Точно, вчера мне взбрело в голову подумать о порядке, поэтому повесила в шкаф. Думала, что так точно не забуду, где он. Надевая кардиган, смотрю в зеркало: от макияжа остались размытые следы. Не ужасный вид, но так нельзя выходить на улицу. Поправляю волосы вдоль пробора, достаю из сумки влажные салфетки.

— Если хочешь сделать одолжение, то позволь дойти самой, — тщательно вытираю все следы от вчерашнего макияжа салфеткой, наклонившись к зеркалу. — Скольких девушек ты отвозил домой? В аналогичных ситуациях.

— Какое это имеет значение?

— Да потому что никого не отвозил!

— Мое дело предложить, — фыркает он.

— И давай договоримся: ничего не было. Никому ни слова. Никогда.

— Ну вот, а я уже разместил пост в одноклассниках.

Ехидничает он. Отмыв глаза, оборачиваюсь к нему: ему действительно смешно.

— Я серьезно. Меня не было. Ни в клубе, ни здесь. Тем более здесь, — продолжаю настырно, потому что не хочу, чтобы то, что было в этой квартире, вышло за ее пределы.

— Не парься об этом. Я уже почти забыл, как ты выглядишь.

— Нет. Давай полным предложением…

— Что?

— «Я обещаю, что…»

— Рехнулась?

— Повторяй.

— Чего ты так боишься?

— Нет, ты не слушаешь: «я…»

— Да не буду я такую ерунду говорить.

— Необязательно пересказывать все, что было, хватит общих слов, — скрестила руки на груди.

— Каких еще общих слов?

— Просто пообещай и все.

Он также скрещивает руки на груди, чуть ли не угарая. Ему кажется это нелепым.

— Просто скажи: «Я обещаю, что никому не скажу о том, что… было. Между нами. Вчера и сегодня», — чувствую уже, что разговор исчерпывается, но хочу услышать это от него.

— Ладно, хер с тобой. Я обещаю, что никому не расскажу о сегодняшней ночи.

— И утре. Или точнее дне.

— И об утре.

— Спасибо.

— Да пожалуйста.

Надеваю свои туфли на небольшом каблуке. Надо было все-таки надеть кроссовки, теперь буду страдать всю дорогу. Или хотя бы надо отойти подальше и там вызвать такси, когда пойму, в какой части города нахожусь и на какой улице.

— Что ж, — я решаю закончить весь этот сыр-бор. — Меня здесь не было.

— Не было

— И мы не знакомы. Вообще: никак и никогда.

— Вот со всеми бы так, — скептически бросает он.

— Только открой дверь, а то ключи… там остались.

Саша через секунду возвращается с ключами, быстро открывает все замки, дергает ручку. Я говорю ему «прощай». Не понимаю, зачем я тяну, ушла бы и все. Сам он ничего не говорит. Он просто небрежно махнул рукой на прощание и ушел свою комнату, напевая что-то мне неизвестное, так беззаботно:

— Если б со мной ты поладила, то будут кроватка и ягода-а…

Дальше уже его не слышу и накидываю сумку на плечо, убрав в нее грязную салфетку. И выхожу из квартиры. Он даже толком не попрощался!

Сейчас мне бы очень пригодились наушники, что отключиться от реальности. Но нет, я их с собой не взяла, значит, буду слушать все, что происходит вокруг. Отголоском в голове Сашин голос напевает эту одну единственную строчку.

Стою минуту, не отходя от двери. Оборачиваюсь к ней, но в подъезде тишина. Из квартиры тоже ни единого звука. Я ухожу вызывать лифт, потому что вид из окна не обманул меня, и цифра девять на стене явно намекает на то, на каком я на этаже. На каблуках, с похмельем и грызущим чувством внутри нажимаю на кнопку вызова лифта.

Приходит СМС от папы: «Не забудь про завтра. Целую». Очередной семейный ужин, когда все родственники собираются вместе, чтобы накопить информации сплетен, а потом перемывать всем косточки. Сколько недовольно не вздыхай, а мне придется пойти туда.

Когда приехал лифт, я захожу в него, отправляя папе ответ: «Приду только ради маминых булочек». Двусмысленно получилось.

Нажимаю на кнопку первого этажа, горит еще одна на третий этаж. Отрываю глаза от телефона: со мной еще едет какая-то старушка. Очень знакомое лицо. Ну конечно же! Вчера, пока мы ехали в лифте, она поднималась с нами наверх. Но зашла почему-то с другого этажа, не с первого. Пока Саша прижимал меня в углу, целовал в шею и пытался уже здесь залезть под юбку, она что-то бормотала про несуразную молодежь. А когда мы вышли, парень пожелал ей отличного вечера и назвал по имени. Не помню только какому. Мне уже тогда было неудобно. Но я была достаточно пьяна, чтобы сразу забыть об этом. Я его еще тогда спросила, почему тут бабули катаются на лифте в ночное время. «Развлекается», — ответил он. И снова затискал меня уже около своей двери. От воспоминаний пробежали мурашки. Так, хватит.

Стараюсь отвлечься в телефоне, но чувствую ее пристальный взгляд. Она в тех же очках причудливой формы, цветастом сарафане и накинутом на плечи полушубке. Полноватая старушка, забавная на вид, но взгляд ее пробирает до глубины. Сколько раз за сегодня уже чувствую себя полнейшим дном?

— Не ты первая, не ты последняя, — не дает бабуля мне окунуться в цифровой мир. Но говорит спокойно, даже с добротой. — Когда к нам только переехал, было тихо. Такой хороший мальчик был. Здоровался, помогал. Тоне, например. Ее сын тогда не смог приехать, наверняка со своей любовницей загулялся, окаянный. А она все его лелеет. Да, раздолбай, Вадим ее…

Молчу. Старушке, видимо, выговориться некому. Неудивительно тогда, что по ночам катается на лифте. Сама бы сошла с ума от одиночества. Она все рассказывает про Тоню и Вадима. Про его бывшую жену, про нынешнюю. Забавный у нее говор. И как же долго ехать с девятого этажа.

— Ты бы постыдилась, — вдруг резко возвращается к первой теме бабуля. — Тебе детей рожать. Чаво им рассказывать будешь? Про похождения свои?

Лифт, наконец, останавливается на третьем этаже.

— Извините, — еле шепчу, глядя на нее с опущенной головой и теребя змейку у сумки. Сегодня я уже не пьяна и не способна не почувствовать стыда.

— Бог простит, — она выходит, ковыляя, на своем этаже и добавляет: — А Бог всех прощает. Дай тебе Бог.

Дверь закрывается, и я с тяжелым ощущением в груди вздыхаю. Бог-то, может и простит, но смогу ли я сама простить себя и забыть обо всем?

— Я всегда считала мужчин, которые не стесняются своего вкуса, жутко раскрепощенными и жутко сексуальными. Но боюсь, теперь ни один не покорит мое сердце, если у него не будет носков с расчлененкой.

Я давлю в себе смешок. Мы сидим с сестрой в нашем любимом кафе, где всегда подают самые свежие булочки синнабон. Прошел, наверное, уже час, с тех пор как мы с ней встретились в пять часов вечера, а разговоры о мужиках у Ани не прекращались.

— Так почему вы расстались? — Спрашиваю я, допивая свой фруктовый и невероятно сладкий чай (переборщила). Погода из окна не радует, поэтому спасает только он. И Аня неплохо отвлекает от плохого настроения забавными рассказами из своей жизни.

— Он купил себе футболку с точно таким же принтом, как на носках! — Аня разводит руками в стороны от недоумения. Ее длинные каштановые волосы, завитые наспех, красиво смотрятся на редких лучах солнца, а взгляд всегда как у грациозной кошечки, готовой в любое время к новому роману.

Я снова усмехаюсь и поднимаю бровь. Это не первый случай, когда мою сестру цепляло что-то в парне, и это что-то абсолютно непонятно никому кроме нее. Фетиш у нее такой: влюбиться не в целого человека, а в отдельные его проявления, чаще всего не имеющие никакого отношения к внутренним качествам, а выражающиеся внешне.

— Нет, ты не понимаешь, — смеюсь, пока Аня продолжает объяснять: — его расчлененку видела только я, как правило в постели. Но ему было все равно, что это наша личная тайна, которая нас объединяет. Теперь все могут видеть эти гребаные оторванные руки и ноги. Подумал, что теперь всех телочек может цеплять своей новой футболкой.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь.

— Ты просто не видишь истину в простом действии. Поверь, один раз моргнешь, и пиши пропало. Ты вроде любитель затирать про мелочи и их важность.