Увидев, что она уже не спит, а, прикрывая руками нагую грудь, расширенными от ужаса глазами следит за его действиями, Кирп на мгновение замер.

— Что ты делаешь? — шёпотом спросила Ректа, но он уже бросился на неё и, не давая встать с ложа, два раза ударил поленом по голове. После первого удара она ещё дико вскрикнула, поскольку он пришёлся по рукам, которыми она пыталась прикрыть голову, но после второго удара молча откинула назад залитое кровью лицо. Кирп склонился над ней, убедился, что она потеряла сознание, и поднял с пола свой зловещий горшок.

Приставив его к левой груди Ректы, он круговым движением ловко надрезал кожу и, помогая себе ножом, отделил сосок. Кровь струёй полилась в горшок. Затем он направился к очагу. Поставив горшок на закопчённый бронзовый треножник, сириец подложил дров в очаг, сел прямо на землю, поджав под себя ноги, и принялся ждать, когда закипит его адское варево. Время от времени Кирпа охватывало такое нетерпение, что он начинал что-то уныло бормотать, монотонно раскачиваясь перед очагом и не сводя глаз с горшка.

Какой-то шорох заставил его вскинуть голову. Окровавленная полуобнажённая Ректа проворно вскочила с ложа и, сверкая безумным взором, с воем бросилась к двери. Кирп встрепенулся, встал на ноги и попытался её удержать, но она с неожиданной, звериной силой оттолкнула его так, что он, чудом извернувшись при падении, едва не рухнул прямо в огонь. Женщина поспешно откинула засов и выбежала наружу, оставив дверь распахнутой настежь, а Кирп замешкался, снимая горшок с треножника и подбирая с пола свой нож.

Выбежав следом, он на мгновение остановился, ослеплённый ночной темнотой, затем посмотрел по сторонам и тут же сорвался с места, помчавшись вслед за женщиной, бежавшей по дороге, ярко освещённой луной. Ректа обезумела и вместо того, чтобы добежать до ближайшего дома или разбудить жителей, она неслась по той самой просёлочной дороге, которая привела их сюда и по обеим сторонам которой находилось испугавшее её кладбище. Поэтому Кирп зловеще скалился, уверенный в том, что непременно её догонит.

Обернувшись назад, она заметила его, когда он уже был совсем рядом, заметила и попыталась закричать. Но, ослабев от быстрого бега и потери крови, Ректа сумела издать лишь какой-то жалобный тонкий вой, сменившийся судорожными всхлипами. Этот крик настолько её обессилил, что, пробежав ещё несколько метров, она вдруг споткнулась и упала прямо посреди дороги.

Через мгновение он бросился на неё и вонзил свой страшный нож в её судорожно дергающееся горло.

В этот момент невдалеке раздался стук копыт и чьи-то голоса. Кирп вскинул голову, заметил впереди группу всадников и метнулся было в сторону от дороги, но споткнулся о труп Ректы и тяжело рухнул на землю.

— Взять его! — повелительным тоном приказал первый из всадников, и двое других, мгновенно спешившись, подхватили под руки дрожащего окровавленного сирийца, одним рывком подняли его и поставили на ноги. Ещё один всадник подбежал к Ректе.

— Ты убил эту женщину? — полувопросительным-полуутвердительным тоном спросил начальник отряда, и Кирп по его произношению, да и по виду державших его стражников понял, что перед ним готы.

— Это... это моя рабыня... — хриплым голосом пробормотал он, дрожа всем телом. — Она ограбила меня и хотела убежать...

— Эге! — пробормотал старший гот. — Мне кажется, что этот каркающий голос я уже где-то слышал... Разверните-ка его лицом к луне.

Он подъехал поближе и, наклонившись в седле, всмотрелся в сирийца. Кирп увидел его густые чёрные брови и огромный шрам, пересекавший нос и левую щёку. Он дёрнулся и попытался было упасть на колени, узнав Декората — доверенное лицо Тригвиллы. В своё время он видел его в домах Киприана и Кассиодора, когда тот приходил с поручениями от своего хозяина.

— У неё отрезана левая грудь и перерезано горло! — закричал тот из всадников, который осматривал Ректу.

— Ничего удивительного, — усмехнулся Декорат, — ведь это же наш славный Кирп, который известен своими колдовскими делами. Напрасно ты удрал из дома королевского референдария, даже не попрощавшись! Мы ищем тебя целый день, а ты, оказывается, развлекаешься тем, что кромсаешь ножом свою подружку! Захотелось напиться свежей крови?

— Пощади! — отчаянно захрипел Кирп, испуганный этим невозмутимо-зловещим тоном. — Я ещё очень пригожусь благородному Тригвилле, почтенному Киприану и достославному Кассиодору! Я многое могу рассказать о магистре оффиций!

— Теперь уже в этом нет необходимости, — небрежно ответил Декорат. — Сегодня днём твой бывший хозяин был арестован, так что твои новые предательства и ломаного гроша не стоят. Эй, Аригерн, Тривал и Тулучин, свяжите-ка этого пса да выройте могилу для несчастной женщины!

— Не надо! — завопил Кирп, мгновенно поняв намерения Декората. — Пощади меня, и я одарю тебя эликсиром бессмертия!

— Предпочитаю доброе старое вино, — со смехом отозвался гот, — а бессмертием нас одарит Иисус, а не такой поганый пёс, как ты.

Извивающегося и умоляющего Кирпа связали и сволокли с дороги, бросив в придорожную канаву. Потом готы вынули свои длинные и широкие мечи, быстро выбрали место между двумя старинными надгробиями и принялись за дело. Кирп ухитрился приподняться с земли, повернулся лицом к луне и вдруг страшно, по-волчьи завыл и выл до тех пор, пока один из готов не оглушил его, ударив по голове ножнами.

На этот раз их свидание затянулось до глубокой ночи. Корнелий, сполна насладившись своей победой и вдоволь потешив мужское тщеславие, теперь уже испытывал совсем иные чувства. Сам того не ожидая, он сумел пробудить в Амалаберге такую страсть, нежность и ревность, что теперь не просто наслаждался их бурными проявлениями, не только снисходительно позволял себя любить и удовлетворять свои порочные прихоти, но и начинал ощущать привязанность к этой странной и страстной девушке. Она была с ним искренна и покорна, и это тем более ему льстило, ведь с другими — он знал это наверняка — она продолжала вести себя всё так же презрительно и надменно.

Кроме того, в её характере была такая непредсказуемость, которая заставляла его каждый раз удивляться своей готской возлюбленной. Вот и сегодня она вдруг затеяла с ним странный разговор, поводом для которого послужила одна из настенных картин его виллы, изображавшая пир Антония и Клеопатры.

— Я так счастлива, — негромко сказала Амалаберга, лёжа рядом с ним, — что теперь даже не отказалась бы разделить судьбу Клеопатры.

Корнелий усмехался, подумав, что совсем бы не желал себе судьбы Антония, но ничего не сказал.

— Помнишь, как после смерти своего возлюбленного она приказала доставить себе корзину со скорпионами и опустила туда руку? — продолжала Амалаберга. — Смотри, и у меня есть кольцо, которое изображает такого же скорпиона.

Виринал давно уже обратил внимание на это странное золотое кольцо весьма необычной формы, с которым Амалаберга никогда не расставалась. Сейчас он взял руку своей возлюбленной, поднёс её к губам и поцеловал.

— Любопытное кольцо... Откуда оно у тебя?

— Мне подарил его отец. Видишь, этот скорпион может поворачивать голову, и тогда у него выступает жало... — говоря это, Амалаберга слегка повернула крошечную золотую головку скорпиона, и Корнелий действительно увидел, как на гладкой поверхности кольца вдруг появился какой-то острый выступ.

— И что это значит?

— Ничего, — вдруг сказала она и вновь повернула головку скорпиона так, что жало исчезло, — не будем больше говорить об этом...

«Ну разве есть мужчина, который сможет устоять перед такими ласками такой женщины! — спустя несколько мгновений подумал про себя Корнелий, наблюдая за раскрасневшейся Амалабергой, которая принялась самозабвенно ласкать своими тёплыми губами его сильное стройное тело. — Самое удивительное, что мне с ней так хорошо, как ни с кем другим. Неужели секрет лишь в том, каким странным образом она мне досталась? Неужели я тоже влюбился, хотя всегда полагал, что любовь — это выдумка поэтов, неспособных добиваться взаимности?» Подумав о поэтах, он вспомнил и о своём друге, от которого не имел вестей с тех пор, как тот уехал в Равенну. «Надеюсь, что он доволен жизнью не меньше меня и Беатриса оказалась достойной преемницей Амалаберги!»