— Привет тебе, о прекраснейшая и ослепительнейшая из всех женщин! — радостно сказал Максимиан, любуясь румянцем Амалаберги.

— Привет и тебе, знаменитый поэт! — насмешливо сказала она и кивнула в сторону Корнелия, — Ты взял своего друга для того, чтобы он натягивал твой лук?

— О нет, совсем нет, — засмеялся Виринал. — Максимиан стреляет куда лучше меня, хотя в схватке на мечах мне частенько удавалось брать над ним верх.

— И вы готовы продемонстрировать мне своё умение? — неожиданно спросила девушка, и оба друга удивлённо переглянулись.

— Ты хочешь, чтобы мы сразились перед тобой, как два гладиатора? — первым спросил Максимиан.

— Хочу, — последовал короткий ответ.

— Ну что ж... — и Максимиан пожал плечами, — когда-нибудь мы так и сделаем. Но сейчас мы собирались на охоту и не захватили с собой мечей. Кстати, наши собаки уже давно скулят от нетерпения, — и он кивнул на свору борзых, которые рвались с поводков.

— Тогда прикажи спустить их, и давайте начнём охоту, — решительно заявила Амалаберга.

Максимиан подозвал раба, который передал ему и Клавдию луки и колчаны со стрелами. Борзые, спущенные с цепей, с громким лаем устремились в лесок, росший по краям болота; оба приятеля и девушка поскакали следом за ними. Домчавшись до ближайших кустов, вся свора исчезла из вида, а всадники остановились на опушке, с нетерпением вскидывая головы. Через мгновение в небе показалась первая утка, затем вторая, третья, и вскоре вся стая с испуганным кряканьем покинула своё гнездовье, сопровождаемая истеричным лаем борзых.

Максимиан, закусив губу и прищурив глаза, выпустил пять стрел подряд, сбив на излёте трёх уток, а Корнелий успел сделать только три выстрела, ни разу не поразив цель. Амалаберга, блеснув азартным взглядом, лишь издевательски покачала головой, пока рабы разнимали собак, дравшихся за право первыми принести своему хозяину добычу.

— Ну вот, я же говорил, что стреляю намного хуже, — смущённо пробормотал Виринал, чувствуя лёгкую досаду, несмотря на то, что сам же вызвался помочь Максимиану покорить надменное сердце его готской невесты.

— Интересно, со скольких шагов ты сумел бы попасть в слона? — ехидно поинтересовалась она, и он с досады отвернулся.

— А почему ты сама не взяла лук, драгоценная моя? — улыбаясь, спросил Максимиан, очень довольный собой. — Я слышал, что некоторые готские женщины владеют оружием не хуже мужчин, а зная твою воинственность...

— О, я охочусь лишь на самую опасную дичь, — пренебрежительно ответила Амалаберга. — А стрельба по уткам — это занятие для детей.

И вновь оба юноши быстро переглянулись, Максимиан грустно улыбнулся, а Корнелий слегка пожал плечами. Все трое шагом выехали на небольшой пригорок, с которого открывалась широкая дорога. По ней, вздымая пыль, мчалась богатая колесница в окружении десяти всадников в развевающихся красных плащах. Корнелий, обладавший феноменальным зрением, внимательно пригляделся к седокам, а затем обернулся к Максимиану и воскликнул:

— Да ведь это же первый министр! Но кто та красавица, что сидит рядом с ним? Ты с ней знаком?

— Впервые вижу, — отозвался Максимиан, который уже давно ждал встречи с Боэцием и теперь решил не упускать такого случая. — Извините меня, я сейчас. — Он попытался было поймать взгляд Амалаберги, но она с досадой отвернулась в сторону.

Тогда Максимиан хлестнул коня и быстро помчался вниз. Корнелий Виринал и Амалаберга остались на месте, внимательно следя затем, как он устремился на перехват колесницы. Сначала его остановили два всадника, но после недолгих переговоров из колесницы вышел Боэций, взял под руку спешившегося Максимиана, и они стали прогуливаться вдоль дороги.

— Всё-таки я не понимаю, — пробормотал Корнелий, поглядывая искоса на девушку, — почему ты так равнодушна к моему другу?

— О нет! — проворно возразила она. — Теперь я к нему уже совсем не равнодушна.

Корнелий так удивился, что едва не выронил поводья.

— Тогда почему же ты ведёшь себя так, словно постоянно стремишься разозлить его и унизить?

Амалаберга презрительно взглянула на него.

— Тебе этого не понять, потому что я не римская шлюха, с которыми ты привык иметь дело.

— Но я имел дело не только со шлюхами!

— Ты намекаешь, что увлекаешься ещё и мальчиками?

Даже Корнелий не нашёлся, что ответить на подобную издёвку.

— Значит, ты искренне заинтересован в судьбе этого человека? — задумчиво спросил Боэций после того, как выслушал торопливую просьбу Максимиана по поводу сбежавшего конюха.

— Да, Северин Аниций.

— Тогда, я думаю, нет смысла прибегать к королевскому покровительству.

— А что же мне делать?

— Гораздо проще обратиться к его хозяину и предложить ему столько денег, сколько он сочтёт нужным запросить и за украденного жеребца, и за то, чтобы отказаться от дальнейшего преследования своего конюха.

— Но если вопреки здравому смыслу он всё-таки на это не пойдёт?

— Не думаю, чтобы он отказался, поскольку существуют только две вещи, которые сильнее всякого здравого смысла, — это страх или, как в данном случае, выгода... Так это и есть твоя невеста Амалаберга, там, на холме? — и Боэций указал в направлении двух всадников.

— Да.

— А почему ты грустен?

Максимиан вздохнул.

— Она ведёт себя со мной просто враждебно, и я уже не знаю, что сделать, чтобы добиться от неё хотя бы одного благосклонного взгляда.

— Значит, тебя совсем не радует предстоящая свадьба?

От этого вопроса Максимиан снова вздохнул и неопределённо покачал головой. Они подошли к колеснице, и молодой поэт, подняв голову, неожиданно поймал на себе взгляд красивой черноволосой девушки. У неё были такие грустные и ласковые глаза, что казалось, тёплые слабые лучи солнца, случайно пробившиеся сквозь унылые тучи после холодного осеннего дождя, ласкают его. Ах, если бы Амалаберга умела смотреть так! Максимиан вопросительно посмотрел на Боэция, и тот, немного поколебавшись, сказал:

— Это моя дочь Беатриса.

— Так у тебя есть дочь? — поразился Максимиан. — Но почему же ты скрывал её до сих пор? — И он вновь посмотрел на девушку, стараясь найти в чертах её бледного лица сходство с первым министром.

— Не я скрывал её от людей, а сама судьба скрывала её от меня, — тихо ответил Боэций, думая о том, как отнесётся его жена Рустициана к внезапному появлению Беатрисы. Дочь Симмаха была подлинной римской матроной с решительным характером и непреклонными убеждениями. Найдётся ли в её сердце хотя бы капля сочувствия к судьбе Беатрисы?

Максимиан ласково улыбнулся и поклонился девушке, которая вдруг смутилась и неловко кивнула головой.

— Нам пора ехать дальше, — заметил Боэций, делая знак начальнику своей стражи, — да и тебя явно заждались. Приходи ко мне, когда сочтёшь нужным, и мы ещё поговорим о твоих личных делах. Да, и передай своему отцу, что я непременно должен с ним повидаться не позднее завтрашнего дня.

— Хорошо, благородный Аниций, я обязательно передам. — Максимиан вскочил в седло и снова поклонился Беатрисе.

— Долго же он там любезничает, — сквозь зубы пробормотала Амалаберга, и Корнелий с любопытством взглянул на неё. «Неужели и этой странной красотке ведомо чувство ревности?» — подумал он, но сказать ничего не успел, поскольку Амалаберга вдруг резко вскинула голову и вскрикнула:

— Смотри, смотри, орёл!

Действительно, в бледно-голубой лазури безоблачного неба, широко раскинув крылья, медленно проплывал огромный орёл, высматривая в полях зайцев.

— Вот это добыча по мне! — грозно воскликнула Амалаберга и, обращаясь к Корнелию, повелительно потребовала: — Дай свой лук!

Он нагнулся в седле, протянул ей лук и стрелу и с любопытством стал ждать, что произойдёт дальше. Амалаберга резким и сильным движением вложила стрелу, натянула тетиву и злобно прищурилась, сама в этот момент напоминая хищную птицу. Максимиан продолжал стоять на дороге, глядя вослед удалявшемуся отряду и даже не замечая орла, медленно летевшего в его сторону. Амалаберга подняла лук, и Корнелий, успев перевести взгляд с неё на Максимиана, вдруг почувствовал, как у него тревожно забилось сердце. Орёл плавно взмахнул крыльями и стал медленно снижаться. Амалаберга пристально следила за ним и, поймав мгновение, когда он находился на одной линии с Максимианом, резко спустила стрелу. Услышав звон тетивы, Корнелий вздрогнул.