Аресты и обыски учиняют все, кто хочет: члены сельского совета, командировочные всех видов и родов, спецкомиссии, любой комсомолец, которому не лень это делать. В этом году 12 % хозяев района были преданы суду, не говоря об уже высланных кулаках, а также о крестьянах, подвергнутых штрафам и т. д. Согласно расчетам бывшего помощника прокурора района, за последний год 15 % взрослого населения стало жертвой репрессий в той или иной форме. Если к этому прибавить, что в течение последнего месяца приблизительно восемьсот земледельцев были исключены из колхозов, вы можете себе вообразить размах репрессий в данном районе… Исключая ситуации, в которых репрессии действительно были необходимы, нужно признать, что эффективность репрессивных мер все продолжает падать, а когда эти меры превышают все допустимые нормы, их просто невозможно использовать… Тюрьмы переполнены. В тюрьме в Балашово содержится в пять раз больше человек, чем это предусмотрено, в маленькой тюрьме в Елани содержится 610 человек. В прошлом месяце тюрьма Балашово «возвратила» в Елань 78 заключенных, среди которых было 48 человек моложе десяти лет; 21 человека они немедленно отпустили.
«Вопросы истории КПСС», 1988, № 11, стр. 42–43
В арсенал репрессий попал и знаменитый закон от 7 августа 1932 года, изданный в момент наиболее напряженного противостояния власти и крестьянства; он сыграл немалую роль. Закон устанавливал осуждение на 10 лет лагерей или смертную казнь за «кражу и расхищение колхозной собственности». Этот закон народ прозвал законом «колосков», так как со гласно этому закону могли быть наказаны и те, кто собирали на колхозных полях ОСТАВШИЕСЯ ПОСЛЕ УБОРКИ колоски ржи или пшеницы. Закон позволил осудить в период с августа 1932 по декабрь 1933 года более 125 000 человек, из которых 5400 было приговорено к смертной казни. За пару колосков. СССР оказался не только неспособен выполнить обещанное населению — дать зарплаты выше всех в мире, но был неспособен вообще обеспечить жизнь народа без голода, а тех, кого сам СССР обрек на этот голод, — расстреливал. В том числе было тогда расстреляно несколько тысяч детей до 12 лет, «укравших колоски». Именно дети, не имеющие взрослого мужества бороться с чувством голода, чаще всего и старались «украсть колосок» с государственного поля — с их собственной крестьянской земли, только что отобранной у них Государством. Удивляет вообще, что кто-то СССР называет «народным» государством: хватать голодных детей, которые осмелились подбирать в грязи оставшиеся после уборки колоски (обязанные сгнить) — что более постыдного для человеческой Совести можно найти?
Не думаю, что кто-то со мной станет спорить о том, что Государство, расстреливающее голодного ребенка — да и вообще любого ребенка, — это мерзкая страна. А СССР тогда ввел для детей 12 лет официально расстрел как форму наказания. Более мерзкого и постыдного государства, чем СССР, трудно вообразить — ибо никто до такой низости не опускался за всю историю Человечества. И сегодня только извращенцы и психопаты могут испытывать ностальгию по детоубийце СССР и сожалеть о развале такого «справедливейшего» государства. В древней Греции и Риме 12-летних детей не наказывали — 2000 лет назад. А СССР тут стал новатором среди Человечества в издевательствах над детьми. 2000 лет назад Человечество ввело правило: судить можно только гражданина. И один СССР, наплевав на нормы Человечества, ввел свое правило: судить, репрессировать и расстреливать детей, которые в СССР еще не стали гражданами.
Но в 12 лет (это ученик 5–6 класса) невозможно достичь гражданской зрелости — никак. И паспорт только в 16 лет давался. Как же можно расстреливать этих детей? И как рука у ОГПУ поднималась стрелять мальчикам и девочкам в затылок? А они их, ветераны-чекисты СССР, расстреляли многие тысячи в эти годы, получая за это ордена и награды.
Я вообще не понимаю логики награды дяди-чекиста: эта «логика» означает, что чекист должен поймать ребенка, укравшего у другого ребенка игрушку, — и расстрелять дитя за это. Это именно так, ибо ребенок в принципе не осознает в этом возрасте разницу между понятиями «социалистическая собственность Государства» и «собственность друга Коли» (и смутно понимает вообще понятие «собственность»), а двигал детьми Голод, а вовсе не некрасивое желание заиметь чужую игрушку. Но за воровство чужих игрушек детей не расстреливали, а за вызванное голодом собирание колосков на убранном поле — пуля в детскую голову.
Кстати, именно тогда, с введения одиозного закона СССР о расстреле 12-летних детей, и возник массовый страх у детей и их родителей перед советскими правоохранительными органами. Родители стали опасаться, как бы их ребенок не совершил по детскому незнанию глупости (взял вдруг что-то колхозное или со стройки ДЛЯ СВОЕЙ ИГРЫ, что вело к расстрелу), а потому массово от этого детей предостерегали и вовсе не пугали, а отгораживали от погибели от нагана чекиста, уча опасаться человека в форме, несущего детям смерть. Фобия была настолько велика в Советском Союзе, что уже много позже сии органы ГПУ — МГБ заказали для придворного поэта Михалкова политические стихи про «дядю Степу», якобы «друга детей», а уже не детоубийцы. Все это чудовищно и омерзительно, как омерзительны сами стихи про «дядю Степу», где он, согласно закону СССР (что знал прекрасно Михалков), стреляет детям в затылок за колосок, но при этом — их лучший друг…
Но, несмотря на принятые драконовские меры, зерно никак не собиралось в нужных количествах. В середине октября 1932 года общий план главных зерновых районов страны был выполнен только на 15–20 %. 22 октября 1932 года Политбюро решило послать в Украину и на Северный Кавказ две чрезвычайные комиссии, одну под руководством Вячеслава Молотова, другую под руководством Лазаря Кагановича с целью «ускорения хлебозаготовок». 2 ноября комиссия Лазаря Кагановича, участником которой был и Генрих Ягода, прибыла в Ростовна-Дону. Тотчас было созвано совещание всех секретарей парторганизаций Северокавказского региона, по окончании которого была принята следующая резолюция:
В связи с постыдным провалом плана заготовки зерновых, заставить местные парторганизации сломить саботаж, организованный кулацкими контрреволюционными элементами, подавить сопротивление сельских коммунистов и председателей колхозов, возглавляющих этот саботаж.
Для некоторого числа округов, внесенных в черный список (согласно официальной терминологии) были приняты следующие меры: возврат всей продукции из магазинов, полная остановка торговли, немедленное закрытие всех текущих кредитов, обложение высокими налогами, арест всех саботажников, всех «социально чуждых и контрреволюционных элементов» и суд над ними по ускоренной процедуре, которую должно обеспечить ОГПУ. В случае, если саботаж будет продолжаться, население подвергнуть массовой депортации.
Но эти меры ни к чему не привели. Тут и пал выбор на простое решение вопроса: «оставить врага голодным». Первые сообщения о возможной критической ситуации в снабжении продуктами зимой 1932–1933 годов пришли в Москву летом 1932 года.
В августе 1932 года Молотов рапортовал в Политбюро, что «существует реальная угроза голода в районах, где всегда снимали превосходный урожай». Тем не менее он же предложил выполнить во что бы то ни стало план хлебозаготовок. Несколько дней спустя Политбюро направило местным властям циркуляр, предписывающий немедленное лишение колхозов, не выполняющих свой план заготовок, «всего зерна, включая семенные запасы». Что фактически было наказанием Голодной Смертью.
Вынужденные под угрозой пыток сдавать все свои скудные запасы, не имея ни средств, ни возможностей покупать что бы то ни было, миллионы крестьян из самых богатых в СССР сельскохозяйственных регионов остались голодными, не имея при этом никакой возможности выехать куда-нибудь в город. 27 декабря 1932 года правительство (в плане подготовки Голода) ввело общегражданский паспорт и объявило об обязательной прописке городских жителей в целях ограничения исхода крестьянства из деревень, «ликвидации социального паразитизма» и остановки «проникновения кулаков в города».
