Существенно, что когда 20 октября 1930 года Купала якобы хотел покончить собой, он перед этим выслал письмо главе ЦИК БССР Александру Червякову, в ко тором доказывал:
Еще раз, перед смертью, заявляю о том, что я ни в какой контрреволюционной организации не был и не собираюсь быть.
А в данном случае никакого подобного письма не было, как не было и политической угрозы со стороны властей, которую бы ощущал писатель.
3. Наконец, самое главное. На площадке лежала туфля писателя. Дико предположить, что Янка Купала, задумав самоубийство, вдруг снял одну туфлю и положил ее на площадку, и в одной туфле решил с собой покончить. Так самоубийцы не поступают. Если бы он был самоубийцей, то как раз с обеими туфлями на ногах аккуратно преодолел бы перила и падал вниз. Эта туфля на площадке говорит о борьбе Янки Купалы с кем-то («кое-кем»), ибо слететь с ноги она может только при активном сопротивлении.
Сопротивлении с кем? Елена Бурбовская, замдиректора минского Музея имени Янки Купалы, говорит:
Когда постояльцы гостиницы выбежали из своих номеров на раздавшийся на лестнице шум, вверх по ступеням убегала неизвестная женщина, а на площадке между этажами лежала туфля писателя.
Вряд ли женщина могла скинуть в лестничный проем сильного и здорового мужчину. Скорее всего, она была просто свидетелем случившегося и в шоке от увиденного убегала, а тут кто-то другой «помог», мощными ударами оглоушив поэта и перекинув его за парапет.
Обстоятельства смерти Янки Купалы я обсудил с двумя весьма опытными белорусскими криминалистами, которые попросили не упоминать их имен. Непредвзято они высказали общее мнение: если бы такую смерть расследовали органы правопорядка сегодня, то версия о самоубийстве или несчастном случае была бы сразу следствием отброшена, так как туфля Янки Купалы на лестничной площадке прямо указывает на борьбу с кем-то — и противостоянию попытке сбросить его в проем. В самоубийствах и несчастных случаях обувь жертвы не остается на месте, откуда жертва летит вниз. Тем более речь идет об одной туфле, а вторая осталась на упавшем и плотно сидела на его ноге. То есть, чтобы ее сорвать — были какие-то сильные внешние усилия.
Какие? Сорвать плотно сидящую туфлю на ноге (вторая осталась на упавшем) мог только удар пяткой по парапету. От этого удара пяткой туфля и слетела, по своей траектории оказавшись на площадке между этажами, это элементарная физика. Что означает — человек ПАДАЛ В ПРОЛЕТ СПИНОЙ. А не лицом. Так самоубийцы не падают, поэтому самоубийство АБСОЛЮТНО ИСКЛЮЧАЕТСЯ. Это с точки зрения криминалистики — факт.
Эксперты высказали такое мнение (выражаемое ими профессионально для аналогичных сегодняшних случаев): самоубийством это быть НИКАК НЕ МОГЛО, на 20 % это несчастный случай, на 80 % — убийство, и такой случай ими бы расследовался сегодня как именно убийство — как предварительная версия следствия. Недостаток подробностей не позволяет судить более точно. А все подробности — до сих пор хранятся в тайне в России, где ФСБ до сих пор не желает рассекретить это дело, даже после многочисленных запросов со стороны Беларуси. Тайна смерти поэта по-прежнему скрывается, и если бы в ней не было «ничего крамольного» — то зачем ее тогда скрывать? Видимо, что-то «крамольное» все-таки было.
В любом случае самоубийство поэта нужно вычеркнуть из возможных версий трагедии. Янка Купала упал в лестничный пролет гостиницы «Москва» не по своей воле и падал спиной вниз. То есть, его скинули. Хотя бы это мы знаем сегодня точно.
Еще одна версия
Народ часто склонен подозревать власти в убийстве поэта, и даже вполне «бытовая» гибель Пушкина иными трактуется как «заговор царизма» (в том числе эта версия была популярна у идеологов СССР). Но в данном случае все-таки «бытовая» версия (что, мол, Купалу столкнул в пролет некий личный враг) кажется крайне маловероятной, так как в Москве в 1942 году у такой знаковой фигуры, как Купала, было на порядок больше шансов стать жертвой именно такой «ликвидации» со стороны тиранического режима.
Позже, после войны, органы НКВД-МГБ (отдел Павла Судоплатова) уничтожали глав Униатской РПЦ Киева в Западной Украине «интеллигентно»: делали инъекцию яда кураре и констатировали «инфаркт». Об этом много пишет в своих мемуарах Судоплатов. Но в 1942 году было не до таких «вычурностей». Проще было просто скинуть в пролет.
Интересные сведения, касающиеся смерти Купалы, были опубликованы в 1992 году в украинской газете «Час». Житель Киева А. С. Васильченко, сын украинского журналиста С. А. Васильченко, писал в газете:
В первые дни войны органы НКВД расстреляли в тюрьмах УССР и БССР всех заключенных, арестованных в Западной Украине и Западной Беларуси из-за их «неблагонадежности». Это и офицеры запаса, служившие в польской армии, и работники правоохранительных органов, и предприниматели, и священники. Но больше всего среди них было представителей интеллигенции, в том числе там были историки и писатели. Всего убито — несколько десятков тысяч, среди них и сын писателя Франко Петр Франко, ученый с мировым именем. Сейчас это стало общеизвестно, об этом пишет ваша газета, но тогда это было огромной тайной. Слухи об этой трагедии дошли до эвакуированной в Москву украинской интеллигенции только в 1942 году. Мой отец, тогда тоже живший в Москве, рассказывал мне в 80-е, что эту тему на своих встречах дома обсуждали тайком представители украинской и белорусской интеллигенции, некоторые сильно возмущались, предлагали что-то предпринять, кому-то писать. Все это быстро стало известно Органам, и последовали аресты, а входивший в этот кружок общения белорусский поэт Янка Купала погиб, выпав в пролет гостиницы «Москва». Связаны эти события между собой или нет — отец не знал, но обсуждение этой темы среди нашей эвакуированной интеллигенции мигом прекратилось.
Совпадение — или нет? Трагедия 23 июня 1941 года (о которой стало широко известно только после рассекречивания документов в 1991 году) — тщательно скрывалась в СССР. Малоизвестна и сегодня. Подробности недавно рассказал российский публицист Леонид Млечин в свой передаче «Особая папка» на канале ТВЦ: органами НКВД 23 июня 1941 года были расстреляны 120 тысяч жителей Западной Беларуси и Западной Украины — неугодных «классовых элементов», находившихся в момент начала войны в тюрьмах НКВД. Причем, это в основной массе — не что-то «политическое» (ибо судьбу таковых уже решили), а просто «неугодные идеологические элементы» в лице арестованных при оккупации Западной Беларуси униатских православных священников, рядовых депутатов парламента и органов самоуправления, учителей, писателей и художников, местных буржуа, всяких владельцев собственности, дворян и прочих, кто самим своим существованием «не вписывался» в устанавливаемый тут режим. То есть, являлся носителем «чуждой западной идеологии», и таким носителем была в первую очередь национальная интеллигенция. До агрессии Гитлера НКВД так и не решил, что с ними делать, а с началом войны пришел приказ из Москвы всех расстрелять.
В советский период эти 120 тысяч мгновенно исчезнувших жителей Западной Беларуси и Западной Украины считались «жертвами немецкой оккупации» и «пропавшими без вести». Хотя они пропали в самые первые дни войны — до немецкой оккупации.
«Куда они могли исчезнуть?» — задает вопрос белорусский историк И. Н. Кузнецов в книге «Неразгаданные тайны» (Минск, «Красикопринт», 2000). Он изучал этот вопрос на примере Вилейки, которая в те годы была областным центром. Одной из главных «достопримечательностей» города являлась внутренняя тюрьма НКВД с нормативной емкостью 210 заключенных (для размещения «врагов народа» из Западной Беларуси на территории области было создано 7 тюрем). Однако, согласно акту проверки от 14 мая 1940 года в вилейской тюрьме содержалось 910 (!) заключенных, из которых за НКВД числилось 854.
Историк пишет, что если учесть, что из числа арестованных, дела которых рассматривали несудебные органы, к высшей мере наказания в тогдашней БССР приговаривалось не менее 45 процентов, то можно предположить, что в Вилейке с сентября 1939 года по июнь 1941 года к расстрелу было приговорено не менее тысячи человек. 23 июня 1941 года в этой тюрьме за один день было расстреляно еще около тысячи человек, а всего по Вилейской области — около 7 тысяч. По БССР — около 50 тысяч. (Некоторые историки, например, известный минский историк А. Е. Тарас, считают эту цифру, приводимую Л. Млечиным, существенно завышенной, но это не меняет сути преступления.) Судьба «пропавших без вести» белорусов ясна из рассекреченного после 1991 года протокола заседания Бюро ЦК КП(б)Б от 22 июня 1941 года по выполнению приказа из Москвы:
