У отца с дочерью будет время, чтобы расшевелить старые раны и рассказать друг другу новости. Но не сегодня.

Марк давно не видел Лету такой. Плачущей от счастья, пусть и краткого, но обрушившегося на неё столь неожиданно, что она нехотелани на минуту выпускать из рук новорождённого.

Брат. У неё появился брат. Крохотный сопящий комочек, заставивший и её задуматься о том, чтобы задержаться в Сфенетре дольше, чем они планировали. Марк был уверен, что она уже думала об этом.

Он обвёл глазами комнату. Не самые роскошные покои дворца, но для малыша в самый раз. Светлую стену украшала увитая розовыми цветами шпалера. В каменной жаровне по центру тлели угли, нагревая чашу с водой, которой Кинтия не так давно умывала младенца. По полупрозрачному балдахину над колыбелю шла россыпь вышитых золотых звёздочек. Кроме тахты, на которой сидел Дометриан, в комнате стоял стул, где расположился Фанет. Генерал производил воинственное впечатление, несмотря на то, что был одет в просторную белую тунику, а не в доспехи, в которых он встретил путников в гавани. Всему виной были татуировки на лице, расходившиеся сложными символами по бритым вискам и высоким скулам. Их причудливая вязь продолжалась на шее и исчезала в складках туники. Марк видел такие и у Лиакона, носившего прозвище Чёрный Волк. Только у него татуировки покрывали преимущественно руки. Всего один миниатюрный символ, знак Фиры, богини природы, красовался на затылке.

У Лиакона и Марка было кое-что общее. В молодости этого могучего лучника также прокляли. Он делил жизнь со зверем вот уже полвека из-за отвергнутой им чародейки. Он разыскивал её много лет в надежде снять проклятие, но так и не нашёл. Бывшая возлюбленная не хотела ему помогать и сделала всё, чтобы исчезнуть. Лиакон научился усмирять волка. Он мог не превращаться месяцами, что для Марка казалось неосуществимым. При этом илиар даже не чувствовал тяги к этому. Он говорил, что, наверное, необходимость влезать в волчью шкуру каждые несколько дней исчезла с возрастом, но не исключал других причин. Лиакон обещал попробовать научить этому контролю Марка. Однако сперва они вместе отправятся на охоту в леса близ Сфенеры.

Завтрашний день предстоял насыщенный. Как и все последующие.

Во время плавания Лиакон показал ему некоторые техники стрельбы из лука. Марк был только рад возможности обучиться чему-нибудь у опытного воина. Он понимал, что его навыки далеки от идеала, но было приятно узнать, что половина отряда Чёрного Волка не так хороша, как он. Это тешило самолюбие.

Иветте стало лучше. Она ещё некоторое время спала на корабле, набираясь сил. Марк и Лета не оставляли её ни на минуту, опасаясь, что этот долгий сон был необычным восстановлением, а чем-то опасным для чародейки. При прибытии в Сфенетру её сразу же ответили к некой Тамарисе. Как понял Марк, эта чудаковатая илиарка с гнездом на голове выполняла обязанности советника царя и главы магического ордена. Она и сообщила после осмотра, что Иветта взвалила на себя слишком много, и её организм не выдержал перенапряжения. Её нынешний талисман не годился для таких заклинаний и не смог оградить свою носительницу от последствий. Но то, что ей одной удалось вытянуть из воды целый корабль, а ещё раньше освободить их с помощью Драупнира в Короне… Тамариса была удивлена этому, и они с Иветтой провели вместе всё утро за разговорами.

Марк надеялся, что илиарка сможет ответить хотя бы на часть вопросов о Ткачах.

Унего состоялась престранная беседа с царицей Китривирии. Перед тем, как оставить Актеона под опекой Дометриана и Леты и отлучиться в бани, Кинтия вышла на балкон и подозвала к себе Марка. Она рассказала о видении, с помощью которого узнала, где потерпела бедствие «Княжна Буря». К ней явился некий эльф с золотисто-карими глазами, и она решила, что это был король Илуар, предок Леты по материнской линии. Он показал Кинтии шторм и остров, на который выбросило Лету и её спутников. Но провидицу мучали сомнения, что её действительно посетил король-чародей. Понимая, к чему она клонит, и совершенно не представляя, как Кинтия узнала о постоянно терзавших его воспоминаниях, Марк спросил её о своём сне. Тогда она сказала, что конь, змея и окружающий мир были олицтворением чего-то, что существовало в реальной жизни. Марку лишь требовалось понять, что именно. Сон мог быть предупреждением, событиями прошлого или будущего. Просто ночным кошмаром. Уловкой разума, который пытался его разбудить, когда Марк начал тонуть. Вариантов много, но истина только одна.

Но он точно знал, что это был не обычныйбредовый сон.

Кинтия не могла ему ничем помочь, пока он не привяжет увиденные образы к чему-то из настоящего мира, а Марк и не представлял, в каком направлении ему мыслить.

Он выбрался из раздумий, услышав скрип стула возле шпалеры. Фанет поднялся на ноги.

— Мы должны идти, Archas, — сказал он, и Дометриан кивнул ему. — Кенсорин ждёт.

Подойдя к Лете, Фанет запечатлел на её щеке короткий поцелуй. Для этого ему пришлось сильно наклониться. Девушка едва доставала до его груди. Марк до сих пор не мог привыкнуть к росту илиаров.

— И где же твоя прежняя суровость? — проворчала Лета, смущённая этим жестом.

— Я рад, что ты снова с нами, — тепло проговорил генерал и перевёл взгляд на Дометриана. — Нам пора.

— Дай мне десять минут. Не думаю, что зал заседаний рухнет, если я задержусь.

Фанет с почтением к кивнул и вышел из комнаты.

Актеон всхлипнул. Лета отошла от колыбели и поплыла к балкону, шепча что-то младенцу. Марк ожидал услышать детский плач, но малыш притих, успокоенный ласковыми словами кернички.

— Тебя, наверное, распирает гордость, — заметил Марк, рассматривая сонное лицо Актеона, и добавил с улыбкой: — Старшая сестра.

Она едва взглянула на него.

— Я все ещё в растерянности.

— Нужно было сообщить тебе раньше, — произнёс Дометриан. — О ребёнке… И о Кинтии. Но я…

— Ты думал, что я не так пойму? — с толикой ехидства спросила Лета. — Брось. Моя мать укатила в закат вместе с Драгоном, разбив твоё сердце. Ты не обязан вечно помнить о том, что любил её когда-то. Ты заслуживаешь счастья.

Царь не ответил, только улыбнулся, наблюдая за прогулкой Леты по комнате. Не считая глаз и волос, их ничего не объединяло. Твёрдое суровое лицо царя украшали почти незаметные морщины, ровный аккуратный нос выступал вперёд, делая его профиль острым. Густые брови подчёркивали частую хмурость. Дометриан обладал своеобразной красотой, присущей илиарским мужчинам.

Лета посмотрела на дверь, за которой исчез Фанет.

— Как он это всё воспринял? — поинтересовалась она. — Помню, ты хотел нас с ним поженить.

Дометриан повёл плечами.

— Это была глупая идея.

— Согласна.

— В глубине души он злится, бесспорно. Я бы чувствовал то же самое.

Лета покрепче ухватила закутанное в одеяло тельце, будто опасаясь, что младенец выскользнит из её неумелых рук. Она в первый раз держала новорождённого.

— Он понимает, что это должно было случиться, — сказала Лета. — Трон передаётся родному сыну. А ты не мог до самой смерти оставаться холостяком.

— Ну, вы же не выгоняете его из дома, — вставил Марк. — Не думаю, что он сильно расстроился, когда узнал, что бремя правления так и не ляжет на его плечи. Извините за дерзость, но государям живётся несладко.

— Ты прав, юноша, — отозвался Дометриан, уперев локти в колени. — И прямо сейчас мне пора бежать. Но сперва я бы хотел поговорить о цели вашего появления здесь.

Марк оторвался от парапета и подошёл к Лете. Актеон вновь завозился. Крошечные розовые ручки схватились за прядь волос, выбившуюся из косы девушки.

— Если я могу вам помочь хоть как-то, вы только скажите, — дополнил царь.

— Я уже спрашивала тебя о Ткачах.

— И это всё? Старая легенда о богах, которые вовсе и не были богами, неужели она так важна? — протянул Дометриан озадаченно.

— Иветту послали разузнать о них. Радигост Кейц думал, что они имеют связь с Леком Августом.