— Ну и что, что должно, — Настя ставила мне фломастером метки на культе и, походу, прямо на ней записывала результаты измерений, — «хохол доки не помацае — нэ повирыть».

Я наградила её щелбаном по кудряшкам:

— Ох ты, хохлушка — чернушка!

— Ага! Я ж те говорила уже, что баба Аля была родом из Херсонской области и, хоть с семьдесят пятого жила в подмосковье, а всё равно — суржик то и дело лез.

Закончив измерения Настя, кидая взгляды на мою ногу, переписала результаты в тетрадь. Закончив с записями, она выудила из кармана халата чулок от колготок, и стала натягивать его мне на культю. Закончив с этим, Наська взяла ножницы и обрезала всю свободно висящую часть.

— Нась, а зачем? В прошлые разы чулок не обрезали.

— Ага, в прошлые разы тебе делали вакуум, и там под кончиком есть пространство, а силикон облегает культю полностью.

Настя посмотрела на волоски, на кончике культи, и вынув из ящика стола тюбик, густо смазала его вазелином.

Отправив его на место, она взяла с подноса гипсовый бинт, опустила его в тазик с тёплой водой, стоявший на старенькой электроплитке, и дождавшись когда он намокнет, стала сноровисто наматывать его на мою культю. Получалось это у неё весьма ловко, чувствовалось, что практика у неё уже есть, и немалая.

— Нась, а где твой наставник?

— Дядь Яша, болеет. Он ведь тридцатого года, да ещё и блокадник. Их семья из Ленинграда так и не выезжала.

Настя неожиданно погрустнела:

— Знаешь мам, мне иногда кажется, что он держится только потому, что нужно научить кого-то, кто его заменит.

Я промолчала. Да и что тут скажешь, горько только, что Настю опять ждёт потеря. Ведь невооружённым глазом видно, что она привязалась к своему наставнику.

Закончив мотать бинты, Наська помыла руки и, удовлетворённо поглядывая на «дела рук своих», сказала:

— Ну вот, через десять минут всё схватится, а к концу следующей недели будут и лейнер, и гильза. Только сначала я тебе сварганю пристрелочную, чтобы выставить колено, а уж потом постоянную.

По случаю субботы, мы с Сашкой решили совершить, так сказать, тур по гостям. Всей толпою дружно уселись в «ленда» и покатили, сначала к моим.

За прошедшие месяцы, все потихонечку рассосались. Сначала перебрались в предоставленный им дом мои родители и Оля с сыном.

Потом мама уболтала Владимира Олеговича продать ей обе «Праги» под экспедиционные машины, а полученные деньги вложить в сервис.

С жильём у Сашиной семьи всё оказалось достаточно неплохо. Её маме, после того как она прошла стажировку и была принята на работу операционной сестрой в хирургическое отделение центральной клинической больницы протектората, предоставили дом, в котором кроме них поселился Лёшка. Хотя… Всё оч-чень явно идёт к тому что он переберётся к нам. Под бочок к Наське.

Семье Валерки и Пал Палычу с Анной Матвеевной, Сашин папа купил по дому. И если приёмные родители Тани сами попросили домик поменьше, на двоих, то для Валеркиной семьи купили четырёхкомнатный, с явным прицелом на прибавление в семействе.

В общем, средств хватило не только на жильё с сервисом, осталось и на пару раздолбанных джипов, «уазик» и короткий «патрол». Ещё купили длиннобазый «газик», водителю которого не повезло влететь в «чеховскую» засаду. Он достался тестю почти даром, ибо движок был разбит в хлам, а кабина обгорела до невосстановимого состояния.

И вот тут я воочию убедился на что способен настоящий автослесарь. Владимир Олегович приколхозил, вместо разбитого «ЗМЗ полста три»[79], мерсовский дизель, из «заленточных» запасов, поставил раздатку и передний ведущий мост от «шишиги». Кабину привинтил, зиловскую, ну и на сладкое, смонтировал трёхтонный японский манипулятор с опорами, специально для этого купленный по объявлению ещё в Подольске. В итоге сервис обзавёлся эвакуатором. Ну а первым заказом для него стало переоборудование маминых «Праг» в экспедиционно-лабораторные машины.

Мои с энтузиазмом восприняли наше прибытие. Мама тут же прихватизировала Алечку, выдав на фазу, — «раз уж внучку поносить на руках проблематично, так хоть с правнучкой понянькаюсь»!

Мы только начали строить наполеоновские планы на выходные, как в окно влетела, знакомая с детства «птица обломинго». У отца зазвонил телефон. Выйдя в соседнюю комнату, он пообщался, а вернувшись к нам, сообщил что ему придется съездить на работу. Мы с мамой переглянулись, и грустно рассмеялись. В детстве подобные эпизоды неоднократно обламывали мне, то обещанное отцом, воскресенье в парке, то поход в кино, то поездку на рыбалку. Телефонный звонок, и хорошо если отец отзвонится с завода, а то ведь не раз бывало, что он давал о себе знать междугородным звонком из Мирного, Тюра-Тама или КапЯра[80]. Видимо над некоторыми вещами не властно даже перемещение в другой мир.

Попрощавшись с отцом, мы решили прокатиться в мастерскую к Оле. Я-то уже у неё бывал, а Саша, и Настя хотели посмотреть как работает скульптор.

Оля построила мастерскую за сервисом Владимира Олеговича, из расчёта, что и недалеко от дома, и свои рядом. Сама мастерская представляла из себя продолговатое здание, примерно пять на двенадцать метров, средняя часть с большими окнами, была собственно мастерской, с одной стороны, той что с воротами, был глиняный сарай с электрической глиномялкой, которую Оле сварганил Валерка, а с другой — сушилка для готовых, но ещё не обожжёных вещей. Рядом с мастерской, под навесом из профнастила на железных стойках, стояла газовая печь для обжига, а в отдалении, деревянный навес, под которым стояла, ходовая часть от «сто тридцатого» ЗиЛа, с газовозной цистерной. Эти, совершенно убитые останки, отец засёк в местном газовом хозяйстве, и выкупил их на пару с Олей. Кабина пошла на эвакуатор, двигателя и коробки не наблюдалось, от слова «вообще», ну а рама с мостами и цистерной достались Оле. Тесть сварганил буксировочное дышло, оттащил за «Прагой», в газовую службу, там цистерну заправили пропаном, и на прошлой неделе сестричка похвасталась, что сделала первый обжиг.

Мы вошли в мастерскую. В помещении было светло, свет лился из двух больших окон, снабжённых горизонтальными жалюзи. Пол был покрыт грязными следами и кусочками глины. Возле правой стены стоял длинный ящик, разделённый на несколько неравного размера секций, прикрытых сверху мешковиной. У противоположной стены разместился стол, уставленный разнокалиберными баночками с красками и кистями. У стола стоял Костик и старательно лепил из глины какого-то кошмарика.

Посередине комнаты стоял гончарный круг, за которым сидела тётя Оля. На ней были, обрезанные до колен, заношенные джинсы и футболка, основательно испачканные глиной. Скрученную на затылке косу, прикрывала косынка.

Увидев нас, тёть Оля удивлённо поздоровалась и попросила подождать пока она закончит блюдо. Костик увидев бабушку и тётю, тут же потащил их к столу, с гордостью демонстрируя, что он уже успел налепить. Маргарита Геннадьевна, отдала Алечку мне, и стала, вместе с Сашей, с удовольствием разглядывать его произведения.

А я подошла к гончарному кругу, и стала смотреть как работает тётя Оля. Она как раз заканчивала большое блюдо и, выравнивала края на нём резиновым шпателем. Закончив это тёть Оля смочила руки в небольшом тазике с водой, стоявшем на столике рядом с ней, раскрутила круг и стала выглаживать края блюда руками, потом схватила со столика большой ржавый медицинский скальпель и ловко надрезала им пару кольцевых канавок по краю бортика. Затем она остановила круг, быстро нарезала шесть радиальных углублений в днище, по форме напоминавших лавровый лист и, стала заполнять их белой глиной из стоявшей на столике банки.