Потом я тужилась по командам Боцманши, рычала и кричала. Господи! До этого была не боль. БОЛЬ началась сейчас. В промежутке между потугами я, краем уха услышала как Боцманша скомандовала, — Аня, надень этому орлу перчатки, — и через минуту, — становись сюда и держи!

Я увидела белую как бумага физиономию Лёшки у себя между ног, и услышала голос Боцманши, — Ну, головка уже прорезалась. Будем рожать. Давай миленькая! Осталось совсем чуть-чуть!

Я изо всех оставшихся сил натужилась, чувствуя как малышка продвигается наружу… Вдруг боль стремительно ослабла, раздался довольный голос Боцманши:

— Ну вот, порядочек.

А через секунду раздался КРИК МОЕЙ ДОЧКИ!

Бедный Лёшка, уже не белый, а нежно-салатного цвета приподнял свои руки, в светло-синих перчатках. А в них… А в них была красная, покрытая слизью околоплодных вод, громко орущая МОЯ ДОЧКА!

Мамочки… Родила…

Я держал в руках красный орущий комочек, ещё связанный с Настей уходящим внутрь шнуром пуповины и глядел как её измученное лицо расцветает невероятной улыбкой…

Утром, после того как все встали и позавтракали, сестрёнка предложила собираться в Отдел кадров. Все собрались, но тут вдруг раскапризничался Костик, и Оля решила остаться дома. Настя, банально проспавши из-за севшего мобильника, решила профилонить по такому случаю школу, и осталась с ней.

В Отделе кадров было уже довольно много народа. Мы заняли очередь, а вот Серёгу Саша сразу провела в кабинет с надписью «Начальник отдела». Задержались они там недолго, через несколько минут Серёжа вышел и, что-то негромко сказав своим родителям, направился на второй этаж, а Маргарита Геннадьевна и Андрей Павлович зашли в кабинет.

— Ну вот, и здесь без блатных не обходится, — раздражённо фыркнул, стоявший в очереди перед нами работяга.

— Знаете, тут вы не совсем правы, — Пал Палыч спокойно посмотрел на работягу, и продолжил, — Вот вас, как я понимаю, завербовали под лозунгом «новая жизнь в новом мире»? И, где и как вы её конкретно будете строить, вы ещё не определились?

— Ну, в общем-то, да.

— А парень, — Пал Палыч мотнул головой показывая на второй этаж, — перешёл к своей невесте и, притом на конкретную должность.

— Ага, — включилась в разговор его жена, — к нам вчера их начальник заглянул, так они умудрились даже на свадьбе учинить производственное совещание.

Все рассмеялись. У Гены, так звали работягу, явно пропала антипатия к Сергею и он стал рассказывать о свое жизни, изрядно помотавшей его по одной шестой части земного шара. Его рассказ прервал спустившийся со второго этажа Серый.

— Ну всё, с гражданством оформился, со службой определились, счас Сашка выйдет и поедем окончательно оформляться на завод.

— Серёж, а как со службой? — встревоженным голосом спросила мама.

— Ну-у, Марин Алексеевна, разговор был конкретно за меня. Сказали, что если нормально пройду стажировку и стану на должность, то призовут, приведут к присяге и прикомандируют к службе военпреда на заводе, а работать буду в ка-бэ. А насчёт Лешего… Один из… — он кивнул головой наверх, — сказал, что обычно переселенцам призывного возраста, не служившим «за ленточкой», дают год-полтора обжиться, осмотреться, обнюхаться и проникнуться, а уже потом призывают. Так что Лёшку дёрнут, скорее всего, уже в будущем году.

Тут отца пригласили на собеседование. Он уселся за стол в ячейке, перед средних лет женщиной, ну, а мы пристроились, в пределах слышимости, у него за спиной.

Ход разговора подтвердил всё, что нам вчера успела рассказать Саша. Согласие на получение гражданства протектората. Служба, для отца, Валерки и женщин — в ополчении, для меня — годичная срочка, по сути учебка. И призовут меня, действительно, только в следующем году. Вопрос с организацией автосервиса оказался совсем несложным, зарегистрировать его можно было за один день, нам посоветовали только сначала выбрать свободное место.

Закончив оформление гражданства, отец отправился на второй этаж, в военкомат, а на освободившееся место усадил меня, с тем, чтобы я потом съездил за Олей, и, если что посидел с Костиком, пока та будет оформляться.

Со мной разобрались вообще, в один момент, выдали удостоверение протектората (от орденского оно отличалось только эмблемой и восьмизначным номером) и тоже отправили в военкомат. Там всё тоже было быстро. Мне объяснили порядок призыва и посоветовали, остающийся до службы год, использовать для наработки выносливости, ибо это может существенно облегчить мне службу.

Приехав домой к Саше, я нашёл Настю и Олю, с малым в гостиной. По-быстрому введя Серёжину сестру в курс дела, я посоветовал ей поскорее ехать и решить все свои вопросы уже сегодня. Оля мигом собралась и укатила, а Настя попросила меня побыть с ней. Она, видимо уже каждую минуту ждала родов и заметно дрефила.

Я согласился, и был немедленно доставлен на кухню и накормлен, приготовленной у меня на глазах, жарёхой с ветчиной.

Вкус был обалденнейший, и я, по ходу, вспомнил оброненную вчера сестрёнкой фразу, насчёт того, что она забыла когда последний раз готовила сама. Пока я ел, мы успели припомнить нашу школу, учителей и кой-какие проделки.

Я доел, Настя помыла тарелку, поставила её в сушилку и… вдруг, схватившись за край стола, громко застонала. У меня ёкнуло сердце — неужели…

Я подскочил, помог ей сесть и взял за руку. Настя посмотрела на меня, потрогала живот:

— Всё, Лёш, началось. Сейчас отпустит, ты проведёшь меня до машины, и отвезёшь в роддом.

Мамочки, что же мне делать?! Видимо мои мысли были большими буквами написаны у меня на лице и она добавила:

— Лёш, да не шугайся ты так. Она ж прям щас из меня не выпадет, это ж будет несколько часов продолжаться.

Как только Настю отпустило, я довёл её до машины, прыгнул за руль и погнал. Хотя погнал — это слишком громко сказано, максимум «Махиндры» — девяносто камэ. Пока мы ехали Настю прихватывало ещё два раза. После первого я познакомился с глубинами её словарного запаса, когда она обнаружила что забыла мобильник дома, и не сможет позвонить Сашке, а в разгар следующей схватки мы подъехали к роддому.

Вообще-то я не сразу поверил что это роддом. Первой мыслью при взгляде на него было — военный спецобъект с весьма нешуточной охраной. К нам подбежал весьма пожилой, явно за пятьдесят, военный, помог мне высадить Настю из машины и довести её до КПП. Там вояка, примерно такого же возраста и явно знакомый с Настей, прогнал наши карточки через сканер и сообщил что здесь присутствует какая-то «боцманша». Когда мы вышли из КПП и направились внутрь, я спросил — кто это такая? Настя только махнула рукой, мол сейчас увидишь.

В приёмном покое я усадил Настю на кушетку и сестричка шустро принялась её оформлять. Буквально через пару минут, двери ведшие куда-то внутрь распахнулись и в помещение буквально влетела огромная еврейка. Мгновенно оказавшись возле Насти, она, одним прикосновением своей лапищи, уложила ту на кушетку, задрала сарафан, и начала ощупывать ей живот.

Я в, первую секунду, испугался, но увидев по выражению лица Насти что та явно успокоилась, облегчённо перевёл дух.

Закончив осмотр и переговорив с ней, еврейка повернулась ко мне и, весьма командным голосом, поинтересовалась, а кто я собственно такой? Я назвался. Она, смерив меня внимательным взглядом, под которым хотелось стать по стойке смирно, приказала сестричке выдать мне «комплект» и, сообщив что у них сегодня запарка, ушла внутрь здания.

— Ну что смотришь, одевай и веди, а то вот-вот очередная схватка начнётся, — Настя хихикнула, — Похоже Боцманша решила, что ты наш папочка.

Я офанарел от такого заявления, но тем не менее, быстренько надел халат, бахилы и что-то вроде берета, схватил сумку, которую Настя называла «родильным чемоданчиком» и, взяв её под руку повёл внутрь.

Как только мы вошли в коридор, из-за одной из выходивших в него дверей, раздался женский крик. Настя вздрогнула и так вцепилась мне в руку, что я невольно застонал.