На другой день торговля на ярмарке шла вяло. О вчерашнем происшествии никто и словом не обмолвился, опасались длинных ушей. Около полудня на ярмарке появился Атласов со всем своим окружением. Медленно обходил он столы, изредка покупая что-нибудь. У Петра он выпил ковш вина, вино похвалил.

— Правда ль, хлеб у тебя родится? — неожиданно спросил он.

— Правда, — подтвердил Пётр. — Прошлой осенью шесть пудов жита снял! Нынче побольше ожидаю.

— Добро. Я и государю говорил, что на Камчатке хлеб родиться может. Урожай твой в радость мне. Как снимешь жито, пудика три на мою долю выделишь.

— Выделю, — вздохнул Пётр.

— А вздыхать нечего. Ужель вы все скопом своего голову не прокормите? Небось за вино дюже собольков урвал?

— Да какое там! — заприбеднялся Пётр. — Платил кое-кто соболями, да попорченные они.

— Зайду как-нибудь взглянуть, так ли они попорчены, — насмешливо пообещал Атласов, отходя от стола Козыревских.

Пётр с бессильной яростью глядел ему в спину.

— Ну как? — спросил Иван. — Дождался?

— Помолчи-ка лучше, пророк! — озлился Пётр. — Спишь, а не торгуешь. Переливаешь всем подряд.

Неожиданно навстречу Атласову вышел Беляев. Всё лицо у казака было в кровоподтёках, нос и губы опухли — страшно взглянуть!

— Эй, люди! — закричал он. — Прячь товары! Вор идёт!

— Это где ж это вор? — заоглядывался Атласов, недобро усмехаясь. — Покажи ты мне, Беляй, этого вора, — я с него семь шкур спущу.

— А прямо передо мной вор и стоит! — сказал Беляев, с ненавистью глядя в глаза своему недругу.

— Да тут, кроме меня, никого и нет, — продолжал скоморошничать Атласов. — Уж не я ли этот вор? Ну-ка, скажи, Беляй, не меня ль ты вором обзываешь? Я прямо весь трясусь от страха.

— Да не трясись, Атлас. Это не про тебя. Это я про того, кто украл казачье жалованье, — сдерживая ярость, столь же насмешливо заговорил служилый. — На тебе вроде и шапка не горит. Аль, может, от подкладки горячо? Волосы-то не трещат? Дай, я тебе водички плесну, чтоб мозги не обварились!

Насмешки Атласов не вынес. Услышав, как по ярмарке прокатился хохот, он побледнел и, выхватив из ножен саблю, обрушил её с плеча на голову Беляева.

Звенящая, до рези в ушах, тишина сковала толпу. Тело Беляева тяжело рухнуло на землю, и вокруг его головы поплыла лужа крови.

Белыми, слепыми глазами обвёл Атласов толпу.

— Ну, кто ещё назовёт меня вором?

Тишина продолжала давить толпу. Атласов со свистом бросил саблю в ножны и поспешно покинул ярмарку.

Когда Беляева унесли, Иван поспешил разыскать Анцыферова. Найти его в толпе было нетрудно, он возвышался над всеми на целую голову. Отведя десятника в сторону, Иван зашептал:

— Всё! Теперь от головы и его дружки откачнутся. Воевода не простит ему убийства. Однако до Якутска далеко. Когда ещё слух об убийстве дойдёт туда. Надо Атласова арестовать. Приказчика выбрать из своих — иначе нам жизни не будет.

— Как его арестуешь? — угрюмо буркнул Анцыферов. — Оружия-то у нас нету!

— Ну, это не беда. Атласов сам вернёт нам оружие.

— Держи карман шире, что он, дурак?

— Он, ясно, не дурак. Да и мы не лыком шиты. Не на тех нарвался, — и, совсем понизив голос, Иван стал объяснять Анцыферову, что надо делать.

Вечером острог охватила паника. Стало известно, что к Верхнекамчатску подходят камчадалы с намерением разгромить его. Несколько казаков поплыли после обеда рыбачить вверх по реке и заметили неприятеля. Казаки поднялись на сопку, чтобы лучше разглядеть чужих воинов, и пришли в ужас. На острог двигалось не менее тысячи инородческих ратников. Были там отряды, громившие Большерецк, были курилы с Лопатки, коряки и камчадалы с реки Авачи, которым удалось уйти от карательной партии. Весь юг Камчатки отложился и выставил против казаков войско, какого раньше не видывали.

Посад опустел. Все бежали под защиту крепостных стен. Торговцы с ярмарки бросили свои товары на столах и поспешили вслед за остальными.

Перед приказчичьей избой бушевала толпа. Перепуганный Атласов велел срочно раздать казакам оружие. Служилые уже варили в котлах смолу, поспешно заряжали ружья. Крепость ощетинилась оружием в ожидании нападения.

Выбрав момент, когда Атласов спешил в одиночестве от приказчичьей избы отдать какое-то распоряжение командовавшим обороной десятникам, Анцыферов с казаками окружили его, сорвали саблю и, оглушив прикладом ружья, чтобы не успел опомниться, на глазах у всей крепости отвели к амбару и заперли под замок.

Только тогда стало известно, что слух о нападении на крепость был ложным. Застигнутые врасплох атласовские дружки не посмели и пикнуть. Приказчиком Камчатки вместо Атласова казаки выбрали Семёна Ломаева.

Вёрстах в двенадцати выше Карымчина стойбища в Большую впадает с юга стремительная речка Кадыдак, бегущая из чистого горного озера. В речке этой воды так прозрачны, что можно разглядеть каждый камешек на дне. По берегам её каменные осыпи чередуются с зарослями ползучих кедрачей и ольховников, на открытых местах с круч свисают седые мхи и плетни колючих вьющихся трав.

Однако вёрстах в трёх от устья вид берегов совершенно меняется. Река течёт здесь узким сумрачным ущельем, где отвесные голые скалы, стеснившие горный поток, поднимаются так высоко, что у того, кто смотрит на их вершины снизу, с головы падает шапка. От шума воды в ущелье стоит рокочущий низкий гул, словно в печной трубе во время вьюги.

Сюда, к самому входу в тёмное ущелье, и приплыли Семейка с Кулечей под вечер, на исходе августа. Лето выдалось на Большой реке холодное и дождливое, однако в последнюю неделю выпало несколько солнечных ясных дней. Камчадалы закончили заготовку юколы, наквасили для собак полные ямы рыбы, и обоих пленников, Кулечу и Семейку, Карымча отправил за утками на Кадыдак. Семейка был рад вырваться из селения хотя бы на сутки.

Несмотря на обещание Канача, камчадалы держались с ним грубо, не упуская случая посмеяться над глупостью огненного человека, не умеющего делать никакую камчадальскую работу. И хотя Семейку не пинали в загривок, как других нерасторопных пленников (заступничество Канача всё-таки сказывалось), жизнь для него превратилась в пытку, и он утешался только тем, что каждый день строил планы побега. Возможностей для побега было сколько угодно. Он мог в любой день столкнуть в воду бат и уплыть так далеко, что его не успели бы догнать. Но куда бежать? Как он отыщет своих? Кто покажет ему путь на реку Камчатку? Без проводника он заблудится и погибнет в горах.

В минуты отчаяния он готов был пойти на неминуемую гибель, бежать из стойбища куда глаза глядят, лишь бы прекратились мучения.

Осуществить это намерение ему мешала мысль о Завине. Несколько раз он говорил с ней о побеге, и она заклинала взять её с собой, оставить её здесь одну он просто не мог. Как он посмотрит в глаза Козыревскому, если доберётся до своих?

С некоторых пор мысль о побеге Семейка стал связывать с Кулечей. За те сведения о казаках, которые пленник добыл для князца, Карымча обещал дать ему жену и отпустить на волю. Однако князец забыл о своём обещании, как только крепость была сожжена. Однажды, заметив, с какой ненавистью Кулеча смотрит на князца, Семейка предложил ему бежать, суля защиту казаков, если он проведёт их с Завиной до Верхнекамчатска. Оказалось, что Кулеча страшится встречи с казаками больше жизни в плену, и Семейка вынужден был отступиться. К тому же никто не знал, стоят ли ещё казачьи укрепления на реке Камчатке, не преданы ли они огню, подобно Большерецку.

Первое время после сожжения острога камчадалы, страшась возмездия, спешно возводили на скалистом островке укрепление из камней, проводили военные учения, но потом, отвлечённые рыбной ловлей, оставили постройку, а воины разбрелись по своим рекам. Когда же Карымча получил известие, что казаков побили и на реке Аваче, об укреплении и вообще перестали вспоминать.