Истинные дети Севера, юкагиры набрались сил раньше казаков и успели обследовать все окрестности. Юкагир Ерёмка Тугуланов, друживший с Яшкой Волокитой, обнаружил в версте от казацкого стана столь густую сеть соболиных следов, что взбудоражил весь лагерь. Юкагиры требовали задержаться здесь хотя бы на неделю, чтобы поживиться соболем, который, можно сказать, сам шёл охотникам в руки. Ома прямо обезумел и смотрел на Атласова волком, подозревая того в том, что он обманул юкагиров. Яшка Волокита уговорил Атласова хотя бы отпустить несколько казаков с юкагирами посмотреть те соболиные следы.
Если бы мог знать Атласов, к чему приведёт эта уступка с его стороны! Смотреть следы ушло пятеро казаков и почти все юкагиры. К вечеру в стан вернулись все юкагиры, кроме Ерёмки Тугуланова, но не вернулся ни один из казаков.
На расспросы Атласова, почему не вернулись казаки, Ома, пряча глаза, ответил, что казаки поставили на ночь петли на соболей и вернутся утром с добычей. Атласов особенно не встревожился, ибо выступление с Паланы на Тигиль было назначено на утро. Ему и самому интересно было узнать, хороши ли здешние соболи.
Ночью Атласов был разбужен выстрелами и смятением в лагере. Немного понадобилось ему времени, чтобы сообразить: юкагиры напали на казаков!
Впоследствии выяснилось, что, отойдя вёрст на пять от лагеря и достигнув того места, где были обнаружены соболиные следы, юкагиры предложили ставить петли, но казаки, памятуя запрещение Атласова задерживаться на Палане ради охоты, отказали Оме в этом требовании. И тогда по знаку князца юкагиры закололи четверых казаков копьями. Ерёмка же Тугуланов прикрыл своим телом пятого казака, Яшку Волокиту, и заколоть его не дал, хотя казака успели-таки изрядно помять. Оставшись отхаживать оглушённого ударом палицы в голову казака, Тугуланов в лагерь с прочими юкагирами не вернулся, прокричав вдогонку своим товарищам, чтоб те опомнились и повинились перед Атласовым.
Однако те не только не повинились, но решили напасть ночью на всех остальных казаков и перебить до единого. Тугуланов не знал, что Ома успел снестись с Канмамутеевым и на Анадыре стало известно о запрещении Атласова юкагирам заниматься промыслом соболя.
Атласов и подавно не подозревал ничего. Вперёд и вперёд, на Камчатку, — вот мысль, которая направляла в этом походе все его поступки.
Разбуженный выстрелами (стоявший этой ночью на часах казак сумел вовремя разбудить лагерь, хотя и был тут же заколот), Атласов быстро собрал вокруг себя своих людей и дал юкагирам сокрушительный отпор.
Казаки, огородившиеся оленьими санками, предприняли вылазку.
Утром выяснилось, что убито трое казаков, не считая тех, что были заманены Омой в тундру якобы смотреть соболиные следы. Пятнадцать казаков были ранены, сам Атласов получил шесть ранений. Положение усугублялось тем, что юкагиры в ночной схватке сумели выкрасть у казаков почти все ружья и боеприпасы. Кроме сабель, у людей Атласова осталось только три пищали, два старых самопала да несколько пистолей. Этого хватило бы лишь для того, чтобы удерживать в своих руках кое-как укреплённый лагерь, ни о какой вылазке не могло быть и речи — больше половины казаков не могло стоять на ногах, столь серьёзны были полученные ими в ночной схватке ранения.
Следующей ночью в казачий лагерь проскользнули Яшка Волокита и оставшийся верным казакам юкагир Ерёмка Тугуланов. Волокита притащил с собой все ружья убитых в тундре товарищей, и это несколько улучшило положение осаждённых. Отсиживаться на снегу за оградой из одних лишь саней было безумием, и казаки под покровом ночи сумели пробиться в огороженное земляным валом стойбище сидячих коряков, расположенное в полуверсте от их лагеря. Напуганные сражением хозяева стойбища бежали в тундру, и казакам, кроме тёплых земляных юрт, достались изрядные запасы юколы, сушёной икры, мороженой талы, мешки с вялеными клубнями сараны, пузыри, налитые лахтачьим жиром, пуки сушёной сахарной травы — словом, в ближайшие два-три месяца голод им не грозил.
Те, кто мог стоять на ногах, подсыпали окружающий стойбище вал снегом и обливали водой, так что вскоре укрепление стало совсем надёжным.
Между тем и силы осаждавших увеличивались. К юкагирам присоединился какой-то оленный корякский князец с двумя десятками своих воинов — видимо, он рассчитывал на лёгкую поживу. Всё повисло на волоске. Своими силами из осады казакам было не вырваться. Мог выручить только Потап Серюков. Но как дать ему знать, в сколь отчаянное положение попали казаки? Никто из казаков не мог бы добраться до него — в тундре уже прошёл слух, что казаки загнаны в ловушку и любой посланец Атласова был бы немедленно схвачен не юкагирами, так коряками и предан смерти.
Выручил Ерёмка Тугуланов. Юкагира этого спас когда-то от смерти Яшка Волокита, найдя ещё подростком в тундре, истекающим кровью, — Ерёмка напоролся на охоте на медведя-шатуна, и хотя медведя он пронзил копьём, сам охотник был настолько истерзан — не выжил бы, если бы его не вынес на руках в ближайшее стойбище Яшка Волокита. На предложение отправиться к Серюкову Тугуланов согласился сразу, едва его попросил об этом Волокита. Ерёмка в тундре был свой человек, и никому и в голову не пришло бы, что он посланец обложенных в укреплении казаков.
Шёл месяц за месяцем, наступил уже июнь, а о Серюкове по-прежнему не было никаких известий. Между тем голод делал своё дело. Осаждённые ели уже лахтачьи ремни и с трудом передвигали ноги. Когда казаки решили, что гибель неминуема, появился Потап Серюков. Юкагиры и корякский князец побросали оружие и запросили пощады.
Стремительный, загорелый, с виноватой улыбкой на широком круглом лице, Потап, по-братски обнимая ослабевшего Атласова, объяснял, что его задержала гибель проводников, попавших в горах под снежную лавину, и казаки два месяца блуждали в незнакомых ущельях. Весть о том, что казаки попали на Палане в осаду, достигла ушей Потапа раньше, чем к нему прибыл Тутуланов. Он разыскал их в горах, когда казаки не чаяли уже выбраться к Палане, и вывел кратчайшей дорогой мимо Паланского озера.
Атласов был так обрадован этим чудесным спасением, что даже не стал наказывать изменивших ему юкагиров. Опасаясь за сохранность Анадырского зимовья, пятидесятник разрешил Почине заняться промыслом соболя на Палане и Лесной, а в Анадырское отправил Яшку Волокиту с Тугулановым, дабы они возвестили тамошним родам, что отряд Атласова цел, юкагиры покорены и в случае разорения зимовья зачинщиков ждёт суровая расплата.
В последних числах июня 1697 года, оставив позади истоки Тигиля и горные перевалы, казаки вышли на реку Кануч, падающую устьем в заветную реку Камчатку.
В устье реки Кануч Атласов велел поставить огромный крест[105] в знак присоединения Камчатки к землям Якутского воеводства. На кресте вырезали письмена, гласящие о том, что крест сей поставил пятидесятник Владимир Атласов с товарищами в таком-то году, такого-то числа. Казаки палили из пищалей и кидали кверху шапки; осеняя себя крестным знамением, целовали землю, плакали, смеялись и падали друг другу в объятья.
На грохот выстрелов сошлись и окружили казаков сотен пять обнажённых по пояс камчадальских воинов. Вели они при этом себя так, словно пред ними предстали посланцы самого господа бога. Положив на землю луки из китового уса и копья, они тем самым уверили пришельцев в дружественном к ним отношении.
Дабы показать, что они и в самом деле не лыком шиты, Атласов, почти не целясь, выпалил из пистоля по кружившейся над его головой вороне. Когда ворона упала к его ногам, почтение камчадалов к пришельцам возросло десятикратно.
Уже вечером, когда казаки сидели за пиршеством в балагане камчадальского князца, коряк, бывший за толмача в разговоре Атласова с князцом, объяснил, что камчадалы считают пришельцев огненными людьми, что пламя, которым Атласов поразил ворону, вылетело у него не из дула пистоля, а изо рта. Впрочем, и сам толмач считал, что так оно и есть, что пришельцы способны поразить огненным дыханием всё живое окрест.
