Её не один раз пытались вызвать на родительские собрания с просьбой поделиться, как ей удалось воспитать во мне такую ответственность. Мама всегда от этих посещений уходила. Она считала, что если к ней за мои поступки и отношение к учебе претензий нет, то и делать ей в школе нечего. За десять лет моей учёбы в школе она была в ней два раза – один раз, когда привела меня в первый класс, и второй раз, когда пришла на выпускной вечер.

Мама всегда поощряла меня за все положительные поступки. В 1945 г. в Котельниче стали появляться немецкие подержанные вещи. Видимо их привозили военные, благополучно закончившие войну и вернувшиеся в Котельнич с завоеванными трофеями. Однажды мама объявила, что хочет купить мне велосипед. Счастью моему не было предела. Купили мы его на «филиале» рынка на ул. Луначарского, который размещался напротив пожарной, на пустыре между кирпичным домом и зеленым магазином, который назывался «комсомольский». Велосипед был немецкий, довоенного выпуска, имел красные шины и, безусловно, был мне велик.

Я не мог кататься при наличии седла, так как не доставал ногами до педалей. Поскольку мама была женским парикмахером, к ней на завивку приходили женщины с длинными волосами. Волос этих у нас было много, и мама из брезента сшила подушку, которую набила длинными женскими волосами. Я прикрепил эту подушку на раму вместо сидения и катался на этом импровизированном седле два лета.

Чтобы закончить велосипедные дела, следует вспомнить моего друга Толика Бессонова. Даже, вернее, не его, а его отчима дядю Володю. Отец у Толика погиб в самом начале войны. Я думаю, что это случилось под Москвой: в те критические дни октября и декабрьского наступления вятские люди противостояли там немцам. Мама Толика, звали ее Машей, нашла в госпитале нового мужа-украинца, который почему-то не был пригоден к продолжению воинской службы и пришел примаком в дом. Говорили, что она платила большие взятки, чтобы его не послали на фронт. В 1945 он купил новый немецкий велосипед, поставляемый уже послевоенной Германией в счёт репарации. После этого мы с дядей Володей стали неразлучными друзьями по катанию на велосипеде. Мы ездили далеко за город по Макарьевскому тракту.

На велосипеде я ездил виртуозно. В физическом плане велосипед дал мне много. Я думаю, что последующей физической выносливостью я обязан именно велосипеду. В десятом классе я защитил нормы и получил значок «Готов к труду и обороне 2-й ступени». Тогда это считалось большим спортивным разрядом. В институте я был освобожден от общих занятий физкультурой и занимался в спортивных секциях.

Не могу не рассказать о моих начинаниях в музыке. Мама знала, что я хорошо пою, что мой дедушка Егор хорошо играл на тальянке, мой отец – на гармошке и дядя Андрей тоже. Поэтому она решила, что я тоже должен играть. Купила она мне гармонь «хромку».

Прихожу из школы, на столе стоит гармошка, мамы нет дома – она на работе. Я очень обрадовался и одновременно огорчился, – кто же будет меня учить играть на ней? Взяв в руки гармошку, я начал подбирать мотив песен на слух. Начал с простой песни «Расцветали яблони и груши». После нескольких попыток у меня стало получаться. Но это только на правой руке. Как быть с аккомпанементом на левой руке, я понятия не имел. Когда мама пришла с работы домой, я уже правой рукой наигрывал несколько песен. Потом нашелся знакомый Женя, который научил меня совмещать правую и левую руку. И я начал играть.

Один раз дядя Володя пригласил меня играть на детской елке 1947 года к себе на мельницу, где он работал мельником. Вознаграждение за свой труд я получил мукой. Это был первый заработок в моей жизни. Счастлив я был бесконечно.

Игра моя на хромке закончилась тем, что в один прекрасный день, придя из школы, я обнаружил на столе баян. На сей раз, дело на этом не закончилось. Мама сказала мне, что в этом учебном году я должен поступить в детскую музыкальную школу. Откровенно говоря, я не очень этому обрадовался, так как занятие авиамоделизмом заполняло практически всё моё свободное время. Но делать было нечего, баян был куплен, и играть на нём надо было серьёзно.

Детская музыкальная школа располагалась на втором этаже деревянного двухэтажного дома, на углу улиц Луначарского и Ленина. Сначала надо было записаться на прослушивание, затем пройти это самое прослушивание на наличие музыкального слуха и умение петь. Всё это я с успехом сдал, и был зачислен в класс баяна к педагогу Дмитрию Александровичу Барышникову.

Это был высокий, статный мужчина, интеллигентный и требовательный. За два года учёбы он научил меня довольно сносно играть. От детской музыкальной школы приходилось часто играть в Доме культуры на различных городских мероприятиях. Два раза мне довелось выступать по Котельничскому радио.

В умении играть на баяне были и отрицательные моменты, приходилось играть в старших классах на школьных вечерах (на сегодняшнем языке – дискотеках), поскольку магнитофонов тогда не было. Мало того, что я сам лишался возможности танцевать, но иногда и лишался возможности проводить любимую девочку домой, так как баян был тяжёлым, с ним не погуляешь. Так что после вечеринки нужно был сначала отнести его домой, а мама могла и не отпустить на дальнейшую прогулку.

В десятом классе, когда школьная нагрузка возросла, совмещение её с занятием авиамоделизмом и музыкой стало невозможным. Что-то надо было бросать: музыку или авиамоделизм. Выбор был сделан в пользу авиамоделизма, поэтому в музыкальной школе я закончил два класса вместо положенных трех.

Инженерный труд по проектированию самолётов я выбрал главным делом жизни, музыка же осталась для души. Баян был перевезен в студенческое общежитие, и несколько раз я играл на курсовых мероприятиях в институте. После окончания института ещё лет десять я играл дома для себя, когда было настроение или требовался голове отдых. К сожалению, мне досталась «немузыкальная» жена. Она, мягко говоря, без большого энтузиазма воспринимала мою игру. Постепенно я совсем забросил это занятие.

Прошли годы, мамин баян по-прежнему со мной. Он, пожалуй, является единственной вещью, оставшейся у меня от детства, неотделимой от памяти о маме. К моему шестидесятилетию жена отремонтировала его мне в подарок, но, к сожалению, я совсем разучился к этому времени играть и боюсь брать его в руки. Может быть, когда-нибудь возьму.

Мастерить я начал очень рано. Если в простых поделках моим наставником был сосед дядя Вася, то в более сложном деле, как паровой двигатель, помочь он мне ничем не мог. Требовался более грамотный наставник. Узнав, что в Доме пионеров открывается кружок моделизма, я решил, что должен в него непременно записаться, надеясь получить помощь по доделке парового двигателя.

Дом пионеров располагался в бревенчатом двухэтажном доме против бывшего детсада № 2. Он был построен перед самой войной специально для этой цели. К дому примыкал небольшой липовый парк. Во время войны здесь располагались сначала госпиталь, а в конце войны – автомобильная воинская часть. После окончания войны часть уехала, и здание было возвращено Дому пионеров. Оно долго пустовало, пока в начале 1946 года там не открылся авиамодельный кружок. Я уговорил Толика Бессонова пойти туда записаться.

В комнате кружка нас встретил молодой мужчина в темно-синей гимнастёрке с орденом Красной звезды на груди. Это был Борис Николаевич Клеменс. Он воевал, был демобилизован и поступил работать инструктором авиамодельного кружка. Это была его первая гражданская работа после демобилизации. Борис Николаевич был коренным котельничанином. До войны он тоже занимался авиамоделизмом и, как потом оказалось, имел «золотые руки».

Борис Николаевич очень радушно нас принял, рассказал, чем мы будем в кружке заниматься и попросил, чтобы мы ещё пригласили других ребят. Откровенно говоря, меня несколько разочаровала чисто авиамодельная направленность кружка. Но делать было нечего, какой есть кружок, тем и надо заниматься, главное что- нибудь мастерить.