Я вернулся страшно расстроенный и сказал Евгению Федоровичу, что Бушуев просит его зайти. Рязанов ушел к Бушуеву, а я остался ожидать результата их беседы. Вернулся Рязанов возбужденным и пересказал мне вкратце результаты их разговора. Бушуев наотрез отказывается подписывать проект. Считает, что наше дело ЛК, и не надо лезть в другие, не касающиеся нас проблемы. Я сказал Рязанову, что как-то надо узнать реакцию Василия Павловича на наш проект. Но как? Евгений Федорович мне ответил, что в этом деле он мне не помощник, потому что у него с Мишиным контакта нет.

Тогда мне приходит мысль воспользоваться помощью В. К. Безвербого. «Все равно мне предстоит согласовывать с ним общие вопросы по экспедиции в целом», – сказал я Рязанову. Под этим предлогом я и пришел к Безвербову. Я не стал ничего от него таить и рассказал в чем дело. Безвербый о моих предложениях в проекте знал, так как в процессе работы мне не раз приходилось с ним общаться по общим вопросам проекта. Виталий Константинович предложил мне оставить у него том проекта для подробного ознакомления.

Примерно через два часа меня вызвали к Бушуеву. За столом совещаний сидели Мишин и Безвербый, против них сидел Бушуев. В руках у Мишина был мой том проекта. Бушуев представил меня Мишину и разговор начался. Мишин сказал, что проект ему в целом понравился, но у него есть опасения, есть ли у Конопатова этот двигатель и сможет ли он сделать его дросселирование. Он предложил мне съездить в Воронеж к Конопатову и узнать от него лично состояние с двигателем и сроки его доводки до состояния поставки. «Я позвоню сейчас Александру Дмитриевичу, а Вы не тяните с поездкой», – сказал он, обращаясь ко мне.

Лицо его приобрело игривое выражение, и он спросил, обращаясь к Бушуеву: «А ты почему, Константин Давыдович, не подписал том проекта»? Бушуев замешкался и смущенно сказал, что не успел познакомиться с проектом. На что Василий Павлович ответил, что ему надо было руководить проектом, а не знакомиться с тем, что люди без него сделали. Василий Павлович после этих слов встал, передал мне том проекта, и, направляясь к выходу из кабинета, сказал: «Учти, Константин Давыдович, молодежь наступает тебе на пятки. Надо быть порасторопнее».

Когда они с Безвербым ушли, Константин Давыдович взял у меня том проекта, перешел за свой рабочий стол и подписал его. Передавая том мне, он задумчиво сказал: «Мишин впервые пришел ко мне в кабинет после того, как Сергей Павлович назначил меня своим заместителем».

На следующий день я купил билет на поезд. Встретил меня Александр Дмитриевич так, как будто к нему приехал не я, а сам Василий Павлович. Он меня внимательно выслушал, спросил, изменились ли у нас требования к двигателю по сравнению с теми, что ранее были выданы. Я сказал, что требуется глубокое дросселирование, и объяснил, куда мы собираемся его применить.

В ответ он рассказал историю создания двигателя, проведенные испытания и их результаты. «Как видите, мы старались не подвести Сергея Павловича, но он решил сделать свой Блок Д на криогенных компонентах, и наш двигатель оказался невостребованным. Так что в результате он стоит у нас в музее, технологическая оснастка на его изготовление уничтожена, пойдемте, я Вам его покажу».

Мы спустились в музей, и я увидел желанный двигатель в натуре. Когда мы вернулись обратно в кабинет, Александр Дмитриевич передал мне документ с перечнем мероприятий по возобновлению испытаний и производству двигателя. Я поблагодарил Александра Дмитриевича за исчерпывающую информацию и за согласие, в случае необходимости, продолжить работы по двигателю. На прощание он поинтересовался, чем я конкретно занимаюсь. Ответ мой его удовлетворил.

Вернувшись из командировки, я доложил результаты Бушуеву и спросил надо ли докладывать Мишину. Ответ был однозначный: «Вас посылал Василий Павлович, перед ним Вы и должны отчитаться, постарайтесь у него подписать том эскизного проекта». Я позвонил секретарю Василия Павловича с просьбой записаться на прием. Не прошло и десяти минут, как секретарь позвонила мне и сообщила, что Василий Павлович меня ждет.

Василий Павлович с порога сказал мне, что Конопатов ему звонил по результатам моего визита, и он полностью в курсе. Кстати, Вы ему понравились. Увидев в моих руках том проекта, он ни слова не говоря, подписал его.

Когда я вышел из кабинета Василия Павловича, на душе моей возникло до боли знакомое со студенческих времен чувство, как после удачно сданного трудного экзамена. Я зашел к Бушуеву доложил, что проект подписал, и поинтересовался, могу ли я идти в отпуск. Он ответил мне, что, безусловно, могу. «А как Вы собираетесь его провести»? – поинтересовался он? Я ответил, что собираемся две недели семьей поехать на машине на юг, а оттуда поедем на машине на родину в Кировскую область.

После возвращения из отпуска меня ждал сюрприз. Стоило мне только появиться на работе, как Борис Иванович Сотников, оставшийся за меня секретарем партийного бюро отдела № 241, сообщил мне, что послезавтра состоится партийное собрание коммунистов комплекса № 2, на котором меня собираются избрать секретарем парткома. Твоя кандидатура, сказал он, согласована с Бушуевым и Хомяковым (Хомяков Михаил Степанович был тогда секретарем парткома предприятия).

Я, не мешкая, отправился в партком на разговор с Михаилом Степановичем. Его тогда я почти не знал, так как он только что был избран секретарем парткома вместо Анатолия Петровича Тишкина, проработавшего на этом посту семь лет. До избрания секретарем парткома Михаил Степанович был ведущим конструктором по ракете Р7, и наши пути до этого не пересекались. Так что это была первая наша встреча.

Михаил Степанович рассказал мне об общем состоянии дел в партийной организации предприятия и сказал, что для улучшения партийного руководства на «местах» горкомом партии принято решение создать на нашем предприятии партийные комитеты на больших структурных подразделениях как в КБ, так и на заводе. По этой причине и создается партийный комитет в комплексе № 2.

Бушуев мне однозначно назвал твою кандидатуру на должность секретаря. Мой предшественник, Анатолий Петрович Тишкин, тоже назвал твою кандидатуру, знает он тебя, как секретаря партбюро давно. Так что более подходящего секретаря, способного контролировать и помогать Бушуеву, мы не нашли. Настраивайся на партийную работу, и, вероятнее всего, как минимум на четыре года.

Далее он приступил к вопросу моего нового статуса. Должность секретаря парткома числится в штатах горкома партии, так что с предприятия придется уволиться и оформиться в штаты горкома партии. Зарплата там ниже, чем я получаю сейчас, поэтому мне будут доплачивать через предприятие. Это специально предусмотрено для независимости секретаря от руководителя подразделения. «Впрочем, мы знаем, что мужик ты «крепкий» и смотреть на Бушуева, как на своего начальника не будешь. Поэтому, если хочешь, мы можем сделать для тебя исключение. Я переговорю с Бушуевым, что ты остаешься формально на своей должности, а вместо тебя назначат временно исполняющего обязанности начальником сектора того, кому ты доверяешь. Я уверен, что полностью свою производственную работу ты не бросишь, найдешь время ей заняться, так что сектор «сиротой» не останется».

Я слушал Михаила Степановича, и настроение мое менялось, как на качелях. При сообщении о необходимости уволиться с предприятия оно упало до минимума, однако, при возникновении возможности все же остаться при любимой работе оно существенно возросло.

Все не так страшно с этим новым назначением, подумал я. Всю свою сознательную жизнь, начиная со школы, меня выбирают товарищи руководить общественной работой, справлялся же я с ней, не бросая основное занятие. Справлюсь и сейчас. Такие мысли обуревали меня, пока я шел от парткома предприятия до кабинета Бушуева.