— Так какова цель «компаньонов»?

Эшби вздохнул.

— Разве не понятно? Во Франции происходит демографический сдвиг, и это серьезная проблема. Алжирские и марокканские иммигранты теперь скорее французы, чем африканцы, но ксенофобы-правые и антиклерикалы-левые их ненавидят. Если соотношение уровней рождаемости в семьях иммигрантов и коренного населения останется прежним, то через два десятилетия первых станет больше, чем вторых.

— И при чем здесь взрыв в Доме Инвалидов?

— Это символический жест. Иммигрантам не нравится, что к ним относятся как к людям второго сорта. Им нужны мечети. Политические представители. Влияние. Власть. Все то, что есть у других. А коренные французы наделять их такими правами не желают и для того приняли множество соответствующих законов. — Он помолчал. — Кроме того, евреев тревожит рост антисемитских настроений во Франции.

— В этом виноваты иммигранты?

Эшби пожал плечами.

— Разве что некоторые из них. В основном, по-моему, тут стараются французские радикалы. Впрочем, и правые, и крайние левые вину за все беды страны ловко сваливают на приезжих.

— Я жду ответа на вопрос, — напомнила Стефани.

Экскурсия снова остановилась, гид продолжал бубнить свое.

— Ларок проводит эксперимент, — сказал Эшби. — Пробует новое направление для коллективной агрессии французского общества. По ее мнению, нужный вектор задаст покушение радикалов на всеобщую святыню, гробницу обожаемого Наполеона, — которого она, кстати, презирает.

— Что ей сделал Наполеон? — удивилась Нелл.

— Откуда ж мне знать? — Эшби неопределенно махнул рукой. — Наверное, фамильная традиция. Вроде бы ее корсиканский предок объявил Наполеону вендетту. Я не уловил суть той истории.

— Парижский клуб встречается завтра на Эйфелевой башне?

Он кивнул.

— Вижу, вы времени даром не теряли. Не разумнее ли формулировать вопрос иначе, чтобы проверить мою честность?

— Во-первых, я тороплюсь. А во-вторых, я все равно не каждое слово принимаю на веру.

Эшби покачал головой.

— К чему грубость и высокомерие? Я ведь сотрудничал с вашими людьми…

— Когда сами хотели, — оборвала его Нелл. — Вы специально придерживали информацию о взрыве.

— На моем месте вы бы действовали так же. Теперь вам все известно. Времени подготовиться достаточно.

— Ничего мне не известно, — резко бросила Нелл. — Каким образом будет произведен взрыв?

— Господи, вы думаете, я в курсе таких деталей?

— С Питером Лайоном договаривались вы!

— Этот дьявол в подробности не вдается, поверьте. Его интересуют два пункта договора: когда провести операцию и отправлены ли на его счет деньги. Другие вопросы он не обсуждает.

— Все?

— На Рождество Дом Инвалидов закрыт. Хотя бы о людях волноваться не придется.

Его слова Нелл, похоже, не успокоили.

— Вы до сих не пор не ответили на вопрос о Парижском клубе.

— Мы встречаемся завтра утром на Эйфелевой башне, — терпеливо объяснил англичанин. — Элиза сняла на первой платформе банкетный зал. Около полудня мы поднимемся наверх. Как я уже говорил, Питер Лайон очень пунктуален. Ровно в полдень грянет взрыв. Члены клуба увидят все собственными глазами — с вершины Эйфелевой башни отличный обзор.

— Им известно о предстоящем взрыве?

Он отрицательно помотал головой:

— Нет, конечно. Посвящены только три человека: я, Элиза… ну и подданный Южно-Африканской Республики. Большинство, наверное, ужаснулись бы Элизиной задумке.

— Но заработать на ней они не против, — усмехнулась Нелл.

Гид повел туристов в глубь сумрачных недр восточной части Лондона.

— В погоне за выгодой нравственность плохой помощник, — пожал плечами Эшби.

— Расскажите мне главное: как мы выйдем на Лайона? — спросила она.

— Так же, как и я.

— Не пойдет. Приведите его, — потребовала Нелл.

Он даже остановился.

— Как вы себе это представляете? Я видел его всего раз — и то в гриме. Он сам звонит мне, когда пожелает.

Они брели в хвосте группы и разговаривали почти шепотом. Несмотря на толстое шерстяное пальто и отороченные мехом перчатки, Эшби мерз. От дыхания перед лицом витало облачко пара.

— Придумайте что-нибудь, — равнодушно отозвалась Нелл. — Мы же обещали вас не трогать…

Он уловил в ее словах угрозу.

— Вы почтили меня сегодня своим присутствием, чтобы выставить ультиматум? Прежнему агенту, по-вашему, не хватало жесткости?

— Эшби, игра окончена. Вы стремительно теряете очки. Действуйте, чтобы повысить свою ценность!

В общем-то, именно это он уже сделал, но решил ничего не говорить собеседнице. Просто спросил:

— Зачем ваши люди забрали из Дома Инвалидов книгу?

Она рассмеялась.

— Чтобы проинформировать вас о смене руководства. И новых правилах.

— Вы так преданы своему делу! Мне повезло, — съязвил англичанин.

— Вы и вправду верите, что Наполеон спрятал сокровища?

— Элиза Ларок верит всей душой.

Нелл достала из-под пальто книгу и протянула ее Эшби.

— В доказательство моей честности.

Он жадно, не снимая перчаток, схватил книгу и развернулся к ближайшему фонарю. Та самая. Из музея. «Королевства Меровингов. 450–751 гг. н. э.».

— Теперь ваша очередь. Доставьте то, что нужно мне.

У паба «Тен Беллз» гид объявил пятнадцатиминутный перерыв и предложил группе зайти чего-нибудь выпить, предварительно упомянув, что сюда регулярно наведывались жертвы Джека Потрошителя — а может, и сам убийца.

Эшби нужно было возвращаться в Сален-холл к Кэролайн.

— Разговор окончен?

— До завтра, — отозвалась Нелл.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Надеюсь, — ответила она. — Ради собственного же блага.

И женщина растворилась в темноте.

Он перевел взгляд на книгу. Наконец-то все становится на свои места!

— Добрый вечер, лорд Эшби, — неожиданно произнес в ухо низкий, хриплый голос, заглушив царящий вокруг гомон и ритмичный перестук подошв по мостовой.

Он обернулся. Под фонарем стоял рыжеватый мужчина. Тонкобровый, в очках, с орлиным носом, на лице шрам. Одет как и прочие: теплое зимнее пальто, шарф, перчатки. В одной руке пакет из универмага «Селфриджез».

Эшби встретился с ним взглядом — и вздрогнул.

Янтарные глаза!

— Это ваш обычный вид? — спросил он Питера Лайона.

— Нет.

— Трудно, наверное, жить так, «без лица», — пытаясь скрыть растерянность, сказал англичанин.

— С лицом у меня все в порядке. Я точно знаю, кто я, как выгляжу и чем занимаюсь. — На этот раз в голосе желтоглазого звучал скорее американский акцент.

У Эшби засосало под ложечкой. Что здесь делает Питер Лайон?

— Лорд Эшби, нам нужно поговорить.

Париж

20.50

Сэм осторожно спускался вслед за Меган по винтовой лестнице, уходящей штопором в землю. Они только что поужинали в одном из кафе Латинского квартала — им позволили ненадолго отлучиться из-под опеки охраны, приставленной Стефани Нелл.

— Куда мы идем? — спросил Сэм, погружаясь все глубже в непроглядную тьму.

— В парижский подвал, — ответила она.

Меган шла впереди, подсвечивая путь фонариком, а внизу вручила фонарик и ему.

— Для незваных гостей-правонарушителей вроде нас тут фонариков не держат.

— Как — правонарушителей?

Она повела по сторонам лучом света.

— Ходить сюда запрещено законом.

— Куда — сюда?

— В каменоломни. Туннели и галереи тянутся на сто семьдесят миль. Давным-давно здесь добывали известняк: на строительство домов, на гипс, на штукатурку, для глиняных кирпичей, кровельной черепицы. Словом, доставали все, что требовалось для возведения Парижа. Оставшиеся подземелья дожили до наших дней.

— Зачем мы сюда пришли? — недоуменно спросил Сэм.

Меган пожала плечами.

— Люблю это место. Решила, что тебе тоже понравится.

Она двинулась в сырую глубь прохладного коридора, вырубленного в известняковой скале. Пол ровностью не отличался — сплошные кочки да ямки.