— Это не дети — это какие-то звери! — говорили Учителя, рассказывая нам же про сломанные нами качели, палисадники и разбитые стекла в учительской.
Потом, когда открыли границы, мы, вновь, оказались правы, а некоторые из Вас улетели в Германию, в Штаты, в Израиль, забыв свои партбилеты, продав на толкучке последние книжки своих библиотек. А книжки у Вас были, надо сказать, неплохие — не те, что Вы нам пихали на внеклассное чтенье. У нас остались парапеты и то, чему мы научились, слушая Вас. Мы к этому были готовы, потому что не верили Вам. А те, кто остались, продолжают работать и кое-как сводить концы с концами, сея разумное, доброе, вечное. Хотя. И за это им нужно спасибо сказать. Говорю: «Спасибо!»
К сожалению, тех, кому бы мы верили, было немного. И они редко встречались. Поэтому мы и варились в своей каше, безоговорочно доверяя тем, кто был старше всего на несколько лет, и, казалось, по жизни знал всё. Они были нашими учителями и наставниками. И кому с наставником повезло — тот остался на свободе.
Что осталось от школы? Школьные годы чудесные? В шестом классе классная отобрала у меня снимки ансамблей, наговорила при всех про меня гадостей, вызвала в школу мать, чтобы объяснить, что тлетворное влияние Запада губит мою юную душу и пионерский активный задор. А потом у её сына восьмиклассника я увидел свои фотки. Он их показывал своим друзьям в школьном туалете. Пришлось ему дать больно по лицу и забрать фотки. Хотя разница в возрасте была огромадной, но это были мои фотографии, и я уже за них получил. Её сынок не ожидал такого исхода, поэтому маме жаловаться не стал. Другим, кто курил тогда рядом, стало понятно, что и малыш может в атаку пойти, если за правое дело. Недаром наша школа боролась за звание носить имя 30-ой Иркутско-Пинской дивизии, а портрет реабилитированного Блюхера украшал коридор.
Кстати, наш класс зачем-то боролся за право носить имя Клавдии Вилор, героини рассказа Даниила Гранина. Какая-то женщина, наверное, сама Клавдия, то ли из Белоруссии, то ли из Молдавии приезжала к нам и провела внеклассный урок, рассказывая, какая она молодец. Наверно, она молодец, вот только к ней в гости в Белоруссию или в Молдавию поехали дети из других классов со своими родителями- учителями нашей школы. Мы ещё больше «поверили» в справедливость!
— О, брат, тебя понесло! Неужели, всё так было плохо?!
— Увы, действительно, понесло. Нет, не всё было плохо. Если есть «плохо», значит, есть где-то и «хорошо». Правильно?
— Конечно.
— Вот, сейчас я про «хорошо» расскажу.
Дария Ефимовна, божий одуванчик, учительница русского и литературы, была к нам жестока, но справедлива. За сочинения она ставила мне всегда 5/2.
— Пишешь ты интересно, — говорила она. — С грамотностью у тебя проблемы.
— Так у меня же секретарша будет — пусть она и учит русский язык, — приходилось парировать мне.
— Ладно-ладно, герой. А если серьезно, то Василий Шукшин в начале своего творческого пути делал следующим образом: он описывал то, что видел, самые простые, бытовые предметы и ситуации. Это помогло ему стать классиком литературы и кинематографа. Попробуй — может, и у тебя что-то получится? — успокаивала она мня за вторую половину отметки, зная моё отношение к кино (она всё откуда-то знала!).
— Попробую, — обещал я и пробовал прямо на уроке по географии:
«Дверь камбуза заскрипела, и на пол упала окровавленная туша боцмана.
На палубе раздались выстрелы. Я выскочил наверх, и в то же время абордажный нож впился в моё плечо по самую рукоять. В моих глазах потемнело. Прислонившись спиной к мачте, я начал приходить в себя и уже немного мог разглядеть, что делается вокруг.
Капитан стоял в порванном кителе. Из губы густой струёй лилась кровь. Окровавленные по локоть руки крепко сжимали мясной топор. В ногах его валялись человеческие туши, обезображенные до тошноты.
Кок зажимал на груди глубокую, кровоточащую рану. Его «Винчестер», с обломанным прикладом, валялся тут же. Видимо, выстрелы кока привлекли моё внимание. Его босые ноги стояли в луже крови, натёкшей на палубу, видимо, из головы юнги, валявшейся рядом. Тела юнги на палубе не было.
Они увидели меня. Увидели также, что я ранен. Капитан с диким криком размахнулся топором и метнул его с такой силой, что он вошел в мачту полностью, расколов её надвое. Я не мог шевельнуться. В моём сознании мелькнуло, что, не наклонись я немного вперед, мои мозги растеклись бы по палубе, а обе половины головы висели бы на сухожилиях возле шеи.
Я побежал обратно в камбуз. Эти обезумевшие от крови люди бросились за мной».
— Не сочиняй сказки. Пиши из жизни, что видишь, что чувствуешь, как понимаешь. Чего ты всё в пиратов играешь — взрослеть пора. Для начала — неплохо. Продолжай, если хочешь четверку в аттестат. Не ленись. И русский заодно подтянется, — посоветовала она, прочитав мой листок, тихо добавив: — Секретарша у него будет!
За сочинения она ставила мне всегда 5/2, а после занятий собирала родительский комитет и требовала, чтобы состоятельные родители сбросились мне на брюки, чтобы я не ходил в рванье.
Дорогая, дорогая Дария Ефимовна, знали бы Вы, сколько стоили мои, как вам казалось, рваные брюки американских рабочих! И огромное спасибо Вам за те двадцать три рубля. Мы, наверняка, их потратили с пользой, правда, не помню как. А Ваши пять поделенные на два, как видите, дали плоды.
Может быть, я, правда, зря набросился на учителей? В общем-то, много хорошего было.
Были олимпиады по математике, на которых всегда были вторые и третьи места, но зато можно было потом прогулять контрольную.
Был зоологический клуб «Берендей», который мы посещали, чисто поприкалываться.
На уроках труда мы выпиливали табуреты и ежегодно автомат Калашникова.
Спортзал и футбольное поле около школы пользовались нашим действительным уважением.
Татарское кладбище, где мы в теплые осенние дни качались на березах, жевали ранетки, а, подросли — стали курить и выпивать с одноклассницами.
Всего и не перечислишь.
К тому моменту, когда мы стали старшеклассниками, мы познали много «хорошего» и окончательно «отбились от рук». Про нас уже ходили «легенды», а товарищ Морщинин из районного отдела по делам несовершеннолетних неоднократно проводил беседы с кем-нибудь из нас в кабинете директора. Но учились-то мы неплохо. И директор, недавно назначенный в школу, просёк, что лучше с нами дружить, чем постоянно застеклять окна.
Он стал появляться внезапно на наших уроках. Приходил и спрашивал: «Какие дела?» Не поверите, но это был один к одному Михаил Горбачев. Внешне очень сильно похож. А как начнет говорить, типа «Это как оно сюда» или «Вроде якобы как будто, дескать, надо полагать мол» — хоть стой, хоть падай — Миша и Миша. Но Миши тогда ещё и в помине не было, это после, когда он появился, сразу вспомнился наш Ким Николаевич.
Ещё Ким Николаевич любил умничать и поучать нас. О чем бы ни шёл, разговор, он обязательно вставлял: «Я сам был…» И дальше, выбирайте любую профессию, Ким сам был…
Его крылатые фразы: «Я научу вас жить, чтобы жена (муж) на второй день после свадьбы не выгнал!», «За такое дело руки бы оторвать! И вставить туда ноги!» (на хер там ноги нужны?), «Каждый должен уметь всё, особенно…» снова, выбирайте любую специальность или навык — не ошибетесь. Короче, он раскрутился, и в наших карманах появился «Цитатник Кима». Мы его сами пополняли, слушая нашего кормчего. Особо крылатые фразы мы выдавливали шариковыми ручками на столешницах парт.
Потом он достал нас окончательно — стал привлекать к «общественно-полезному труду». Долбить стены для школьной столовой, спиливать клены у окна его кабинета, «чтобы было свежее и светло», генеральными уборками и сбором металлолома замордовал. И нервы не выдержали. Вначале мы ему за батарею положили сырое яйцо, предварительно надколов скорлупу. Батареи заделали декоративной плиткой. Воняло сильно несколько недель, да вот плиточку жалко было. Но вонина взяла своё, пришлось разворотить декор. После, из ГорОНО приперлась комиссия с просьбой заполнить анкету с вопросами о том, что мы лично сделали, чтобы сохранить природу. Просили привести примеры случаев варварского отношения к природе. Вспомнились клены за директорским окном. В цветах и красках мы привели примеры. А Серёга Чувашов ещё добавил, что он лично очень любит Леонида Ильича. Сработало! Дело кончилось тем, что от нас лично, наконец-то отстали.
