Архип достал термос китайский свой, как ни странно, с горячим прилично чаем, «Сникерс» каждому — себе и Олегу и фотоаппарат — всё равно что-то надо снимать, раз уж взял. Посидели на рюкзаках, попили горяченького, понадкусывали твердый, как стекло, потому что замерз собака, «сникерс» и пощелкали друг друга на цифровик. Полегчало, повеселели, отдохнули, погрелись, жизнь наладилась, солнышко взошло, ветер поутих — можно продолжить путь.
— Ну, что? Ещё пару часов идем, и снова завалимся, чайку попьем — ещё осталось немного. А уж потом до упора, до лагеря. Идет? — Архип почему-то решил, что он здесь чего-то решает.
— Давай, — согласился Олег, решив, почему-то, то же самое.
Ну, хорошо — решили, так решили, поступайте, как знаете. В путь, и ещё два часа хрустящей дороги, белого безмолвия, таскания драных рюкзаков на бестолковой спине, и разговорчики в строю, чтобы дорога стала короче. Лучше не расходиться, идти рядом и трещать без умолку, чтобы не соскучиться. Так и пошли.
— Тебе надо — эти лыжи тащить?
— Да, пусть — мне не мешают.
— Ну, тащи, тащи, лыжник.
— Хорошие лыжи. Придем, подлажу, буду ходить.
— Ходи, ходи.
— Там заешь, как на базе классно. Мы там так классно отдыхаем. Пробежишься, разомнешься, разогреешься — здоровою Пошли с нами в следующие выходные.
— Хорошо, вот только лыжи найду.
— Там на прокат дают — не дорого.
Олег понимал, что Архип шутит. Архип не понимал, что шутит Олег.
— На прокат — ни то, свои надо.
— Нет, там классно. Пошли — тебе понравится.
И ещё минут восемнадцать они жевали эту тему и незаметно прошли километр.
Что-то ударило снизу в лед и с грохотом пронеслось глубоко под ногами на всю ширь Озера.
— Блядь! Ещё землетрясения сейчас не хватало! — непроизвольно выругался Архип. — Это что, сейчас второй толчок будет?
Ноги сами стали аккуратно вставать на ненадежную твердь.
Но второго толчка не было. Успокоились. Решили, что показалось. Хотя, как такое решишь, когда находишься на льду? Архип оглянулся. Из-за ближних, темных холмов стали показываться вершины более дальних, заснеженных гор.
— Уже порядком от берега ушли, — констатировал он. — Вон, смотри, стало дальние сопки видать. Чем дальше будем уходить, тем больше горы будут вставать за спиной. Большое видится на расстоянии.
Олег тоже посмотрел на горы за спиной.
— Да, уже далеко ушли.
— Самое время землетрясению нас покачать.
— Не говори.
— У меня корефан есть, — Вадик Сосновский, — они в прошлом году, в конце декабря, ещё по тонкому льду на Малое Море на рыбалку поехали, так, говорит, там тоже, как землетрясение жахнуло, аж, говорит, страшно было оглянуться, посмотреть — джип на месте или уже провалился. Так и сидели, какое-то время, боялись оглянуться. Но, слава Богу! — всё обошлось, — и джип на месте и сами не провалились. Землетрясение на льду — радости мало.
— Не говори.
— Мы с ним как-то, идиоты, в апреле на рыбалку поехали. Вот уж, действительно, идиоты! Всё тает, а мы хариусков решили половить Вышли утром на лед втроем — там с нами ещё один парень был. Пока до своих лунок дошли, лед качался, мы прыгали со льдины на льдину через небольшие щели, добрались до места под скалой. Под скалой тень — лед более крепкий, не чувствуется, что тонкий. Буром провернули — где-то сантиметров сорок-тридцать толщина. Нормально. Давай рыбачить. Солнце взошло. Стало всё таить. Там, откуда мы заходили, оказалось всё в воде. И лед ни просто на льдины разошелся, хотя он и так разошелся, а стал таким игольчатым. Структура такая — наступишь, и нога проваливается вместе с иголками льда, как в грязь. То есть, идти — бесполезно. Что делать? Сидим под скалой. Там тень, лед потолще. Типа рыбачим. Просидели до темноты. Надеялись, что в темноте морозом его прихватит. Его прихватило. Но выбираться по темну — вообще кошмар какой-то! Идешь, под тобой все прогибается, того и гляди, лопнет и тогда — тю-тю! А нас трое, все в зимних одеждах — тяжёлые. Разошлись мы на небольшое расстояние друг от друга, чтобы меньше давить на лед и пробираемся с фонариком во лбу по тонкому льду. Я поклялся, что если доберусь — на рыбалку больше ни нагой. Как выяснилось позже, все тоже самое себе пообещали. Мы выбрались удачно, не провалились. Весь вечер ржали сами над собой, какие мы кретины, и как мы смешно, якобы, выбирались: что говорили, как матерились. Веселились, как дети, водки надравшись по самую маковку. А на следующее утро нас опять на рыбалку понесло! Идиоты! Нахера нам эти хариусы?! Но нет же: охота — пуще неволи! Ты был на подледной рыбалке?
— Никогда.
— Повезло. Хочешь, съездим на Малое Море?
— Посмотрим.
— Хорошо. Если дойдем.
— Дойдем! Куда мы денемся?
— Я тоже так думаю. Лишь бы снизу больше никто не колотил — дома нет нихто.
Пока они шли и беседовали, как на прогулке, люди их обгоняли. Если так дальше пойдет, то они станут последними в этом маршруте.
— Ну и что, — сказал Архип. — Мы же не на рекорд идем. Нам же главное сам факт — Озеро пересечь. А с какой скоростью — это наше дело. К тому же, скорость эскадры мерится по скорости самого тихого корабля. Будем этим кораблем — пусть мерятся по нам. Когда мы, вот так с приятелем, весенним, ярким, солнечным днем, ещё погуляем по Байкалу, по самой его середине? Никогда! Никогда такого в жизни уже больше, скорее всего, не будет! Так зачем нам спешить? Наслаждаемся и кайфуем. Согласен? А рекорды — это, вон, пусть молодежь рвется на рекорды. Мы себе уже все доказали — отдыхаем, начальник. К тому же, всё оплачено — иди, гутарь, любуйся природой. Вспоминай безделушки и дыши, дыши, дыши озоном — пригодиться. Придем на стоянку — накормят. Придем в Листвянку — дождутся, без нас не уедут. А то, что спасателей задерживаем — так это их проблема, они же спасатели, должны быть всегда на чеку. А мы чайники, идем и дойдем. А уж как мы это сделаем и за сколько по времени — кого ебает? Правильно? Так что, всё Олэ ридэ, Доктор. Согласен?
— Согласен.
— Ну, вот и ладушки!
И Архип запел: «Белеет мой парус тобой одинокий на фоне стальных кораблей!»
— Не такие песни надо петь! — сказала, откуда не возьмись, вынырнувшая из-за спины лыжница в красно-белом комбинезоне.
— Почему? — не понял Архип. — А какие надо?
Но лыжница ничего не ответила, ускользив быстро вперед.
— Что за день-то такой? — недоумевал Архип. — В поезде водку нельзя, курить нельзя, то не правильно, здесь не так. Ещё и песни не те пою! Почему все мною командуют? Я рыжий что ли?
Архип развел в стороны руки с лыжными палками на привязи, покачал удивленно головой, плюнул в сердцах на дорогу и крикнул в след убегающей дуре в красно-белом костюме:
— Какие хочу — такие пою! Тебя не спросил, лошадь семипроцентная!
Лыжница, скорее всего, услышала. Прибавила ходу.
— Не дают старику мне покоя, — уже улыбаясь, сказал Олегу Архип.
— А почему семипроцентная?
— А ты посмотри на неё — сколько сам-то процентов ей дашь? Больше семи — точно не катит! Максимум — семь с половиной. Ну, лошадь же. Видно же не вооруженным глазом.
Олег улыбался и не отвечал. Он, со свойственной ему природной деликатностью, с приобретенной профессиональной этикой, будучи от природы человеком культурным и интеллигентным, частенько, лучше молчал, чем возражал или спрашивал. А уж спорить, он вообще редко спорил. Привычка: выслушал пациента, составил свою картину, определил диагноз и назначил лечение. А что там говорит потерпевший — его не колышет. Пусть, что угодно говорит, а лечит-то его Доктор. А Доктора зовут Олег. Так же и в быту, и в жизни у Олега: вы говорите, но лечить меня не надо, я сам, кого хочешь, вылечу. Венеролог, одно слово.
Архип для Олега был интересным экспонатом. Его видение жизни, когда тот, как бы рассматривает фотографию на свет с обратной стороны, привлекало и забавляло Олега. Необычный типус. Сразу и заболевание-то не определишь. Вроде все правильно делает, а на жизнь смотрит, как сквозь ребристое стекло — всё переломано, наоборот и кверху пузом. Но любопытно. И не глупо. И говорить с ним, и слушать его — не соскучишься. Реагирует на всё моментально — не проведешь. Многое удивляет в его размышлениях, а многое настораживает, но всё равно всё, вроде, правильно определяется, если с его точки зрения смотреть. Забавно. Посмотрим, что дальше — пут долгий, есть с кем пообщаться. После можно поразмыслить и определить состояние пациента. Говори, говори, Архип, — ноги сами намотают километры.
