— Были и хорошие, и плохие моменты.

Она глянула туда, где сидел наш отец: он был с головой увлечён беседой с Биттнером. Понизив голос, она сказала:

— Я написала Альфонсо перед отлётом. Сказала ему, что нам нужно поговорить.

Я закрыла папку, которую отчаянно пыталась читать, в надежде сохранить что-то похожее на здравый смысл на время этого невыносимо долгого перелёта, и отложила ее в сторону. Это не помогало. Как и этот разговор.

Мой голос не выражал никаких эмоций:

— Я думала, что вы поссорились.

Она опустила голову в моём направлении, и ко мне качнулся занавес из блестящих тёмных волос.

— Он не хотел, чтобы я уезжала на этой неделе. Мы страшно поругались из-за этого. Альфонсо хотел, чтобы вместо этого мы сбежали в Женеву.

Поэтому, теперь она открылась мне, когда всё было сказано и сделано. И всё же сейчас мне было совсем не до её личной драмы. Не тогда, когда утром в моей груди разбилось сердце.

— Не жалеешь, что не поехали?

— В Женеву? — она заворачивала кончики своих волос, проводя локонами вперёд-назад по подбородку. Когда я кивнула, она вздохнула. — Во мне сейчас так много противоречий, Эльза.

— Что ты ему скажешь?

Изабель закусила губу, откинув голову назад на кожаное сиденье.

— Полагаю, правду, — она отбросила волосы и погладила моё колено. — А ты как, держишься? Я хотела поговорить с тобой этой ночью, но ты не появилась, пока...

Пока не пришло время улетать.

Мы всегда были честны друг с другом, но наша честность больше отражала нашу королевскую природу: равнодушная и идеально преподнесённая. Никто из нас не врал, но наши ответы были аккуратно подобраны до того момента, где слова пересекали границу между правдой и вымыслом.

Поэтому я продолжила нашу шараду. Я сказала ей, что со мной всё хорошо. Потому что технически, так и было. Я была в оцепенении, но всё хорошо.

Она долго разглядывала меня, задумчиво сужая глаза.

— Ты была где-то этой ночью. Или, возможно, утром.

Я достала недавно отложенную папку.

— Полагаю, да.

— Ты каждый день исчезала на несколько часов посреди ночи.

Я вынула документ.

— Как и ты, по-моему. А также большинство наследников.

— Во время ночных вечеринок я и Кристиана никогда не видела.

Я хотела засмеяться ей в лицо:

— Как интересно.

Я практически напрашивалась на следующий вопрос, всё равно у неё не было доказательств. Но Изабель отстранилась, как я и думала. Её лицо нахмурилось от разочарования. И я вернулась к документу у меня в руках, посвящённому парламентским вопросам для собрания на предстоящей неделе, что было гораздо предпочтительнее какого-либо разговора по душам с сестрой.

Глава 40

Кристиан

Теперь Волчица упивалась своей победой, как и бессчётным числом стаканов её драгоценного коньяка, выжранного за время полёта домой. К тому же её крыша улетела так же высоко, как воздушный змей, благодаря разным таблеткам, название которых мне даже не интересно. К счастью, она забрела в одну из спален самолета, в сопровождении стюарда, так что, как минимум час или около того, мы могли лететь спокойно.

Почти все, включая Паркера, спали, стараясь не допустить сбоя биочасов из-за перелёта. Но мы с братом были чересчур возбуждены, чтобы последовать их примеру.

— Как думаешь, это будет дурным тоном, если я созову прессу на взлетную полосу к нашему прилёту домой? — пробубнил Лукас. Он вынул свою фляжку, милосердно заполненную водкой, а не коньяком. — Потому что, сначала я бы вставил в рамку снимок, как Её Высочество падает лицом на асфальт и что-то кудахчет при этом. А потом я послал бы его в каждый дом в качестве рождественского подарка.

Мы стукнулись кулаками. Я бы с радостью принял в этом участие.

— Может, мы даже могли бы поменять на него её официальный портрет. И тогда Эйболенд действительно увидел бы, что она за ведьма.

Чаще всего мальчики испытывают к матерям сыновнюю любовь, и, наверное, мы двое тоже где-то очень-очень глубоко внутри.

— Но, если честно, эта неделя была грёбаным кошмаром, Крис, — Лукас перекатил голову ко мне. Удивительно, каким трезвым он был, учитывая количество спиртного – поправлюсь, коньяка – на борту самолёта и в его фляжке. — Чертовски унизительно. Сейчас же двадцать первый век, а не пятнадцатый.

Моя печаль не знала границ.

— Ты, по крайней мере, обошёлся без приказаний.

— Да уж, блин, нет. В последнюю минуту. Этой ночью, когда ты делал чёрт знает что неизвестно с кем, Волчица выследила меня и сказала, что я теперь официально являюсь будущим женихом той испанки.

— Вот дерьмо. Сожалею, Люк. Я думал, тебе нравится Мария-Елена.

— Да дело не в этом, и ты это знаешь. Дошло до того, что я сказал Волчице, что она не сможет заставить меня жениться на той, кого выбрал не я, и...

Его щека тоже выглядела немного припухшей.

— Она собирается буквально тащить мою задницу к алтарю, — резко заявил он.

— Ей придётся делать это с нами обоими.

И мы снова столкнулись кулаками.

— Кстати, а что было у вас с Эльзой?

Всё – я хотел сказать ему – и всё же, не совсем всё.

— Я поцеловал её этим утром. Это считается?

— Как посмотреть. Это что-то изменило в твоей жизни?

— Не представляешь, насколько, — признал я, от чего сам пришёл в изумление. Это изменило всё.

Он наклонился ко мне, его лицо было серьёзно, а голос низок.

— Что будешь делать?

Я был честен.

— Я и сам хотел бы знать.

Когда мы приземлились, прессы не было, а стояла только пара элегантных авто, скрытых в темноте и готовых доставить нас обратно во дворец. Мы с Лукасом отказались ехать с Волчицей под отмазкой, что без нас, она смогла бы вернуться домой без задержки. Это её устроило, тем более что она немного отошла от своих таблеток и вновь вела себя нормально, а значит стала бы использовать любой повод для насмешек над нами.

— Увидимся через несколько часов, — Паркер схватил свой чемодан. Счастливчик оставил свою машину в аэропорту, поэтому мог быстро смыться. — Я просто хочу забежать домой, помыться, проверить почту.

Я взял его за плечо, когда машина матери тронулась.

— Возьми выходной. Всё, что нам нужно обсудить и сделать, может подождать, пусть уже эти биологические часы встанут на место.

В подтверждение этому, он зевнул, но спорить не стал. Я заверил его, что стремлюсь домой, проспать весь остаток дня и ночи, чтобы быть готовым к утреннему собранию с группой президентов профсоюзов.

В машине, пока Лукас спорил с водителем из-за музыки, я вытащил свой телефон и отключил самолётный режим, чтобы пробежаться по длинному перечню, ожидавших меня, сообщений и уведомлений.

Среди прочих выделялось одно: "Яблочный пирог – разыскать или не стоит?"

Да, к чертям всё! Да!

Я ответил ей: "Конечно, стоит".

Лукас бросил на меня взгляд, и его брови поднялись. Я одними губами сказал ему – Эльза. Его поднятые вверх большие пальцы неожиданно ободряли.

Эльза: "Я так и думала. Но я решила, что ничего страшного не случиться, если узнаю мнение товарища по клубам ИПС и ККН".

"Это будет наше следующее начинание" – так я и написал ей. "Забудь про олалеберрис. Наша миссия — вместе разыскать яблочный пирог".

Я задержал дыхание. А вдруг – в свете того, что произошло между нами, и какая ложь маячит на горизонте – она пойдёт на попятную от моей дерзости.

Эльза: "За все годы, прожитые в Америке, ты так и не попробовал яблочного пирога?"

От злости и депрессии я моментально перешёл к флирту: "Увы, так и нет".

Заинтригованный Лукас склонился рядом, но я отпихнул его обратно на его место.

— Так-так, — его губы изогнулись в коварной ухмылке. — Что-то интересное? Пирог – это такая прелюдия, почему я не в курсе?