Мужчина уже ждал. Его неброская, практичная одежда для походов поизносилась, но поддерживалась в хорошем состоянии, с сапог была стерта дорожная пыль. Меч Маршал поставил возле двери, там же пристроил плащ и седельную сумку. От пребывания под открытым небом его лицо загорело, а в темно-каштановых волосах появились пряди янтарного цвета. От уголков его глаз веером расходились морщинки, оставленные частыми улыбками, но теперь в его облике не было ничего радостного – только горесть, мрачные предчувствия и готовность воина с честью принять последний бой.

– Уильям, Боже мой, Уильям! – У Алиеноры сорвался голос. Она бросилась к нему и обняла так, будто в его крепком мужском теле могла ощутить и Гарри. Приезд Маршала прорвал плотину, которая слишком долго удерживала в душе королевы эмоции. – Как ты мог! – плакала она. – Как ты мог допустить, чтобы это случилось! – Она стукнула кулаком по его широкой груди. – Я ведь только об одном тебя просила. Я доверяла тебе, а ты не справился! – Королева била его снова и снова, колотила по плотному телу воина, а он с радостью принимал каждый удар как заслуженное наказание.

– Госпожа, я бы отдал свою жизнь, если бы это помогло ему. Мне нужно было лучше беречь его. Я как мог убеждал милорда свернуть с того пути, что привел его к гибели, но этого оказалось недостаточно. Он никого не слушал. Ударьте меня в сердце и убейте за то, что подвел вас и его.

– Так и сделаю! – Она замахнулась, но затем разжала кулак. Вместо удара вцепилась в его котту. – Нет, твоя смерть не вернет Гарри. Ничто не вернет его.

– Простите меня, – хриплым шепотом пробормотал Уильям. Алиенора чувствовала, как содрогается его грудная клетка от сдерживаемого рыдания. – Он… он пожелал, чтобы я отправился в Иерусалим, в храм Гроба Господня и выполнил обет – положил его плащ на могилу Христа. Я пообещал ему, что сделаю это, и таково мое истинное намерение. Если я не могу больше служить его земному телу, то послужу его душе.

Алиенора проглотила комок в горле и медленно выпустила из пальцев котту Маршала. Многие написали ей, выражая соболезнования и желая снять с себя вину в смерти Гарри. И только Уильям не искал себе оправданий, готов был принять любое наказание, отдать жизнь за тех, кому служил. Это не значит, что он не виноват. Но что-то смягчилось в душе королевы, когда она услышала, что Маршал собирается встать у врат ада, как щит, и проложить душе Гарри дорогу на небеса.

– Сядь! – Дрожащей рукой она указала рыцарю на скамьи, расставленные по обе стороны очага, холодного в разгар лета.

Тот тяжело опустился на одну из них, а Алиенора налила им обоим вина. Некоторое время они молча сидели, направив взгляды в черную пещеру очага, словно изучали невидимые языки пламени. И потом Уильям содрогнулся и прижал ладонь к лицу.

– Расскажи мне, – попросила Алиенора. – Расскажи мне все.

Запинаясь, но не пытаясь выгородить себя, Уильям поведал ей подробности кончины молодого милорда.

– На пороге смерти он был необыкновенно честен и храбр. Когда милорд понял, что конец близок, то пожелал взять меня за руку. Он говорил, что хотел поступать правильно, но не успел исполнить все обязательства и исправить все ошибки. Гарри сказал… – Уильяму приходилось делать паузы, чтобы справиться с чувствами. – Сказал, что мечтал построить огромный собор в честь Господа, но не смог совершить это деяние. И потом попросил сделать для него кое-что, что почитал самым важным делом. Молил, чтобы я заступился за него перед престолом Божьим, потому что не хотел гореть в аду за свои грехи. А еще молил, чтобы я отправился в Иерусалим от его имени и просил у Бога прощения.

Слезы полились по лицу Алиеноры. Она взяла руки рыцаря и сжала, вспоминая свое видение – Гарри на троне в двух венцах.

Уильям опустил голову:

– Я много грешил в своей жизни, но этот грех – величайший из всех. Я обещал вам, что уберегу вашего сына, и не справился, и за это молю у вас прощения. Я не заслуживаю его, но если вы из милости своей соблаговолите даровать его мне, тогда я уйду с миром и спокойно встречу своего Создателя. Если же Господь того пожелает, то пусть мой конец настанет в Иерусалиме, куда я совершу паломничество, как пообещал вашему сыну и моему господину. – (Алиенора продолжала сжимать его руки, чувствуя под пальцами живую горячую плоть) – Госпожа, это больше чем обет. Это долг всей моей жизни, и ничто не помешает мне исполнить его.

– Верю, что этот долг ты исполнишь, – прошептала она. – Я прощаю тебя. Твое бремя и без того тяжко, чтобы добавлять к нему еще и вину. На самом деле это из-за козней твоих врагов при дворе Гарри ты не смог быть рядом с ним, когда он нуждался в тебе… когда ты мог бы изменить ход событий.

Тень отвращения исказила черты Маршала.

– Госпожа, я не желаю говорить о тех грязных наветах. Даже думать о них противно.

– Я знаю, что значит для тебя честь, и не сомневаюсь в тебе.

Он мягко высвободил руки:

– С вашего позволения, госпожа.

Маршал пошел за своими вещами и вернулся с кожаной сумкой, из которой достал сверток в простой серой ткани. Когда же развернул ее, то внутри обнаружился плащ из бурой шерсти с крестом, вышитым белыми нитками в области сердца.

Алиенора никогда раньше не видела этого одеяния, но Уильяму не нужно было говорить, что именно оно лежало поверх умирающего Гарри. На вороте блеснул золотом одинокий волос.

– И это все, что у меня осталось от сына? Один волосок? – Горе накатило на нее с новой силой.

Уильям промолчал. Его губы были плотно сжаты, только судорожно подергивался кадык. Алиенора тоже не сразу смогла продолжить беседу. Дороже любой святыни был для нее этот невесомый, едва заметный волос цвета золота – часть ее мальчика. О, если бы можно было воссоздать все его тело из этого тонкого волоска! С глубокой нежностью она вдела его в серебряную иголку и надежно закрепила на лоскуте шелка в своей корзинке с рукоделием.

Едва королева снова смогла говорить, она спросила:

– Когда ты отправляешься в Иерусалим?

– До исхода сентября, госпожа. Сначала я должен навестить свою семью и попрощаться со всеми, и нужно подготовиться к путешествию.

Алиенора подняла палец в предупреждающем жесте:

– Оно будет долгим и изнурительным, это я тебе обещаю.

Она сама преодолела весь путь до Иерусалима и осталась в живых, несмотря на превратности кочевой жизни, бурные моря, нападения язычников, греческие политические игры, по сравнению с которыми и сточная канава покажется чистой, и мужа, которого к концу путешествия возненавидела.

– Даже если мой путь от Дувра до Иерусалима будет выложен терновником и мне придется ползти на коленях, я не сверну и, Бог даст, выполню свой долг. Только смерть сможет помешать мне.

– Хоть мои средства ограниченны, я дам тебе лошадей и провизию. Прошло много лет с тех пор, как я шла дорогой паломников, однако у меня остались друзья, к которым ты сможешь обратиться в случае нужды. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе добраться до храма Гроба Господня.

Маршал мотнул головой:

– Благодарю вас, госпожа, но я не заслуживаю этого.

– Ради моего сына я сдвину землю и небо, лишь бы ты достиг цели. – Алиенора указала на накидку Гарри. – Уильям, убери ее. Смотреть на нее невыносимо, и в то же время я готова отобрать ее у тебя и хранить у себя. Сердце мое разрывается.

Без слов Маршал сложил одеяние и вернул на место в свою сумку. Его движения были аккуратными и почтительными.

– Ты говорил с королем? Думаю, что да, как же иначе.

Уильям застегнул сумку.

– Да, госпожа. Его скорбь велика, даже если на людях он ее прячет. Вот что король сказал: «Гарри дорого мне обошелся, но как бы я хотел, чтобы он обошелся мне еще дороже, оставшись жить!»

Алиенора закрыла глаза. Гарри остался бы жить, если бы Генрих дал ему земли и вменил обязанности вместо денег и пустых обещаний.

Маршал снова сел напротив нее:

– Король глубоко спрятал горе и не показывает его миру. Он вручил мне охранные грамоты, выкупил двух моих коней, чтобы я получил деньги на путешествие, а также пообещал взять на службу, если я вернусь из Иерусалима. Впрочем, не думаю, что он на это рассчитывает.