В ответ на язвительную улыбку Алиеноры он прикоснулся губами к ее щеке.

– Она моложе тебя, – проговорил Генрих. – И в тысячу раз сговорчивее.

– Это потому, что ей есть к чему стремиться, а мне уже нечего терять, – заметила Алиенора.

– О, я бы не был так уверен. – Генрих поклонился ей и ушел, приволакивая больную ногу, но походка его все равно была решительной.

– Мама.

Алиенора протянула руку, и Ричард опустился на колено, чтобы поцеловать герцогский перстень, принадлежавший ее предкам на протяжении поколений. Ранее в присутствии всего двора состоялась официальная церемония, в ходе которой он передал матери и перстень, и Аквитанию. Теперь же пришел поговорить с ней без свидетелей. Они оба еще не успели снять торжественное облачение. Зеленая шелковая котта Ричарда искрилась золотой нитью, а парчовое платье Алиеноры переливалось на свету при каждом ее движении.

Она склонилась, чтобы одарить сына поцелуем мира, и потом стянула перстень с пальца и отдала ему:

– Изменились только формальности, но не суть. Я повелеваю тебе носить это кольцо, когда ты вернешься в Пуатье, ибо это твое право.

Он поднялся и поклонился, после чего опустил перстень в поясную сумку.

– По крайней мере, отец больше не настаивает на том, чтобы отдать Аквитанию Иоанну. Но в Ирландии паршивцу придется несладко, а может, ирландцам.

– Не надо так, – мягко укорила его Алиенора. – Как бы ни обернулось дело, Иоанн получит важные уроки. – Она положила руку ему на плечо. – Мне жаль расставаться с тобой, но тебе нужно поспешить в Пуату.

– Я так и собираюсь сделать, мама. Только беспокойство о твоем благополучии удерживает меня здесь. – Ричард скривился. – Его псом на поводке я никогда не буду.

– Обо мне не тревожься, – попросила Алиенора. – Я пережила и не такое. Поскольку твой отец восстановил мои права на Аквитанию, в его интересах беречь мое здоровье, ведь он не хочет, чтобы ты, как мой полноправный и единственный наследник, стал герцогом Аквитании.

Сын кивнул, признавая ее правоту:

– Ты знаешь, что Филипп не оставляет надежды женить меня на Адель?

– Да, слышала, но этого не случится. Твой отец – непревзойденный мастер уклоняться от обещаний, которые раздает, не имея намерения выполнять. Его политике такой брак не соответствует, и поэтому ты не женишься на Адель, сколько бы Филипп ни старался. Тебя это не должно касаться ни в коей мере.

Ричард потер затылок:

– Пошли новые слухи об отце и Адель. – Он отвернулся и стал смотреть, как Амирия и Бельбель зажигают свечи и закрывают ставни. Весенний день подходил к концу.

– И об этом я слышала, но не хочу знать, есть в них правда или нет. Однако сами по себе такие слухи играют нам на руку. Если тебя все-таки будут принуждать жениться на Адель, у тебя есть чем обосновать отказ. Использовать эти слухи сейчас неразумно. Они крайняя мера, но хорошо знать, что у тебя имеется это оружие.

Он обратил на мать взгляд синих глаз:

– Ты такая мудрая.

– Мудрость приходит с опытом. Жаль, я не была мудрее в молодости.

Утром Ричард отправился в Пуатье. Герцогский перстень висел у него на шее, надетый на шелковый шнур и спрятанный под рубашку. С Алиенорой он заранее попрощался наедине, и их расставание во дворе, под взглядами Генриха и придворных, было церемонным и кратким. Король напутствовал Ричарда вежливо и деловито, но с обеих сторон ощущалось подспудное напряжение и вызов.

Матильда с супругом тоже уезжали. Часть пути они собирались проехать вместе с Ричардом, дороги их расходились только за стенами Алансона. Расставаясь с дочерью, Алиенора прослезилась: слишком сильно она привыкла к общению с Матильдой и боялась, что больше они не увидятся. Двадцать лет назад она простилась с отважной девочкой, которой предстояло выйти замуж за Генриха Саксонского. Тогда Алиенора не надеялась, что когда-либо встретится с дочкой. В некотором смысле так и вышло. Та девочка выросла и стала взрослой женщиной, которая обзавелась своими детьми. Да и говорит по-немецки свободнее, чем по-французски, и теперь у нее собственные взгляды и привычки. После разлуки мать и дочь заново узнавали друг друга, и между ними выросла новая любовь, глубокая и крепкая.

Алиенора изо всех сил сохраняла величественный вид, но в душе рыдала от мучительной боли нового расставания. Рядом с ней стояла бледная, разом повзрослевшая Рихенза и ее брат Оттон; малыша Вильгельма качала на руках кормилица. Матильда и Генрих решили, что Рихенза останется жить у бабушки. По возрасту ее уже можно было выдавать замуж. Ей собирались подыскать достойную партию при анжуйском дворе. Ее брат Генрих возвращался с родителями на родину, а Оттон, Лотарь и Вильгельм должны были уехать позже, когда станет понятна ситуация в Германии.

– Слушайтесь бабушку, – наставляла детей Матильда и глотала слезы. – Ведите себя как следует, учите уроки и пишите мне почаще.

– Да, мама, обещаю. – Рихенза присела в реверансе, а Оттон и Лотарь поклонились почти как подобает.

Подбородок Матильды задрожал.

– Будьте смелыми. Я верю в вас, и моя любовь всегда будет с вами, помните об этом. – Она резко повернула коня и поскакала к воротам.

У Алиеноры от жалости сжималось сердце. Королева точно знала, что чувствует сейчас ее дочь.

Генрих Саксонский улыбнулся детям, сказал им что-то по-немецки и, громко откашлявшись, натянул поводья – его уже ждал Ричард. Старший сын Матильды Генрих, в восторге от предстоящего путешествия, только помахал через плечо остающимся братьям и сестре.

Когда они скрылись из виду, Алиенора с детьми вернулась в покои к размеренному ходу жизни, как будто это был самый обычный день. Кормилица занималась Вильгельмом, Оттон и Лотарь отправились на урок с другими мальчиками, а Рихенза осталась с бабушкой шить – они вместе трудились над покрывалом для алтаря.

– Вот тут несколько стежков сделала мама. – Рихенза прикоснулась к ним тонким пальцем. По щеке покатилась одинокая слеза.

Алиенора обняла ее:

– И они навсегда тут сохранятся и будут напоминать нам о твоей матери, но заканчивать работу предстоит мне и тебе. – Она показала на гобелен, покрывающий ставни. – Там тоже есть ее стежки, Матильда сделала их, когда была маленькой девочкой, перед тем как покинула Англию для брака с твоим отцом. После ее отъезда я часто рассматривала эти стежки. – Алиенора погладила влажную щеку внучки. – Ты многое переняла от матери, и я знаю, что все будет хорошо.

Она взялась за иголку и начала шить. Мгновение спустя Рихенза последовала ее примеру.

Крепость Домфрон,

Рождество 1185 года

Занялось студеное декабрьское утро. Из перламутрового тумана вынырнул неяркий серебряный диск, но постепенно исчез за валом серых облаков. В воздухе носились снежинки, и Алиенора похвалила себя за то, что решила отменить верховую прогулку. Однако проводить весь день перед очагом тоже не хотелось. Королевский двор остался на Рождество в крепости Домфрон, и, сидя в четырех стенах, Алиенора чувствовала себя подавленной и напряженной. Тесные комнаты и долгие дни напоминали ей о заточении в Саруме. Там ее жизнь, состоящая из холода и лишений, проходила в темноте, которая прерывалась только на те краткие моменты, когда выглядывало из-за горизонта зимнее солнце.

Издав короткий возглас нетерпения, Алиенора набросила на плечи меховую накидку, вышла наружу и поднялась по длинной винтовой лестнице на крепостную стену.

Воздух остыл настолько, что больно было дышать, и все равно она сделала глубокий вдох. Потому что лучше обжечь легкие холодом, чем наполнять их дымом и запахом болезни. Король со свитой должен был прибыть в Англию к Рождеству, их уже ждал у берега флот, чтобы перевезти через Узкое море. Однако у Генриха воспалилась старая рана на ноге, его била лихорадка, он ослаб и не смог продолжать путешествие. Корабли отправились в Англию с посланцами и приказами короля, а сам он и весь его двор расположились в Домфроне дожидаться выздоровления. Генрих рассчитывал вернуться поскорее, но ему стало так плохо, что на какое-то время все потеряли надежду на то, что он выживет. В канун Рождества в ходе болезни настал перелом, и с тех пор Генрих уверенно шел на поправку.