Иоанн тоже не находил в себе ничего от матери. Слова Генриха стали для него драгоценным даром, ради которого стоило пойти на риск и заглянуть в отцовскую опочивальню. Однажды он сам станет королем, и его владения не ограничатся одной только Ирландией. И править он будет лучше, чем отец.

В Саруме Алиенора слушала, как в надвигающихся сумерках воет за стенами башни ветер. Знойное лето миновало, и осенний шторм азартно обрывал с деревьев первые желтые листья. Королева шила до тех пор, пока могла различить нитку на ткани. Амирия отправилась за едой и свечами, но узница привыкла сидеть в темноте. Свечи нужно экономить. Это раньше она не думала о воске и лампадах, они светили ей до поздней ночи, порой до первых петухов… Мысль о еще одной зиме в Саруме была невыносима.

Запыхавшаяся после подъема по крутой лестнице камеристка внесла поднос с ужином и выданные им на вечер свечи. Выставляя на стол хлеб и вино, она бросила:

– Пока я была во дворе, мне сообщили одну новость.

Алиенора посмотрела на камеристку с осторожным любопытством. Новость новости рознь, но, очевидно, эта – достаточно важная, коли заинтересовала Амирию.

– Какую?

– Говорят, Розамунда де Клиффорд умерла при родах, и младенец – мальчик – тоже не выжил.

Алиенору не захлестнула волна триумфа, сила ее чувств была сравнима разве что с тонким ручейком. Какое это имеет значение? Все тлен.

– Упокой, Господи, ее душу, – пробормотала она. А про себя закончила: «И будь проклят Генрих».

Амирия занялась розжигом свечей.

– Мадам, простите меня. Я думала, вы обрадуетесь, услышав это.

– Скорее, опечалилась.

Служанка задумчиво кусала губы. Очевидно, она была чем-то взволнована и в конце концов не выдержала:

– Ее похоронят в Годстоу, и король говорит, что оплатит строительство усыпальницы для нее и ежедневные молитвы за упокой ее души. Это же неприлично!

– Ну да, неприлично, да и ей от этого лучше не станет. – Алиенора представила, как Розамунда возлежит в гробу посреди храма, словно королева. Часто ли будет навещать ее могилу Генрих? Так же часто, как могилу Томаса Бекета? Чаще, чем приезжал он в Редингское аббатство, где похоронен его первенец? – Мне жаль ее, и это правда.

Она приступила к скромной трапезе из хлеба и сыра, мечтая о говядине, тушенной с тмином и имбирем, о сдобренном специями вине и о своем любимом засахаренном горошке. В Саруме королева не голодала, однако еда была совсем не аппетитной. Имбирное печенье, подаренное Изабеллой и Амленом, давно уже закончилось, хотя Алиенора пыталась растягивать удовольствие.

После ужина она помолилась перед переносным алтарем. В ее комнате он был одним из нескольких предметов роскоши, которые ей позволено было иметь при себе: отделанный сапфирами и горным хрусталем, с костью от пальца святого Марциала под мраморной крышкой. Алиенора молилась о Розамунде, поскольку таков был ее христианский долг. Генриха она презирала и ненавидела за то, что тот выставлял любовницу напоказ всему двору, но сама Розамунда обладала лишь преходящей властью спальни. Алиенора никогда не видела в ней сколько-нибудь серьезной угрозы для себя как королевы. Бедная, глупая девчонка.

Вернулась камеристка, относившая грязные тарелки судомойке, и объявила, что узнала еще одну новость.

Алиенора удивленно вскинула брови.

– Это поистине пир во время голода, – язвительно заметила она. – Что на этот раз?

Тон королевы заставил камеристку смутиться.

– Торговец вином говорил одному из стражников, что ваш сын Молодой Король и его королева ожидают ребенка к следующему лету.

Два чувства разом охватили Алиенору: радость при мысли о внуке от старшего сына и горечь оттого, что эту новость ей пришлось узнать таким жалким образом – как сплетню, подслушанную у прислуги. Где посланец с торжественным уведомлением? Какие еще взлеты и падения семейной и политической жизни остались ей неведомы? Ребенок явится на свет у родителей, которые не имеют собственной земли. Они живут только за счет тех средств, что согласится выдать им Генрих, и тратят их, кажется, прежде, чем успеют пересчитать.

– Это и в самом деле хорошая новость, – ответила она, потому что нужно же было что-то сказать.

Разумеется, Алиенора не могла надеяться на то, что теперь Генрих поддержит Гарри и даст ему в управление какие-то владения. Будет очень неправильно, если Маргарита родит сына отцу, у которого нет и ярда собственной земли. Генриху всего сорок три года, а его отцу, Генриху I, было почти семьдесят, когда он умер.

И все-таки новая жизнь – это всегда новая надежда.

– Поднимем же тост. – Алиенора велела служанке наполнить кубок вином. – За моего сына, его жену и их будущего ребенка. Пусть они процветают и благоденствуют!

Замок Сарум, июль 1177 года

За крепостными стенами раскаленное солнце выжигало синеву с неба. Трава на холмах пожухла, белым маяком горел в бесцветном зное собор. Хотя пора гроз еще не наступила, в воздухе уже чувствовалось нарастающее напряжение. Благодаря толстой каменной кладке внутри крепости было относительно прохладно, но Алиенора изнемогала от сидения взаперти и призвала Амирию отложить шитье и выйти на прогулку.

Когда дамы покинули укрытие замка, на них обрушился жар солнца, словно удар огромного кулака. Два стражника, прислонив оружие к стене, уселись в тени на корточках и коротали службу за бесконечной игрой: бросали мелкие камешки в более крупный. При виде королевы они вяло изобразили положенное приветствие и больше не обращали на нее внимания. На этом пекле они впали в летаргию, и сил у них хватало только на то, чтобы наблюдать за служанками у колодца. Девушки подобрали юбки, так что оголились стройные икры, и со смехом плескали друг на друга водой. Под радугой брызг пробежал мальчонка в одной рубашке. Алиеноре он остро напомнил ее сыновей, когда те были в том же нежном возрасте. Она ностальгически улыбнулась.

В последние две недели в замке начались работы по строительству новой проездной башни и внутренней стены вокруг замка. Появление каменщиков разнообразило скучные будни королевы. Ей даже стало казаться, что Сарум не такая уж Богом забытая глушь, что и здесь происходит нечто, заслуживающее внимания. Однако, зачем Генриху понадобилось перестраивать крепость, оставалось загадкой. Не видит же он в ней, Алиеноре, угрозу столь серьезную, что без новых стен и защитных сооружений с ней не справиться? Нет, наверное, это предупреждение для остальных: чтобы ни у кого и в мыслях не было освободить ее.

Девушки у колодца прервали на минутку веселье и присели перед королевой в реверансе. Маленький мальчик, еще не доросший до понимания этикета, продолжал самозабвенно брызгаться. Когда его мать попыталась поймать и остановить его, Алиенора подняла руку:

– Пусть играет. Я бы и сама с ним поиграла, если бы могла.

Она пошла дальше, понимая, что стесняет служанок своим присутствием. На лесах вокруг подрастающей башни трудились каменщики. Один работник разделся до брэ, и Алиенора оценила его жилистую мускулатуру. Льняная ткань облепила ягодицы и бедра, так что и там воображению почти ничего не оставалось. В глазах Алиеноры блеснуло одобрение, Амирия же отвела взгляд.

Внезапно дозорный на башне схватил рог, висевший у него на перевязи, поднес к губам и издал долгий, протяжный звук.

– Король! – послышались крики. – Прибыл король! Кланяйтесь своему господину!

Полураздетый работник упал на колени, его товарищи побросали инструменты и тоже встали рядом с ним на колени. Солдаты поспешно распахнули ворота, а от королевских покоев примчались стражники, на бегу натягивая шлемы.

Несмотря на жару, Алиеноре показалось, будто на нее опрокинули ведро ледяной воды. Что здесь делает Генрих?

Рыцари королевского эскорта по двое входили во двор замка. Среди них гарцевал на коне Генрих. Он прибыл не с целым двором, а лишь с небольшой свитой в количестве двух десятков человек. Его единокровный брат Амлен был в их числе.