Служащий НКВД попросил меня подождать, пока американские сотрудники без каких-либо формальностей пройдут через демаркационную линию. А так как я был лишь приложением к моим соотечественникам, то не увидел ничего необычного в этой процедуре. Я был здесь только благодаря религиозному соглашению, подписанному между президентом Рузвельтом и наркомом иностранных дел Литвиновым. После нескольких минут ожидания подошедший ко мне офицер спросил, как моя фамилия. Я наблюдал, как он докладывал офицеру, по виду начальнику; последний кивал головой, просматривая список фамилий, и распорядился, чтобы мне было позволено незамедлительно проследовать за американцами. По-видимому, через Иностранный отдел была послана особая инструкция, скорее всего в результате переговоров в Вашингтоне между послом Буллитом и послом Трояновским[109].
Таможенники тоже оказались в высшей степени обходительными, позволив мне пронести без досмотра мой ручной багаж и портативную пишущую машинку. Американская группа с интересом наблюдала за происходящим по другую сторону барьера. В присутствии американцев советские сотрудники старались проявить вежливость даже к тому, кого они скоро назовут «проповедником мракобесия» — одним из их обычных определений духовенства.
Меня даже не спросили, сколько я везу валюты. И хотя у меня было лишь несколько сотен долларов и несколько французских франков, я настоял, чтобы мне выдали официальную квитанцию, на всякий случай, чтобы показать, что я ввез в страну эту сумму законно. Документ мне выдали неохотно, позднее он оказался необходимым для вклада денег в Государственный банк. В те годы вклады в иностранной валюте поощрялись, но лишь для нерусских, за них платили 6 % дивидендов в той же валюте. Однако требовалось подтвердить источник происхождения денег, в противном случае возникали неприятности с Наркоматом финансов.
Перед посадкой в московский поезд мы пообедали в привокзальном ресторане. За один американский доллар нам подали картошку, хлеб и чай. Складывалось впечатление, что русские деньги их не интересовали. После сигнала на отправление поезда произошло нечто неожиданное. В мое купе вошла женщина, представитель «Интуриста», с сообщением, похожим на военный приказ, что мне придется разделить остаток ночного путешествия до Москвы в купе с гражданкой! Почему-то этой внезапно появившейся персоне требовалось ехать в том же направлении, в том же поезде и в моем купе. Это могло быть как случайностью, так и намеренно спланированным актом, поскольку этой новой попутчицы не было среди пассажиров, прибывших из Германии и Польши. Я активно запротестовал: я имел право ехать один, поскольку заплатил «Интуристу» полностью за все купе. Многие иностранцы, едущие в Советский Союз, сталкивались с подобными инцидентами, проверяющими степень их реакции. За все время пребывания в этой стране я не раз встречался с ситуациями такого рода, которые, конечно, не были случайными.
Мой первый завтрак на советской земле был в вагоне-ресторане поезда. Такие вагоны, очень напоминающие пульмановские, были остатками дореволюционного подвижного состава международных спальных вагонов, конфискованных Советами во время революции. Они были исключительно хорошего качества, поэтому выдержали все передряги предшествующих лет, эти реликты царской эпохи были обиты полированным красным деревом с отделкой из латуни. Более широкая колея железнодорожного полотна в России делала пространство вагона просторным и комфортным, однако скорость этого замечательного поезда редко превышала 80 км/час.
Мы прибывали в Советский Союз во время строгого нормирования продовольственных товаров, связанного с последствиями голода 1933 года. Тем не менее всем сидящим за столом предложили изысканное меню, напечатанное на русском и французском языках. Перечень блюд был там куда более длинным, чем оказалось в действительности. Нам дали немного ветчины, очень свежей икры, черного хлеба и традиционного чаю. В «бесклассовой» Советской России железнодорожные вагоны дальнего следования первого класса были снабжены специальным купе для проводника. Он был одет в темно-коричневую форму, которой нет у сотрудников более низкого класса пассажирских поездов. Русский проводник поезда класса «люкс» не только собирал билеты, на него была возложена забота о комфорте пассажиров, которые могут «купить» на поездку дополнительную подушку или одеяло. Большую часть времени проводник находился в своем маленьком купе, занимаясь большим самоваром, который он разжигал приятно пахнущими сосновыми шишками. За незначительную сумму на всем протяжении монотонного пути он всем приносил горячий чай в стакане в металлическом подстаканнике. Традиционное русское чаепитие предполагает прихлебывание чая с кусочком сахара.
Пролетариев, путешествующих третьим классом или в так называемом жестком вагоне, то есть на деревянных полках без мягких сидений, всегда можно видеть с чайниками; русские никогда не отправляются в путь без этой необходимой утвари. На любой станции, где бы ни останавливался поезд, есть кипяток, и всегда видишь бегущие толпы мужчин, женщин и детей с чайниками, выстраивающихся в очередь к крану с горячей водой. В вечной тревоге, что поезд тронется в путь без них… Иногда это действительно случается без предупреждения.
В том поезде Негорелое — Москва за все нужно было платить в рублях, но стоимость рубля к золоту устанавливалась искусственно. Насколько мне известно, никто на границе не обменял свои американские доллары на бумажные деньги по тогдашнему нелепому курсу 5,5 рубля за доллар. Мы должны были оплачивать счета американскими деньгами, каждый раз занимаясь сложными арифметическими операциями. Было забавно наблюдать, как официант щелкал туда-сюда костяшками на счетах; вычисляя сумму. Каждый раз сумма проверялась и перепроверялась по нескольку раз, прежде чем он убеждался в отсутствии ошибок. Сдачу мы получали в трех или четырех разных валютах, кроме советской. Американские монеты просто таяли на глазах. Мы были несколько удивлены этой необычной процедурой — вот уж поистине самая безобидная форма «интернационализма». Те из нас, кто остался в России на длительное время, впоследствии привыкли к таким странным манипуляциям при покупках товаров в ныне исчезнувших Торгсинах.
Торгсин — это одно из множества советских сокращений, означающее торговлю с иностранцами. В начале тридцатых годов в больших городах было много таких магазинов, от обычных они отличались разнообразием и качеством товаров. Являясь, как и остальные, государственным магазином, Торгсин принимал все виды иностранной валюты, но только не советскую, несмотря на то что на всех банкнотах было указано их соответствие золотому запасу. Любой человек, в том числе и русские, обладающие платиновыми, золотыми и серебряными предметами, мог делать покупки в этих магазинах.
Персонал американского посольства, в придачу со мной, прибыл в Москву на Белорусский вокзал в 9 часов утра 1 марта 1934 года. Как только поезд остановился, он сразу был запружен целой армией носильщиков мужского и женского пола, среди которых преобладали высокие крепкие мужчины. Стоит посмотреть, как русские силачи переносили сундуки, чемоданы, чемоданчики и другие дорожные вещи, используя всего две руки и замысловатую систему кожаных ремней и перевязей, перекрещивающихся на плечах. На них было подвешено неимоверное количество багажных вещей, помимо того что они несли в руках. Наверное, теперь русские носильщики уже используют тележки и другие средства на колесах для облегчения своего труда. В качестве отступления стоит добавить, что отсутствие «безработицы», хвастливо используемое в советской пропаганде, частично может быть объяснено практикой широкого использования ручного труда. Особенно это было заметно на строительных работах, где строительные материалы переносились на носилках двумя мужчинами или женщинами с каждой стороны, вместо того чтобы использовать тачку[110].
