Марию Никитичну повествование о китайском мышеедстве поразило в самое сердце.

— Что же это за публика, которая кушает мышА?! — изумилась Мария Никитична и с тех пор на китайцев косилась (извините за смысловую тавтологию) с недоверием и всех нас достала своими риторическими вопросами типа:

— Как же это можно питаться хвостатым парным мышОм?!

Или:

— Что же это за готовое блюдО, если мышОвое дитё пищит?!

На что Пётр Кузьмич щурился и говорил:

— А вот сейчас, мать, наши друзья с Востока… как рассодють нас по отдельным комнаткам… как раздОдють каждому по малолетнему мышУ с вилкой…

Мария Никитична на это ахала, всплескивала руками, а Пётр Кузьмич удовлетворённо улыбался. Всё это очень напоминало гоголевских «старосветских помещиков».

Вот в таком лихом составе мы и колесили по Китаю.

Должен сознаться: история про пищащего «мышА» поразила не только Марию Никитичну, но и меня. И я сразу стал по отношению к китайской кухне каким-то таким гордым и подозрительным.

А тур у меня был такой, что всё включено: и завтраки, и обеды, и ужины. Завтракаем мы, например, рано утром в городе Лоян, потом едем по горам в монастырь Шаолинь, родину вдумчивого буддийского мордобоя, там обедаем по-вегетариански (об этом ниже), а потом на самолёт — и в Кантон (Гуаньчжоу), где и ужинаем. И всё в таком же неугомонном духе. На перекладных, можно сказать. И совершенно некогда сходить налево. В гастрономическом смысле: посидеть в каком-нибудь европейском ресторане, поесть чего-нибудь простого, незатейливого, вроде спагетти или хотя бы пюре, чтобы прийти в себя от всей этой мышовой экзотики. И так почти две недели. Тихий ужас.

Происходило всё примерно так. Заваливаемся мы на очередной ужин в каком-нибудь очередном городе. Скажем, Чженчжоу. Маленький такой городок, население — не больше шести миллионов. Ерунда, город-лиллипут.

Садимся за круглый стол. Посередине стола — ещё один крутящийся стол, обычно стеклянный.

Перед тобой — плошка для риса, плошка для чая, масюсенькая тарелочка (чтоб не обожраться сгоряча) и палочки. Вилки — где есть, где нет. Вместо салфеток местами подают туалетную бумагу. Ладно.

Начинается разнос снеди. Презентация разносолов.

Китай — первая страна, где я не понимал, что ем. Трагизм ситуации заключается ещё и в том, что некому объяснить. Экскурсовод таких слов не знает. Машет ручкой и говорит: «Вакусна, вакусна…» И никто ни слова, хотя бы по-английски.

И вот сидим мы за этим круглым столом. Приносят нам какие-то тарелки с чем-то непонятным. Кажется, картошка в сахаре, соевые креветки с бамбуком, свинина с вареньем… Крутим мы этот стол, как русскую рулетку. В ожидании, какое же из этих блюд тебя порешит. Завязывается светский разговор.

— А где же новорождённая мышА? — это добрый Пётр Кузьмич. Вместо «приятного аппетита».

— Кажется, это что-то вроде чесночной рыбы в мармеладе, — говорит Анна, нервно поправляя парик и тыкая палочкой во что-то отдалённо напоминающее задумавшееся оливье. Анна всё время пробует первой: у неё хороший набор лекарств. И она ими нас всех снабжает.

— Как же это, прямо с хвостом, с волосьями… — не унимается Марья Никитична.

— Интересно, а почём у них тут постричься? — достаёт свой блокнот Иван Сергеевич.

— А вот сейчас… местные сотрудники… приглАсють нас в специальное помещение… и пОстригуть всех… под нулик… а потом… дОдють по кайлу… и на рисовую ниву… — встревает Пётр Кузьмич.

— Зачем же на рисовой… рисовом поле кайло? — поддерживаю как могу беседу я.

— Они нОйдють, — отвечает Пётр Кузьмич. — Они такея.

— А кто кушает вот это, — весело говорит Жора, торжественно поднимая палочками что-то такое, типа замазки, — тот не просто не молодец, тот самое последнее рогатое чувырло. Такое у нас даже на зоне не дают.

— У него же и целый кишок внутре… — продолжает недоумевать Марья Никитична.

— Думаю, что охранникам в Китае платят прилично, — вдумчиво предполагает Иван Сергеевич.

— Ой, как остро! — восклицает Анна, снимает парик и начинает им обмахиваться.

— Может, хоть супчика похлебать, — печально говорю я.

— На рисовой ниве нам всем супчика нОльють… в люминовые плошечки, — улыбается Пётр Кузьмич.

— И зубья у него, наверное, молочные… — медитирует Марья Никитична. — Он же кусИть мОгет.

— А вот и хлеб несут! — радуюсь я.

Тут такая примета: принесли хлеб — конец обеду. Хлеб в Китае считается сладким.

— Кто успел взять кусочек, тот молодец! — быстро говорит Жора и загребает половину всего хлеба.

Мы жадно едим хлеб, запиваем зелёным чаем. Трапеза окончена.

Правда, всегда дают рис. Но есть такая примета: много риса — много мезим-форте. Кишечник в Азии вообще склонен торговаться.

Дают чай. Без ограничений. Но перед четырёхчасовым переездом в автобусе, согласитесь…

День на пятый-шестой я стал тихонько привыкать к сладкой свинине. Человек ведь — он ко всему привыкает. И тут наш добрый экскурсовод, любивший повторять китайскую народную гостеприимную пословицу «Приехал гость из Тайга — радости нет конца», рассказал нам о замечательной китайской традиции. Свадебной.

Традиция, если быть кратким, заключается в следующем. Жених, забирающий невесту из дома её родителей, обязательно должен компенсировать потерю… мясом. Желательно, по весу жены. То есть если в супруге, скажем, пятьдесят килограммов мяса — изволь отдать три пуда говядины. Такой вот виртуальный каннибализм.

Тут я представил себе мою любимую супругу — и перестал есть мясо.

Перестав есть мясо, я стал с нетерпением ждать вегетарианский обед в монастыре Шаолинь. Мне рисовались в воображении горы свежих овощей и фруктов, грибы с орехами. Я даже размечтался насчёт варёной (несладкой) картошки с солёным огурцом.

Наивный, наивный, наивный белолицый варвар!

На вертящемся столе нас ждали горы безвкусных соевых шариков. Посередине красовалась тарелка с какими-то подозрительными поганками. Хлеба в Шаолине нам не дали.

— Кто ест поганки в Шаолине, тот не молодец, — констатировал Жора.

О дальнейшем — пунктиром, из моего подлинного дневника-блокнота, в стиле доктора Борменталя.

13.04.200… Поезд Чженьчжоу-Шанхай. Некое просветление. В качестве сухого пайка нам выдаются варёные яйца. Раздаётся дружный стук яиц. Мысль: интеллектуальный уровень человека проверяется в том, обо что он бьёт варёные яйца.

14.04.200… Кантон (Гуаньчжоу). Кантонская народная пословица: кантонцы едят всё, что летает, кроме самолётов, и всё, что на четырёх ногах, кроме столов и стульев. Стул — отвратителен. У Анны кончились лекарства. Боже, что с нами всеми будет?..

15.04.200… Хотя насчёт столов… Ел бамбук. Вернее, жевал, печально сплёвывая пережёванное в пакетик. Думалось о социальной несправедливости, о жизни и смерти, о тещё, о перенаселённости планеты…

16.04.200… За обедом предлагали собачатину. Комментарий экскурсовода: «Собака мы едим зимой. Собаковый мясо греет организьму». Выходит, собака — не друг, а еда человека. «Рагу из Мухтара». Оригинально.

Моя «организьма» страдает! Хочу варёной картошки! За ужином предлагали змею.

17.04.200… Кантонский рынок. Обязательно напишу рассказ «Чрево Кантона». Котята (для еды!), змеи, хомячки, голуби, сушёные скорпионы, черепахи… Отравился Иван Сергеевич. Что-то съел в городе. Лежит, шепчет что-то про зарплату китайских гастроэнтерологов.

18.04.200… В городе (название забыл) ели черепаховый суп. Молочный. Всю ночь снились кошмары (Тортилла с портретом Мао и т. п.). Бессонница, озноб, сыпь. Отравился Пётр Кузьмич. Лежит, молчит.

19.04.200… Остров Хайнань. Приехал измождённый. Ел каракатицу. Каракатица сначала была живая и плевалась чернилами на мою майку. Майка не отстирывается. Забрызган также парик Анны. Мысль: гамлетовский вопрос — быть или не быть? — по-настоящему остро звучит после обеда в китайском ресторане.

20.04.200… По телевизору в номере сериал про Мао. Ресторан для русских «Лукоморье». Над входом две надписи: «Сталин пробовал и ему понравилось» и «Любимые блюда Великого Кормчего. Меню на русском языке». Ничего не ел. На десерт дали грушу. Разрезал и ел жадно. Оказывается, плохая китайская примета: резать грушу — к разлуке. С кем? Не тела ли с душой?