Девушка четко, по-военному, развернулась и зашагала к дому. Блямс рванулся было следом за ней, но замер, словно наткнувшись на прозрачную стену, и, опустив голову, вернулся к Плюху.

— Блямс… — печально произнес он.

— Погоди, дружище, не грусти, — сказал разведчик. — У нас еще в запасе два дня, а за это время многое может измениться.

Плюх, конечно, и сам в это не верил. На душе скребли кошки. В горле застрял горький ком. С одной стороны, он понимал Илону, но с другой — все, сказанное ей, было именно то, что он искренне думал. А она не смогла его понять. Не захотела. Еще было очень обидно, что девушка не ответила на его признание в любви взаимностью. Конечно, это еще не значило, что взаимности не было. Точнее, не значило бы, если бы Илона столь категорично не отказалась уйти вместе с ним. А теперь… Долг перевесил любовь? Или там и перевешивать нечего?

— Блямс, — отвлек его от невеселых мыслей «богомол». — Блямс-блямс! — Он определенно хотел что-то сказать, но что именно — Плюх, конечно, понять не мог.

Блямс взмахнул лапой, показывая в ту сторону, откуда они с ним пришли в поселок «имперцев».

— Что? — посмотрел он на друга. — Хочешь к своим?

— Блямс-блямс-блямс! — заскакал на месте «богомол».

— Надеюсь, не навсегда?

— Блямс! — возмущенно подпрыгнул друг.

— Ну, сбегай тогда. Я в любом случае два дня выжду — вдруг Илона все-таки… Так что ты возвращайся, пока я не ушел. Одному мне будет плохо.

«Богомол» развернулся, собираясь умчаться, но Плюх остановил его:

— Ты вот что… Будь осторожен. И своим скажи, чтобы были осторожными. На них теперь будут охотиться все, кому не лень. Точнее, все, кто ничего не слышал о совести, кому все равно кого съесть — разумного или нет, лишь бы брюхо набить. Боюсь, и до каннибализма дойдет. А ты устрой там патрули какие-нибудь, караульных расставь не только возле селения, но и подальше, чтобы успеть, в случае чего, твоим друзьям убежать. Было бы куда… Слушай, а что если в Лазаревское?.. — разведчику только сейчас пришла в голову эта идея; сначала показалась безумной, но, подумав, он пришел к выводу, что в ней что-то есть. — Ведь с тобой там ничего не случилось, с ума ты не съехал, и в новобранцы тебя не призвали. Может, и с твоими сородичами будет так же? Не знаю, правда, чем вы там будете питаться… Но хотя бы пересидеть какое-то время, если совсем прижмет — и то дело. Имей в виду этот вариант. А теперь скачи, удачи! И передавай привет Фёдо… ну, всем, кто, как говорится, меня помнит.

— Блямс! — сказал зеленый друг и упрыгал. Плюху не оставалось ничего другого, как отправиться к вагону. На сей раз тот оказался пустым, выспавшиеся «имперцы» разошлись по своим делам.

Что делать дальше в течение ближайших двух дней, разведчик не знал. Если бы это было возможным, он бы с удовольствием их проспал, чтобы ни о чем не думать. Но Плюх не без оснований полагал, что на самом деле все будет наоборот: от невеселых размышлений он вряд ли вообще сумеет заснуть.

К обеду, который вскоре принесли — по просьбе Илоны, но не она, — Плюх даже не притронулся. И дело тут было не в обиде — просто кусок не лез в горло. Косморазведчику давно не было столь тошно. Даже тогда, когда понял, что очутился не на своей Земле и, похоже даже не в своей Вселенной, не было такого омерзительно-опустошающего чувства. Тогда имелась цель и существовала надежда. Теперь же он попросту не знал, что делать, а самое главное — зачем. Слова, сказанные Илоне о том, что он не может без нее жить, были не просто словами. Банальные, избитые, произнесенные людьми за тысячелетия истории миллионы раз, они казались сейчас разведчику сакральным откровением, разверзшейся перед ним пропастью губительной истины.

Жить стоило хотя бы ради увезенного с родной планеты Блямса, за которого Плюх нес личную ответственность, но сейчас, когда зеленый друг нашел своих сородичей, став, по сути, их предводителем, эта ответственность потеряла свою значимость. Теперь машечкианский «богомол» сам отвечал за своих подопечных, и, похоже, в помощи косморазведчика больше не нуждался. Если бы не одно недавно возникшее обстоятельство: прекратились поставки из мира ученых, в связи с чем местные «богомолы» стали объектом охоты. И чем меньше будет оставаться в Зоне пищи, тем активней станут охотники. И вряд ли они станут разбирать, темно- или ярко-зеленого цвета хитин у добычи, так что жизнь Блямса оказалась почти под такой же угрозой, что у его диких друзей. «Почти» — потому что какую-то часть времени «богомол» проводил в Новоромановске, где находился под защитой Илоны.

Теперь возникала дилемма: забирать зеленого друга с собой или оставить его здесь. С одной стороны, когда он под личным присмотром, на душе определенно спокойней. Но с другой — Плюх не тешил себя надеждой, что, покинув селение «имперцев», он и сам будет пребывать в безопасности. Скорее, наоборот. Да и отправится ли с ним Блямс? Отсюда он имеет постоянную возможность навещать своих подопечных. А уйдя с Плюхом, он ее тут же лишится. Не таскать же за собой всю орду гигантских псевдонасекомых? Хотя, почему бы и нет? Как минимум, это было бы дополнительной защитой для самого Плюха. Другое дело, захотят ли бродить с ним по Зоне они? Впрочем, Блямс наверняка их сумеет убедить. Если, конечно, сам с ним пойдет.

Плюх не заметил, как все же заснул. А разбудили его возбужденные голоса вернувшихся в вагон «постояльцев»:

— Недурно, господа, недурно! Давно я так славно не охотился.

— Да уж. Однако и Некрасову «славно» досталось. Ребра-то срастутся, а вот глаз…

— Хорошо, если зрение не ослабнет.

— Хорошо, если он вообще его сохранит. Экие когтищи у тварей!

— Это да. Но четыре такие туши — это вам не кролики, господа!

— Зато кролики куда повкуснее. Кто-нибудь пробовал уже «богомолье» мясо?

— По слухам, горькое. И жесткое, как сапог.

— Сейчас не до жиру, господа. Было бы хоть что-то. А чем жестче мясо, тем на дольше его хватит.

«Имперцы» дружно расхохотались, а Плюх уже спрыгнул с полки и подбежал к ним.

— Вы охотились на «богомолов»?!..

— Не ваше дело, милейший, — ответил один из трех офицеров.

— Отчего же, поручик, — вмешался другой. — Господину… э-ээ… как вас там?.. нужно выразить благодарность. Это ведь он подсказал, как разыскать…

— Что?! — не дал договорить ему косморазведчик. — Когда я подсказал вам такое? Разве вы не знаете, что «богомолы» разумные? Как вы могли их убивать?! Неужели вы сможете есть братьев по разуму?!

— Сударь, — сухо обратился к нему «имперец» с погонами подпоручика. — Мы не приглашали вас к этой беседе. Но уж коли приперлись, скажу: если вам угодно держать какую-то информацию в секрете, то извольте впредь следить за языком.

— Вы подслушали наш разговор с Ило… с поручиком Соболевой?! — рванулся Плюх к офицеру, а тот вскочил и схватил разведчика за грудки:

— Извольте взять ваши слова обратно! Вас никто не подслушивал. Но и затыкать уши мы были не обязаны!

Косморазведчик оттолкнул «имперца», но его возмущение утихло. Точнее, сменило адресата — теперь он злился на себя: болтать и впрямь нужно было поменьше или, по крайней мере, потише.

— Вы правы, — процедил он. — Приношу свои извинения. Но убивать…

— Братьев по разуму? — подхватил «имперец» с погонами поручика. — Не порите чушь, милейший! Какой разум у «богомолов»? Откуда?

— Но вы же не могли не видеть их жилища!

— Видели. И что? Лисы тоже роют норы, медведи строят берлоги, а птицы вьют гнезда. Так что нам теперь, червей прикажете есть?

— Но разве Князь… — вспомнил Плюх слова Илоны. — Разве полковник Соболев не был против этой охоты?

— С какой стати? Ему в первую очередь интересно, чтобы подчиненные были сыты. Другое дело, он запретил трогать любимца своей дочери.

— Блямс тоже был там?

— К нашему великому сожалению.

— Он защищал «богомолов»? — вскинулся косморазведчик.