У Джерарда терпение святого. Он просто как статуя стоит на месте, пока я поглаживаю его спину, живот, тёмную дорожку волос, уходящую в его джинсы.

– Ты выглядишь очень красивым, когда сосредотачиваешься, – говорит он мне.

И только когда я перехожу к джинсам, его поведение изменяется. Я могу чувствовать его мышцы, дрожащие под пылающей кожей, и это единственный признак того, что ему тяжело ждать. По некоторым причинам это заставляет меня раздуваться от гордости, от того, что я могу заставить такого удивительного человека чувствовать себя настолько неконтролируемо.

Вместо того, чтобы снять с него боксеры, я прижимаюсь своим обнажённым телом к его. Я могу чувствовать, как напрягаются его мышцы, когда его руки практически автоматически оборачиваются вокруг моей талии. Мои губы прижимаются к его плечу, и я делаю это, совершенно не задумываясь. Моё тело откинуло мозг на задний план, и переложило управление на любую часть тела, которая у меня есть. Моё смущение выходит в окно, и всё, что остаётся, – это Фрэнки, чувствительный и настоящий.

Он прекрасен на вкус. Солёно-сладкий от пота и его сущности, которая существует исключительно на его коже. Я пробую его на вкус, скользя губами по его груди, ключицам, шее.

Джерард вздрагивает.

– Любитель подразнить, – выдыхает он, откидывая голову немного назад, чтобы открыть мне доступ к нежному месту под его мочкой уха.

Вот в чём разница между трахом и занятием любовью. Мы собираемся не просто слиться телами, мы собираемся обменяться сердцами.

Два мальчика стоят в середине затемнённой комнаты, один обнажённый и смелее, чем был когда-либо раньше, другой отдающий себя взамен. Два сердца, которые управляются их обладателями, танцующие такой красивый танец, что это может просто разбить сердце.

Это может просто разбить сердце.

Тишину разрывает стон, плотный и страстный. Я даже не знаю, из чьего рта он вылетел, но это возвращает нас к реальности. Это на самом деле происходит. Наши сердца выстроились в линию, вот оно.

– Мы не можем заниматься сексом, – шепчет Джерард с серией глубоких вдохов. – Врачи запретили, Фрэнк.

Я чуть не плачу в знак протеста. Моё отчаяние даёт о себе знать в виде тихого стона.

– Джерард, – прошу я, прижимаясь своей кожей ближе к нему, как бы соблазняя его.

Его улыбка дразнящая, почти невинная.

– Никакого секса,– напоминает он, мотая пальцем, как будто я мог забыть последние шесть секунд. – Разве ты не хочешь выздороветь?

– Нет, – скулю я, моя грудь вздымается. Чего, блять, он меня дразнит.

– Что, если я сделаю тебе больно? Если я тебя трахну, ты, вероятно, отправишься прямо в ад.

– Я уже был на небесах, и это не так уж и хорошо. – О Боже, и теперь он смотрит на меня так, как будто я, может быть, не получаю достаточного количества кислорода. – Ад не может быть намного хуже. Теперь поцелуй меня, пожалуйста.

Его улыбка искажается, становится наполовину забавляющейся, наполовину обеспокоенной.

– Я не уверен, что действительно хочу совратить тебя, Пэнси.

Я фыркаю.

– Да, конечно. Тебе бы хотелось совратить меня. Ты же Джерард Уэй, верно?

Он смеётся, но в то же время выглядит расстроенным. Как будто в моей шутке было слишком много правды.

– Шучу, Джи. А если серьёзно, я весь готов совратиться, – говорю я, приподнимая брови.

– Но если мы сейчас займёмся сексом, больше не будет неизвестности?

Блин, и как я на это должен ответить?

Джерард вздыхает.

– Я просто боюсь, что сделаю тебе больно, – бормочет он, проводя пальцами по моей щеке. – Я испугаю тебя.

Мне интересно, это его попытка рассказать мне, что он очень странный и причудливый в постели? Но затем я думаю об этом, о его страхе сделать мне больно. И я боюсь. Потому что я так долго был онемевшим. Кто сказал, что буду чувствовать вообще что-либо? До тех пор я ничего не чувствовал, когда Оуэн был внутри меня, ни боли, ни удовольствия. Только онемение, как будто его там и не было. Что если это не так просто, как ничего не чувствовать? Что, если это то, что я не смогу почувствовать? Что делать, если Джерард будет стараться, а я всё ещё ничего не буду чувствовать? Это бы уничтожило нас.

Его глаза снова встречаются с моими, чтобы пронаблюдать мою реакцию. Я улыбаюсь ему половинчатой улыбкой, которая выходит совсем неправильной.

– Я люблю тебя, – говорю я ему, потому что это кажется тем, что нужно сказать.

Его взгляд смягчается, у глаз появляются морщинки, когда он улыбается моей любимой кривой улыбкой.

– Мы всё ещё не можем заняться сексом, – говорит он. – Твой бок даже близко не зажил.

Я надуваюсь, когда он кладёт мне руки на плечи и начинает подталкивать меня обратно на кровать, где я предполагаю, мы ещё немного поцелуемся, а затем будем смотреть телевизор или ещё что-то такое. Я, хмурясь, сажусь на кровать, глядя на его хитрое усмехающееся лицо.

– Нет, ты не можешь просто... Ох, блять. – Мои глаза почти вылезают из орбит, когда его тёплая ладонь оборачивается вокруг моего члена. Безумное давление, которое я никогда не чувствовал раньше, и я не думаю, что когда-нибудь хотел прекратить эти ощущения.

– Тсс, – выдыхает он, снова усаживаясь на меня и толкая назад, пока мой затылок не касается подушки. – Дверь заперта?

Я едва могу сосредоточиться на чём-то взглядом, не говоря уже о понимании того, что он говорит. Тем не менее, я киваю, прижавшись щекой к подушке. О, Господи, я могу чувствовать это. Эта чистая энергия, пульсирующая ниже моих бёдер, набирающая силу, когда его рука скользит вверх и вниз. Грёбаный любитель подразнить меня.