16 июля в городе состоялась церемония торжественной встречи советских и литовских частей, а также прошел общий митинг. Вначале выступил полковник К. Ладыга, а литовские военные спели национальный гимн. Затем выступил большевистский комиссар, который напомнил, что Красная Армия «очистила» Вильню от поляков и отдаст город литовцам, как только исчезнет военная потребность в нем. Затем красноармейцы спели «Интернационал»{166}.
Однако эта идиллия длилась недолго. Командование Западного фронта вовсе не торопилось передавать Вильню и окрестности литовским властям. Российско-литовский трактат о мире был подписан, но не был еще ратифицирован. Большевистское руководство России, серьезно рассчитывавшее в тот момент на скорую революцию в Европе, не считало необходимым точно выполнять условия договора и отдавать Вильню вместе со значительной частью белорусской территории Литве.
Более того, в Вильне был создан военно-революционный комитет (ревком), то есть, орган советской власти, противостоящий национальному правительству в Ковно (Каунасе). В состав ВРК вошли Зигмас Алекса-Ангаретис (1882–1940), член политбюро ЦК компартии ЛиБ, а также польские коммунисты Казимир Циховский (1887–1940), из политотдела Западного фронта, и Ромуальд Муклевич (1890–1938), комиссар штаба 16-й армии.[42]
Кстати говоря, литовские большевики 3. Ангаретис, В. Мицкевич-Капсукас и ряд других еще в день подписания советско-литовского мирного договора (12 июля) обратились от имени ЦК литовской компартии с воззванием «к трудящимся Литвы». В нем они призвали свергнуть буржуазное правительство и установить в Литве диктатуру пролетариата, то есть, диктатуру большевистской партии. По их мнению, «пролетарская революция» в Литве должна была произойти при помощи Красной Армии.
В самом Ковно и в других городах Литвы 12 июля была раскрыта подпольная коммунистическая организация, готовившая восстание с целью захвата власти. Для обеспечения «кадрами» этой организации в Литву по подложным документам были переброшены 51 командир и 827 красноармейцев. Подпольно создавались даже ячейки ЧК, чтобы во время восстания «расстреливать всех подозрительных контрреволюционеров»{167}.
Виленский ревком объявил, что «являясь органом рабоче-крестьянской власти не может терпеть никого, кто непосредственно или косвенно занимается дезорганизацией тыла Красной Армии, помогая польским контрреволюционерам». Постановлением ревкома были закрыты две литовские газеты, поскольку одна из них якобы выразила «стремление к заключению союза с буржуазной Польшей», а вторая выступила в защиту первой, протестуя против ее закрытия. На деле же литовские политики и газеты выступали за союз с РСФСР.
Эти действия большевиков в Вильне вызвали протест литовского правительства, потребовавшего от российского Совнаркома ликвидировать ревком и допустить в город представителей литовских гражданских властей. Но большевики согласились только на создание в городе литовской военной комендатуры и на установление разграничительной линии между своими и литовскими войсками.
Подразделения литовской армии одно за другим стали покидать Вильню, чтобы избежать конфликтов с красными войсками, и еще потому, что большевики развернули усиленную пропаганду среди литовских солдат. В Вильне осталась только литовская комендатура под командованием капитана В. Куркаускаса{168}.
Конфликт между командованием Западного фронта и литовскими властями был неизбежен, так как советское командование не только не допускало литовскую администрацию и военные части на формально литовскую территорию, но и стремилось подчинить себе литовскую армию для военных действий против Польши. Тухачевский и главное командование в Москве стремились, чтобы литовские войска выполняли задачи, выгодные советской стороне.
Они учитывали, что своим вступлением в Вильню литовская армия вышла из состояния формального нейтралитета по отношению к польским войскам. Тухачевский 14 июля телеграммой приказал РВС 4-й армии подчинить себе литовские части, чтобы вместе с ними окружить левый фланг польского фронта. Переговоры с литовской стороной продолжались четыре дня и завершились разграничением красных и литовских войск по линии Ораны — Мереч — Августов. Литовские части севернее и западнее этой линии должны были самостоятельно ликвидировать или вынуждать к сдаче польские войска. Позже литовская сторона неохотно выполняла эту конвенцию и даже не ставила в известность советское командование о своих действиях{169}.
Кроме того, Тухачевский приказал своим войскам использовать литовскую территорию для наступления, не спрашивая согласия литовских властей.
* * *
Тем временем Учредительный сейм Литвы начал в Ковно обсуждение перед ратификацией советско-литовского мирного договора от 12 июля 1920 года. Большинство депутатов выступало за ратификацию, но было немало и критических выступлений. Так, депутат Вальдемарас Чарнецкис заявил, что всего несколько дней минуло со дня подписания трактата, а в Вильнюсе и других занятых Красной Армией местностях Литвы уже произошло много событий, оскорбительных для литовцев. Представителям литовской гражданской власти не позволяют исполнять свои обязанности. Их функции перенял большевистский ревком, ведется агитация против Учредительного сейма Литвы, правительства и литовской армии. Литовские газеты в Вильнюсе закрыты, граждан арестовывают, их имущество грабят.
Но, несмотря на критику, литовский сейм 6 августа ратифицировал договор. Воздержались от голосования только три депутата{170}.
В РСФСР не торопились с ратификацией этого договора. ВЦИК ратифицировал его через месяц, 9 сентября, а обмен ратификационными грамотами состоялся в Москве только 14 октября, когда договор официально вступил в силу Но к тому времени ситуация коренным образом изменилась: РСФСР заключила с Польшей перемирие, а Вильню захватили войска генерала Желиговского. Поэтому многие статьи договора от 12 июля уже утратили свою актуальность.
Литовский сейм и правительство потому и торопились ратифицировать договор с РСФСР, чтобы получить в свое распоряжение Вильню и белорусскую территорию, щедро отданную Литве российскими большевиками.
6 августа 1920 года, в качестве добавления к российско-литовскому мирному договору, была заключена специальная конвенция. Ее подписали в Ковно уполномоченный командования РККА, член Реввоенсовета 4-й армии Иван Иванович Межлаук (1891–1938) и министр народной обороны Литвы полковник-лейтенант Константинс Жукас. Соглашение называлось «Конвенция об эвакуации русских войск с территории Литвы». Согласно ей, вывод красных войск должен был происходить из следующих зон:
«а) северной с г. Свянцяны,
б) средней с г. Вильней,
в) южной с г. Лидой и Гродно».
В конвенции было указано:
«3) В северной и средней зонах эвакуации начинается немедленно и заканчивается в северной через три дня, а в средней — не позднее 1-го сентября сего года. Начало и конец эвакуации южной зоны устанавливается особым соглашением Русского и Литовского Командования.
4) Немедленно после подписания конвенции образуются смешанные комиссии по приемке и передаче эвакуированной территории.
5) Кроме армейских учреждений, эвакуируется только имущество, принадлежащее Российскому государству».
К конвенции были добавлены два приложения: с границами эвакуационных зон и описанием способа эвакуации по железной дороге{171}.
Но и после заключения конвенции советское командование не торопилось выполнять ее условия. Большевистское руководство ожидало благоприятного момента, чтобы распространить свою власть на всю Литву. 19 августа руководитель компартии Литвы Мицкевич-Капсукас телеграфировал Ленину, спрашивая его согласия на «освобождение» Ковно от литовского буржуазного правительства. Ему казалось, что Варшава вот-вот будет взята и можно уже начинать завоевание Литвы. Однако Ленин получил более свежие новости о положении под Варшавой, поэтому он ответил Капсукасу, что «теперь, когда мы отступаем от Варшавы, самое неподходящее время для таких действий». Тем не менее, Ильич посоветовал «осторожно и систематически» продолжать подготовку к восстанию{172}.
