Климов продолжал играть роль гостеприимного хозяина, подливал кофе, пододвигал коробку с конфетами, но внутри у него все кипело: «Нет, кого она все же корчит из себя! И тогда, в мастерских, и вот здесь… Подумаешь, не от мира сего!.. Подумаешь, особое воспитание!.. Зачем тогда поехала на лыжах? Зачем согласилась зайти?..»

— Ну ладно, не сердись, — вслух сказал Климов. — Вина больше предлагать не буду. Но можешь мне сказать — почему даже попробовать не хочешь?..

— Не хочу и все… У нас никто в семье не пьет. Никогда, — сказала Лина с гордостью в голосе.

— И даже папа твой не пьет? Который всегда в командировках, в тайге, в холоде?

— Да, и папа.

Климов чуть было не рассмеялся: «Рассказывай, девочка, сказки кому–нибудь другому, но только не мне!..»

Не рассмеялся Климов, но тем не менее произнес, покачивая головой:

— Не знаю… Но, по–моему, пьет твой папа, и пьет, скорее всего, неразвёденный спирт. С монтажниками со своими. И осуждать его за это… язык ни у кого не повернется. Такие условия, что…

— Нет! Я же знаю!.. — отрезала Зима, и глаза ее враждебно блеснули.

Видя такое, Климов замолчал, хотя абсолютная уверенность Лины в непогрешимости своего папы разозлила его почему–то больше всего. «Папочка, видите ли, у нее ангел!.. Да «ни в жисть“, как говорит Потапыч, не поверю, что такой «таежный волк“ не хлещет спирт! Правильно говорит Колька–столяр, что совсем не пьют только баптисты, которым якобы грешно пить. Это дома, наверное, «папочка“ трезвенник. Перед детьми, перед женой — как же!..»

Они молча и отчужденно спустились вниз, вышли из дома и пошли вдоль улицы; Климов нес на плече Линины лыжи. Постепенно досада в нем стала проходить, и он приобрел способность взглянуть на случившееся как бы со стороны. Теперь несговорчивость Лины не казалась ему таким уж плохим ее свойством, а свои замыслы и поступки в отношении ее не казались такими уж безупречными. Он даже слегка подтрунивал над собой: «Осечка, брат, у тебя вышла… Не на ту напал… Эк она опрокинула твою «стратегию“!..»

В подъезде Лининого дома под лестницей у батареи центрального отопления Климов и Лина задержались; Лина сняла варежки и положила руки на теплые металлические ребра батареи.

— Замерзли? — участливо спросил Климов и, накрыв ее руку своей, стал перебирать ее пальцы. Лина осторожно высвободила руку и, будто вспомнив о чем–то, грустновато улыбнулась.

— Ты о чем? — все так же тихо спросил Климов.

— Да так… Сережку вспомнила… — сказала Лина. — Он никогда не берет меня за руку… Хотя, я знаю, ему очень хочется…

— Это кто такой? — чувствуя внутри сосущий холодок и почти уже зная наперед, что она ответит, спросил Климов.

— Мальчик… Мы с ним вместе учились. С первого по десятый… Он тоже поступал в наш, но провалился… Хотя очень способный…

— Он тоже любит стихи?..

— Да. Конечно.

— И не любит технику?..

— Пожалуй, да.

— И спиртного в рот не берет?

— Никогда!

— Ну а тебя–то он любит? — с некоторым усилием спросил Климов.

— Я уверена… он сейчас сидит и ждет, — она показала куда–то вверх, что означало, видимо: где–то там, наверху, в их квартире сидит этот самый Сережка и упорно дожидается, когда придет его ненаглядная Лина. — Он тебя уже ненавидит. Я ему сказала, что мы идем кататься на лыжах…

«Ах вот почему она была хмурая, когда вышла из автобуса! Мальчик устроил сцену…»

— А ты? — опять с усилием спросил Климов. — Ты его… любишь?

— Он очень нравится папе и маме… — уклончиво ответила Лина.

— Странно как–то получается, — усмехнулся Климов. — Как при царе Горохе… Это ведь в старину родители решали, кого с кем поженить.

— А что, разве сейчас это плохо — слушаться родителей? — с вызовом спросила Лина.

— Да вообще–то, может быть, и неплохо. Но в таком деле… — Климов покачал головой.

— А по–моему, в любом деле, в любом случае слушаться родителей — это хорошо…

— Что ж, — сквозь зубы произнес Климов, — желаю, как говорится, счастливого брака с примерным мальчиком Сережей! — Повернулся и пошел прочь.

Когда уже взялся за дверную скобу, то или услышал, или ему показалось, но за спиной будто прошептал кто: «Ну что ты, Валера!..»

Не оборачиваясь, Климов на всякий случай сказал сердитым и глухим голосом:

— Как бы там ни было, но книжку этого японца ты мне обещала. А обещание надо выполнять. — И дернул на себя дверь.

Сделал десяток шагов и чуть было не повернул назад. Так захотелось повернуть, что ноги затоптались на месте, будто не хотели слушаться. Однако что–то подсказывало ему — нет! Ни в коем случае!

Он обошел вокруг дома раза три, хорошенько запоминая его, будто не дом это был, а крепость, которую предстояло брать, причем брать уже не приступом, а длительной осадой…

«А ты как думал? — спрашивал он себя, направляясь домой. — Ей двадцать лет, а она сидела бы и ждала тебя… Нет, брат, у таких девочек всегда хвост поклонников. За таких надо бороться, таких приходится завоевывать… Это тебе не одинокая, на все согласная холостячка Галя…»

И вдруг ему стало смешно. «Как ты «хлопнул дверью“! — смеялся он над собой. — Сделал этакий театральный жест… — Но в то же самое время краешком сознания проплыла и уверенность, что поступил он тем не менее правильно: — Если тебе твой жест видится смешным, то это вовсе не значит, что и она его восприняла так же. Вряд ли… Она еще не такая испорченная, как ты, она еще многое принимает за чистую монету…»

Придя к себе домой, Климов улегся было на кровать и достал с полки брошюру «Порошковая металлургия»; рассеянно листал брошюру, а сам перебирал в уме события дня. И то в нем росла уверенность: лоб разобью, но эта девочка будет моя! — то он отчетливо ощущал свое бессилие, свое отчаяние — ну, а что ты тут поделаешь? Если дружат они еще со школы, если папе и маме он очень нравится, этот Сережа, что ты поделаешь?..

Климов отбросил брошюру и начал ходить по комнате, жадно затягиваясь сигаретой. «Черт бы тебя побрал! — злился он при воспоминаниях об этом самом Сереже. — И преимущество–то у тебя всего–навсего, поди, в том, что ты еще «со школы“ да папе с мамой угодил, а вот поди ж ты!.. Такую девочку заполучит!..»

Злился Климов, готов был вступить в схватку, но в то же самое время и понимал — с кем «в схватку» — то… И как? И какие шансы на победу?

Никаких. Или почти никаких…

Бесило это покалывание где–то под сердцем, это ощущение занозы…

«Не хватало! — внутренне бушевал Климов. — Не хватало еще, чтоб из–за какой–то девчонки я терял равновесие!.. Терял голову!.. Да плюнь ты, плюнь!..»

Однако вспоминались слова Потапыча, вспоминались стихи той ночью, когда проводил ее, вспоминались сегодняшние лыжи, отряхивание снега, радостная белозубая улыбка, красивые движения скользящей впереди лыжницы, этот шепот: «Ну что ты, Валера!..» — вспоминалось это все, и хотелось отбросить любого, кто встанет на пути…

Но как ни кипел, ни бушевал в тот вечер Климов, как ни злился, ни уговаривал себя плюнуть на это дело, все существо его понимало — «влип». И оставалось Климову одно–единственное — переходить к «длительной осаде»…

Как уже было сказано, Климов любил свою работу, любил приобщать своих практикантов к тайнам обработки металла, рассказывать, как из бесформенной болванки получается нужная, полезная вещь. При объяснении он старался говорить просто и точно, рассказывал и одновременно показывал, добивался того, чтобы все поняли, почувствовали, какая бездна интересного заключена в скучном для непосвященных технологическом процессе. Он и всегда делал так, и раньше старался, но теперь, когда среди слушающих его студентов была Полина Зима, Климов, можно сказать, превосходил самого себя. Он заставит ее полюбить технику!..

— Знаете ли вы, — несколько торжественно начинал он очередное занятие, — что предшественником станка, на котором вы работаете, был знаменитый ДИП, созданный еще в тридцатые годы? Вы спросите, что означает ДИП? Так вот ДИП — это сокращенное «догнать и перегнать». Ну, а кого «догнать» и кого «перегнать», вам должно быть известно из курса истории и обществоведения. Я назвал ДИП знаменитым, и это не преувеличение. На ДИПах по сути создавалась наша индустрия. ДИПы трудились несколько десятилетий, на них точили мины и снаряды, на них обрабатывались детали пушек и танков. Этот станок заслуживает того, чтобы его, как прославленную «тридцатьчетверку», поставили где–нибудь на пьедестал. Взять трудягу таким, какой он есть, разбитый, старый, и возвести на постамент. Пусть знают все — он тоже «ковал победу»!.. Ну, а каждый из вас работает сейчас на правнуке этого знаменитого ДИПа, более совершенном, более точном и удобном в работе станке. И одним из главных достоинств и ДИПа, и вашего станка является то, что на них можно обтачивать конические поверхности. В обычной жизни, — передохнув, продолжал Климов, — в любой машине, в любом механизме вы встретите конус. Возьмите обыкновенный водопроводный кран, возьмите стыковочный узел космических аппаратов. Или мину, или снаряд, о которых я уже говорил, или ракету — все они имеют конические поверхности. Как же обработать, как получить на станке конус практически?..