— Это ты здорово сказал, — заметил Климов. — Очень верно и метко. Сколько я ни бывал у Лины, сколько ни наблюдал их семью, всегда они такие, ну, устроенные, что ли. Всегда очень довольные собой…

— А как же, а как же, старик! — воскликнул Саня. — Ты вот представь на минуту, что тебе обеспечена вечная загробная жизнь. Представь! И сколько сомнений сразу же отпадет, сколько страхов! Как легко становится жить! Ничто тебя не гложет, ничто не беспокоит, все тебе нипочем: бури, войны, болезни. Ты уверен, что там ты будешь счастлив, и в этом состоянии счастья будешь жить вечно… Так что верующие, ты правильно сказал, «прекрасно устроились»… Вот это обещание вечного счастья за гробом — это, старик, сильнейший аргумент религии, соблазнительный, притягивающий аргумент… Можно еще и так сказать о вере в бога. В сознании верующего отождествляются субъективная и объективная стороны опыта. Чувственные образы наделяются качествами объективного существования. Ну, как у психов. Для больного сознания такое слияние объективного и субъективного в порядке вещей. Не случайно же психи могут утверждать с самым серьезным видом, что их посетил, скажем, Наполеон. Нафантазируют, а потом утверждают, что так оно и было в действительности… Вот и верующий. Нафантазирует, навоображает себе бога и утверждает, что бог есть на самом деле. Разница лишь в том, что у психов такое происходит постоянно, а к верующим приходит в состоянии молитвенного, так сказать, экстаза… Словом, религия, старик, — это, конечно, самообман, но, как сказал поэт — «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»… Религия, хотя и в иллюзорной форме, но дает людям то, что они страстно желают. Человек боится смерти и жаждет бессмертия — вот тебе «вечная жизнь» за гробом. Кто–то потерял близкого человека — религия обещает ему свидание с этим близким человеком на том свете. Вольному она дает надежду «на чудесное исцеление». Обиженного утешает тем, что бог–то, мол, установит справедливость, уж он–то обязательно покарает обидчика. Хотя и иллюзорное, но утешение… Вредность религии, старик, в том, что она учит пассивности, смирению… Верующий впадает как бы в сладкий сон, вместо того чтобы, засучив рукава, понимаешь, бороться с недостатками, делать реальную жизнь лучше, устранять то, что мешает людям жить нормально…

Климов внимательно слушал разговорившегося приятеля, мысленно примерял сказанное к семейству Лины, и все было верно — действительно, он теперь глубже понял и Лину, и папашу. Однако легче ему от этого не становилось. Наоборот, чем лучше он понимал серьезность религии, веры в бога, тем безнадежнее и тоскливее ему делалось. «Ведь как могло быть чудесно! Как могли мы любить друг друга! Как были бы счастливы!..»

А Саня между тем говорил о том, что религия смыкается с идеализмом, с Кантом и его «вещью в себе», с неотомизмом и неопозитивизмом и что если Климов хочет чувствовать себя во всеоружии в борьбе с папашей, то ему придется попотеть и над Кантом, и над всеми этими «измами»…

Климов в ответ устало кивал головой, мол, куда денешься, если надо, изучим еще «измы»… Кивал, а сам думал: «Да когда это кончится? И кончится ли когда–нибудь вообще?..» Он чувствовал, что дошел до какого–то предела. Голова его, привыкшая всю жизнь работать с конкретными понятиями и вещами, теперь была забита какими–то абстракциями, которые не пощупаешь, не рассчитаешь на логарифмической линейке, не набросаешь в виде линий на бумаге… Вместо того, чтобы изучать, скажем, порошковую металлургию, он изучает «послания» апостола Павла, вместо геометрии червячной фрезы — теологические труды Гельвеция и Дидро, вместо режимов резания — очередное «Житие Иисуса Христа»… И, наконец, вместо того, чтобы им с Линой пожениться, чтобы жить да радоваться жизни, они занимаются всей этой схоластикой!..

Климова теперь не покидало ощущение, что жизнь его круто повернула куда–то и несет, несет, а куда принесет, неизвестно. И не исключено, что вместо милой его сердцу обработки труднообрабатываемых металлов и сплавов, которой он мечтал всерьез заняться, ему до конца своих дней придется доказывать Лининому папе, что он заблуждается… И не исключено, что вместо того, чтобы жить вместе да радоваться, им с Линой предстоит всю жизнь перетягивать друг друга всяк на свою сторону…

Весь годами отлаженный режим его сломался. Климов не помнил уже, когда в последний раз делал зарядку, ходил на лыжах в любимый свой Заячий лог; в лаборатории–каморке давно хозяйничает пыль, а сконструированное им приспособление съедает ржавчина.

Невыспавшийся как следует после ночных бдений над Библией или над очередной книгой, рекомендованной Саней, шел Климов в мастерские, проводил там занятия и снова садился за Библию, от которой у него уже воротило скулы. И снова — до поздней ночи, пока окончательно не отупеет голова.

А инструктажи в «штабе»! А эти изнурительные споры с папашей, который становится все более нетерпеливым и раздражительным!..

Раздражаться папаша стал, видимо, потому, что рушился его план заманить Климова в «домашнюю церковь». «Упрямец» не дается в руки, и это злит папашу. Получается так, что чем больше они спорят, чем больше стараются поколебать убеждения друг друга, тем дальше отодвигается цель, ради которой они с Саней и затеяли это «сражение». Чем наступательнее становятся они с Саней, тем меньше шансов «отвоевать» Лину… Родители вон запретили ей ходить к нему домой, запретили встречаться один на один…

«Чем дальше, тем хуже — вот ведь ужас–то!» — думал Климов. И чувствовал, что он уже на пределе, что долго не протянет.

А тут еще этот случай с винегретом, происшедший вскоре…

Был ранний зимний вечер. В открытую (в «девичьей» комнате) форточку долетели отчетливые звуки с улицы, а тут, в комнате, шла очередная «баталия» между Климовым и папашей Зимой.

— Ты вот все говоришь — разум, разум… — ворчливо отбивался папаша от наскоков Климова, сидя по обыкновению на стуле напротив Климова. — А разум ваш вон что делает! Насоздавал такого «добра», что планета в один момент может взлететь на воздух. А если не взлетите, так сами себя отравите, как тараканов. Отравите промышленными отходами воду, воздух, испакостите химией мировой океан, землю… Все идет к тому. И ничем эту гонку, это скатывание к катастрофе не остановить. Заводов, комбинатов, ГЭС становится все больше, а нетронутой, неиспакощенной природы все меньше. И без помощи бога человек не в состоянии обуздать могучую технику. Она становится неотвратимым роком для человечества. Людям уже не по силам укрощать машины… Машина, хотя она и добывает человеку хлеб, природу уничтожает и самого человека делает бесцветным придатком к себе. Это злобная, дьявольская сила, она в конце концов поглотит человека. Техника бездушна, она отчуждает человека, оглупляет его. Технический прогресс, кричите вы, научно–техническая революция!.. А эта самая революция лишает человека понимания подлинной цели и смысла жизни. Она — порождение дьявола! Она потрафляет греховным устремлениям человека к земным благам в ущерб духовным… Наука и техника — это как танковая армада, которая лишилась водителей и продолжает двигаться вперед слепо, безрассудно, без определенной цели…

— Ну, это вы бросьте, Николай Петрович! — не выдержал Климов. — Это вы бросьте… Это при капитализме научно–техническая революция нечто вроде слепой стихии. А у нас не так. В том–то и состоит преимущество нашей плановой системы, что мы можем регулировать технический прогресс, направлять его в нужное русло, брать его положительные стороны и преуменьшать его отрицательные последствия. Доказательства?.. Пожалуйста. Различные пыледымоуловители, очистные сооружения, замкнутые технологические циклы… Они уже сейчас во многом избавляют окружающую среду от загрязнения. Конечно, пока мало их, больше их надо, в идеале — на каждом заводе, на каждом комбинате. Пока средств, конечно, не хватает, дорогие они, очистные сооружения. Но подождите — будут и средства и эффективные очистные сооружения. Вот, например, как восстанавливают почвы, которые уродуют при открытой разработке руды или угля. Перед началом разработки сгребают плодородный слой почвы в большие курганы, а когда карьер выработан, заполняют его «пустой породой», камнями, а сверху заравнивают землей из этих курганов–складов. И на месте, казалось бы, навсегда обезображенной земли вновь зеленеет трава, а если угодно, то и фруктовый сад. Это не сказки, не фантазия, это я по телевизору видел. Клин клином, как говорится, надо вышибать. Техника разрушает, техника же и восстанавливает. Так что ваше предсказание гибели цивилизации от машин, от техники…