— Кто выиграет для нас сражение, Матаан? Сатрапы и их пять тысяч опытных воинов или сорок пять тысяч крестьян, которым мы дадим сердца львов?

— Числа — это еще не все, гофмейстер, — спокойно ответил Матаан. Он не казался Артаксу возмущенным, больше напоминая отца, пытавшегося отговорить сына от глупой затеи. — Сотня хорошо вооруженных воинов, которым удастся пробить стену щитов и воспользоваться брешью в ряду, могут изменить исход битвы. Если это произойдет, совершенно не важно, сколько будет у нас крестьян со львиными сердцами справа и слева от них. Таким решением могут стать опытные воины сатрапов, не твои крестьяне, Датамес. И именно бойцы на колесницах, которые будут идти по флангам, чтобы нападать на врага с тыла. Они тоже — люди сатрапов.

— Лучшие колесничие — мои ребята, — проворчал Володи.

— Что мы сегодня утром и могли наблюдать, — трезво напомнил Матаан. — Я не сомневаюсь в мужестве твоих воинов, Володи. Только в их дисциплине. В такой крупной битве, как та, которая нам предстоит, все решает дисциплина. У Муватты несомненно больше колесниц, чем у нас. Поэтому мы должны применить наших воинов в нужный момент. Необузданные забияки, которые бросаются вперед тогда, когда им нравится, нам ни к чему.

Было видно, что Володи задет. Он сидел, выпятив подбородок, однако, вопреки обыкновению, не вспыхнул.

— Больше не случиться, — хриплым голосом произнес он. — Научились мы за сегодня.

Артакс сомневался. Наемники, которых он набрал из пиратов, потопивших его оловянные флоты, были вспыльчивыми буянами. Воинами они были ценными, бесстрашными и до сих пор проявили себя как преданные люди. Но Матаан был прав. Именно то, что они не избегают сражений, в крупной битве, где правильное использование резервов могло означать победу или поражение, могло стать значительной слабостью.

— Прадеды наших сатрапов заслужили свое княжеское положение благодаря своим героическим поступкам на поле битвы, — с улыбкой произнес Датамес. — Может быть, стоит напомнить их внукам о том, что их правление основывается на милости бессмертного и исключительно их ценность на поле боя оправдывает жизнь во дворцах.

— Против кого ты идешь в бой, гофмейстер? Против лувийцев или против сатрапов Арама?

— Он прав. Не знаю, что движет Датамесом, но лучше не слушай его.

Артакс не обратил внимания на голос Аарона. Датамес говорил то, о чем думал он сам.

— Что это за справедливость, если крестьянин будет сражаться здесь и, может быть, умрет, а единственной платой, на которую он может рассчитывать, это честь умереть за своего бессмертного? А сатрапы, у которых всего в избытке, не покорячившись ни единого дня в своей жизни, имеют право отказывать в плате своим соратникам. Более того, они вообще угрожают не принимать участия в битве, которая должна была бы быть смыслом их существования, в то время как остальным перепадает лишь толика платы, которую получают те за свою воинскую жизнь. Это абсурдно, и это нужно менять.

— Верно совершенно, живут сатрапы как червяки в сале, — согласился Володи.

— Матаан, настало время взглянуть правде в глаза, — произнес Артакс, подыскивая образ, который убедил бы князя рыбаков, который когда-то преследовал вместе с ним и Джубой пиратский флот. — Мы в отчаянном положении. Мы сидим в тонущей лодке. Можем прыгнуть за борт или взять ведро и надеяться на то, что успеем дотянуть до гавани.

— Я бы сказал, что мы разжигаем костер, чтобы высушить давшую течь лодку, — сознавая свое бессилие, ответил князь. — Но кто я такой, чтобы перечить бессмертному? Я вижу, что не смогу отговорить вас от ваших планов. Но прошу, не ждите, что я их одобрю.

— Датамес, я поручаю тебе создать армию, которая знает, за что сражается, — Артакс поглядел на Матаана. Князь скрестил на груди руки. Его лицо ничего не выражало. Можно ли ему еще доверять? — Ты, друг мой, будешь наблюдать за сатрапами и будешь моими ушами среди них. Я хочу, чтобы ты открыто докладывал мне, что они думают, — он обернулся к Володи. — А ты отправишься в Нангог и приведешь сюда всех опытных воинов, без которых там можно обойтись. Остатки моей лейб-гвардии, а также небесных воинов с собирателей облаков. Нам понадобятся люди, обладающие боевым опытом и не подчиняющиеся ни одному сатрапу, чтобы укрепить ряды наших воинов-крестьян.

— Могу ли я попросить о последней милости, мой премудрый правитель? — На узких губах гофмейстера играла странная улыбка. — Могу ли я отдать приказ изготовить двадцать тысяч пар деревянных ботинок?

Артакс невольно рассмеялся. Это абсурд! Что еще задумал Датамес? Он заботился о масле для лагерных котлов, мешках для удобрения, чтобы поддерживать костры, кожаных шнурках для сандалий, тактике боя, лагерных уборных, разведчиках, наблюдавших за лувийцами, а теперь еще это… Артаксу показалось, что это его гофмейстер держит поводья империи в своих руках.

— Делай, что посчитаешь нужным. Я даю тебе полную свободу действий до тех пор, пока не закончится битва с Муваттой.

Каждый приходил самостоятельно. Нодон спрашивал себя, все ли они слышат голоса своих наставников. Глубоко в голове. Тихий шепот. Голос, которому нельзя противиться, если уж ты принес клятву небесным змеям. Они спускались по склону ниже меж обрывистых скал. В этой ночи над изрезанной ущельями долиной поблескивал серебристый свет. Было прохладно. Дыхание облачками стояло у губ Нодона. Он слишком долго жил в саду Ядэ. Отвык от холода. Эта слабость раздражала его. Он лучший среди мечников Дыхания Ночи. Может быть, вообще лучший из тех, кого когда-либо выпускал Белый чертог. Он прошептал слово силы и закутался в кокон блаженного тепла.

Голос внутри головы привел его к зияющей расщелине в скале. Темная рана среди пронизанного серебристыми вкраплениями камня. Не колеблясь, он протиснулся в расщелину. Что-то коснулось его. Бестелесные руки схватили его. Потащили вперед. Дыхание сбилось. Ему показалось, что он надает.

Нодон боролся с паникой. Он знал, что с ним происходит. Не впервые ступал он на драконью тропу. Любое путешествие по этим магическим тропам было немного иным. Только одно было у них общее. Они вселяли в него ужас. Может быть, драконам перемещение подобным образом и кажется естественным, проходить в мгновение ока тысячи миль. Но эти тропы не для эльфов!

Его окружил бело-голубой свет. Нодон стоял в большом, покрытом снегом кратере. Над ним вздымался купол. В воздухе кружили крупные снежинки. Казалось, их что-то отталкивает. Заклинание? В мире не существовало ничего материального, что могло бы помешать снегу падать. Только воля небесных змеев.

Все они были здесь. Темный, тот, кто первым вылупился из яйца, его повелитель! Он бросил на него быстрый взгляд. Широким кругом вокруг кратера лежали остальные семь старших драконов.

У Нодона похолодело внутри. Никогда он не видел, чтобы они собирались в одном месте. Что здесь происходит?

На дне кратера стояли эльфы Белого чертога. Мастера и послушники. Пришли даже те, кто уже давно покинул чертог и, так же, как и он, жил у небесных змеев. Их было гораздо больше сотни.

На них всех была одежда школы. Длинная шелковая туника, с разрезами по бокам, у наставников — с бортиками и украшенная вышивкой из золота и серебра. К тому же вздутые штаны, заправленные в высокие сапоги. Некоторые драконники, давно оставившие Белый чертог, дополняли свой наряд шелковыми кушаками или скромными украшениями. Оружия не было ни у кого. Многие послушники, еще не уверенные в своей силе, кутались в тяжелые шерстяные накидки, вместо того чтобы сплести то заклинание, которое сделало бы их неуязвимыми для этого холодного места. На Гонвалоне тоже был плащ. До Нодона доходили слухи о том, что из-за проклятия мастер меча лишился своих магических способностей. Судя по замороженному виду этого выскочки, похоже, это правда.