— Чего именно ты хотела бы, милая моя? — Эйкин улыбнулся. Ей удалось разжечь в нем огонь, который он считал давно потухшим. Ему нравились ее полные губы и обещания, скрывающиеся в ее взглядах. Предчувствие, что она может даровать ему удовольствия, о которых он не мог даже мечтать. Ее беспринципность восхищала его, а ведь должна была отталкивать. Он старик! Не дряхлый, не согбенный, но все равно заметно. Не стоит ему уже думать о приключениях на тонких простынях.

— Дай им пристанище! Они не разочаруют тебя, это я тебе обещаю.

Старец в Глубине задумался. Может быть, они все же действительно пригодятся. Но не здесь. Он не собирался повторять ошибку, которая привела к уничтожению Глубокого города.

— Они вернутся в башню Гламира. Там их не найдет ни один дракон. Они получат все, что нужно будет им для исследований.

Хорнбори лишился дара речи, а кузнец, похоже, совершенно не расстроился из-за такого поворота дела.

— Ребенку в башню нельзя, — произнесла Амаласвинта, которую, похоже, не слишком тревожила судьба обреченных на изгнание в самое унылое место в мире соотечественников.

Нир прижал малыша к себе.

— Фрар останется со мной.

— Ты любишь ребенка?

Эйкин вздохнул про себя. Его волновал хриплый голос карлицы.

— В башне он не получит молока, свежей еды, и, что важнее всего, детям нужна мать, — продолжала Амаласвинта. — Я вижу, насколько хорошо и самоотверженно ты заботишься о нем. Но без матери он будет подобен цветку, растущему в тенистом месте. Их цветки никогда не станут настолько же крупными и яркими, как у тех цветов, которые растут под солнцем. Если ты его любишь, Нир, то должен оставить его здесь.

Эйкин спросил себя, что задумала Амаласвинта насчет ребенка. Хочет стать матерью, не связывая себя с мужчиной? Эта внезапная любовь к ребенку была совершенно не в ее духе. Наверняка здесь кроется что-то еще.

У Нира задрожали губы. Глаза подернулись поволокой слез. Судя по всему, Амаласвинта убедила его.

— Ты совершенно права, милая моя, — Эйкин положил руку на спину карлице. Почувствовал аромат ее волос. Она надушилась тяжелыми чувственными духами. Он снова вспомнил о своих мечтах, о мягких простынях и шелковой коже. — Ты отправишься с ними. Ребенку нужна мать. Я считаю, что твоя самоотверженность выше всяких похвал. Я сегодня же прикажу снарядить угорь, который отвезет вас обратно в башню Гламира.

Повелительным жестом он приказал Амаласвинте замолчать и обернулся к трем драконоборцам.

— Вы создадите для меня оружие, способное убивать небесных змеев. Гламир ищет кое-что, что может помочь вам в этом. Когда вы вернетесь, небеса Альвенмарка будут свободны от крылатых тиранов.

Испытывая нехорошее чувство, Володи глядел на кроваво-красное солнце, всходившее на востоке в окружении гор. Выиграть эту битву будет тяжело. Каждый из его людей знал об этом. Может ли он положиться на них? Большинство из них — не из оловянных. Боевые колесницы предоставили сатрапы. Что важнее для этих воинов? Мечты бессмертного или приказы их хозяев?

Володи знал, что должен сейчас сказать речь, которая подхлестнет воинов, вырвет сомнения из их сердец, подобно тому, как осенний ветер срывает с деревьев пожухлую листву. Но должен ли он это делать на языке Арама, который даже после стольких лун на службе у Аарона по-прежнему не гладко слетал с его языка? Он знал, что именно высокородные воины посмеиваются над ним, когда он, идущий над орлами, спотыкается о самые простые слова.

Володи скользнул взглядом по массе колесниц. Их было больше тысячи! Быстрые, легкие повозки, увлекаемые парой лошадей. Животные чувствовали напряжение, беспокойно били копытами, фыркая, запрокидывали головы. Они сами по себе составляли войско. Если бы только сейчас его могли видеть отец или брат! Всю эту роскошь! Благородные тратят целое состояние на то, чтобы покрасоваться друг перед другом. На них тяжелые бронзовые доспехи, сверкающие золотом в первых лучах солнца. У некоторых были шелковые знамена, трепетавшие под легким бризом, дующим с гор на западе.

Упряжь лошадей была украшена золотыми амулетами и крохотными серебряными колокольчиками. Головы животных венчали яркие перья, у некоторых они были вплетены в гриву. Обычно колесницы находились под непосредственным командованием бессмертного, и воины вырядились так, словно сами были королями. Володи знал, что положиться может только на горстку оловянных.

Друсниец поднялся на колесницу. Равнина перед ним сверкала, словно растекающаяся лужа золота. Тысячи воинов и крестьян колоннами шли на позиции, указанные им капитанами. Сверкая, преломлялся свет на копьях, стоявших густо, как колосья в поле. Все двигалось. Они тренировались выполнять этот маневр на протяжении многих дней. Каждый знал, где его место.

Володи глядел на гряду холмов по ту сторону русла реки. Как построит войска Муватта? На холмах стояли отдельные воины, размахивавшие маленькими флажками на длинных палках. Они подавали сигналы войску, выдавая, где построились для битвы войска Арама, в то время как войска Лувии оставались скрыты от взглядов.

Но одно не могли скрыть даже холмы. Огромное бурое пыльное знамя поднялось от гор на горизонте. Эскадрон колесниц Муватты пришел в движение. Они шли на запад, как и предполагал Володи. Там, где много лун тому назад шли караваны от Золотых ворот, тянулась полоса в более чем сотню шагов в ширину, где с обеих сторон были сломаны берега пересохшей реки. Там колесницам будет пройти легче всего. Это самое лучшее место. Но в этом месте численное превосходство не даст им ничего. Если удержать эту теснину, фланг войска Аарона будет спасен.

Володи уверенно улыбнулся и обернулся к своим войскам. Обнажил один из своих железных мечей и поднял его высоко над головой.

— Мужи Арама! — крикнул он. — Если стоять один человек в двери, неважно, что перед дверью есть тысяча человек. Сражаться может всегда только один. Сегодня мы есть человек в двери Арама. Ни за что никогда мы не пустить врагов. Убить всех!

С его точки зрения приветственная речь получилась вполне хорошей. Четкой и с идеей. Подав своему колесничему знак трогаться с места, он ухватился за ручку на боку, где висели два колчана, полные метательных копий.

Почти никто не ответил ему ликованием. Но какое ему дело! Они будут сражаться хорошо и удержат позицию. Его ликование — это глухой рокот тысячи подков за его спиной. Колесницы Арама шли за ним на величайшую битву его жизни.

Курунта смотрел вслед войску из рабов, которые мели пальмовыми ветками иссушенную землю, постепенно продвигаясь на запад. С другого берега реки все это должно было выглядеть так, словно туда движется целое войско.

Из клубящейся пыли вышел Муватта. На нем была кираса, на спине к которой были прикреплены длинные черные крылья, поднимавшиеся высоко над его головой. Он был похож на истинного сына Ишты. Давно уже Курунта не видел его в таком хорошем настроении.

— Мы раздавим их, военачальник! — Муватта стукнул кулаком по ладони. — Раздавим! Я поведу колесницы на левый фланг. Судя по всему, там войск почти нет, — он с улыбкой показал на тучи пыли на горизонте. — И бессмертный Аарон начинает битву с ошибки. Он будет сторожить пустое русло реки, в то время как мы растопчем его крестьянское войско. Я хочу резни, Курунта. Пусть прольются потоки крови и на поле битвы будет лежать столько трупов, чтобы я смог перейти по нему из одного конца в другой, не ступив ногой на землю.

Курунта кивнул. Ему не нравилось представлять себе победы, которых еще не было. Он не допускал мысли, что преодолеть бессмертного будет просто, даже если Аарон сейчас во главе своих колесниц мчится к тому флангу, на котором не будет боев.