Долгоруков достал из кармана массивные золотые часы, открыл крышку, наклонил, чтобы свет костра падал на циферблат… «Два тридцать… Время!..»

Он закрыл крышку, спрятал часы, перекрестился:

— Ну, господа, начнем с Божьей помощью.

Генералы подошли ближе к командующему, замерли в волнующем ожидании.

Наступила минута, которая открывала новую страницу в истории России. Страница была пока чиста. И первую строчку на ней — радостную иль печальную — должны были нынешней ночью написать именно они.

— Николай Иванович! Что ж вы тянете? — нервно бросил Тургеневу Эльмпт.

Тургенев повернулся к артиллеристам, скомандовал чеканно:

— Поручик!.. Сигнал!

Затаенную тишину ночи гулко раскололи два пушечных выстрела, высветив на мгновение багровыми бликами сосредоточенные лица генералов.

Генералы вздрогнули, в ушах противно зазвенело, густо пахнуло кислым запахом сгоревшего пороха.

Тотчас слева, в версте от кургана, замелькали красные проблески — спустя несколько секунд долетели частые глухие удары, словно кто-то бил в большой тугозвучный барабан. Это открыла огонь 50-пушечная батарея майора Якова Зембулатова. Игольчатыми искорками рассыпались во мраке ружейные выстрелы батальонов Заборовского и Ступицына.

Долгоруков снова прижал глаз к окуляру, повел трубой вдоль вала.

То, что он увидел, порадовало. Бывалый Зембулатов, заслуживший орден за штурм Бендер, бомбардировал вал с завидной точностью: ядра кучно рвались на турецких батареях, выбивая прислугу, мешая открыть ответный огонь.

Прошло не менее четверти часа, прежде чем турки пришли в себя. Тяжелые орудия с тягучим грохотом извергли снопы пламени, бросив в ночь пудовые ядра.

— Артиллеристы у них изрядные болваны, — язвительно заметил Романиус, раскуривая лучиной погасшую трубку. — Палят наугад.

Берг засмеялся, хрипло, с клекотом:

— Никак за турков заботу имеете, Авраам Иванович?

— Мусин подойдет — сами озаботятся, — отозвался Романиус, бросая лучинку в костер. — Токмо поздно будет…

На валу продолжали распускаться красно-белыми цветками сыпавшиеся с неба ядра и бомбы. Убитых становилось все больше; их топтали ногами, сбрасывали в ров, чтоб не мешали… Стараясь укрыться от разрывов, янычары жались к холодным каменным бойницам, беспорядочно стреляли в темноту… Артиллеристы продолжали суетиться у пушек, стремясь усилить огонь… По приказу Селим-Гирея на сивашский фланг стали подтягиваться янычары с левого фланга.

Все вглядывались в ночь и ждали начала штурма.

Но русские, продолжая стрелять, стояли на месте.

В это же самое время колонны Мусина-Пушкина — без единого выстрела, молча, скорым шагом — двигались к линии. Впереди, похожие на огромных ежей, с толстыми, в обхват, связками фашин, семенили 400 пионеров, за ними — пехотные роты, несшие штурмовые лестницы, далее — отважные, полные решимости гренадеры. За колоннами медленно катились легкие полевые пушки, готовые в любой миг поддержать атаку.

Увлеченные боем на сивашском фланге, готовясь к отражению приступа, турки поздно заметили угрозу слева, где штурмовые колонны подошли почти вплотную к линии. Поспешный залп батарей не причинил русским никакого вреда: брошенные мощными пороховыми зарядами ядра упали далеко позади колонн.

Таиться далее не было смысла — подполковник Филисов, шедший с гренадерским полком, взмахнул рукой, закричал зычно:

— Барабанщики, бей атаку!.. Впе-еред!

Гороховой дробью затрещали полковые барабаны, пионеры с фашинами неуклюже побежали ко рву, гренадеры ускорили шаг. Звонко захлопали приданные штурмовым колоннам пушки.

Генерал Эльмпт первым заметил искры орудийных выстрелов, вскрикнул неуверенно:

— Никак начали?!

Все посмотрели направо, прислушались.

— Штурм, — сказал Долгоруков, уловив приглушенные раскаты.

— Штурм! — вскинул седую голову Берг.

— Штурм! — повторил, словно не слыша соседа, Романиус.

Первыми к линии подбежали, пионеры. Сменяя друг друга, они сбросили вниз фашины и отхлынули назад, освобождая место приближающимся ротам сопровождения. Солдаты расторопно опустили лестницы в ров, разбежались в стороны, открыли ружейный огонь, прикрывая подошедших гренадер. Те непрерывным потоком скатывались вниз, быстро заполняя ров, по приставленным к валу лестницам карабкались на стену. Лестницы оказались короткими — их стали вязать кожаными ремнями по две, но все равно до края они не доставали. Выручили седоусые ветераны.

— Не робей! — кричали они. — Штыками!.. Штыками давай!

Взобравшиеся на ступени гренадеры снимали с ружей штыки и, вгоняя их в расщелины между камней, обдирая в кровь пальцы, хрипло матерясь, упрямо лезли вверх. Снизу, отгоняя янычар от лестниц, на вал полетели дымящие фитилями гранаты.

Подполковник Филисов хотел задержаться у рва, проследить, как пойдут батальоны, но в сутолоке кто-то грубо толкнул его в спину, и Филисов, выронив ружье, неловко прыгнул в ров, с хрустом вонзив ноги в связки сухого камыша.

Рядом свалились несколько гренадер, опрокинулся на спину майор Раевский.

С вала с ухающим шелестом стали падать горящие смоляные факелы. Затрещал, возгораясь, камыш.

Филисов, затаптывая сапогами пламя, крикнул:

— Вперед, майор! Отгоните янычар — иначе всех зажарят!

Раевский кинулся к лестнице, быстро полез вверх; едва, встал на ноги — увидел перед собой высокого, полуголого, в одних штанах, турка.

Тот рубанул ятаганом прихрамывающего гренадера, тщетно пытавшегося отскочить в сторону. Гренадер судорожно присел, хрипнув, упал, заливаясь кровью.

Турок прыгнули майору, замахнулся.

Раевский не дрогнул, подставил под удар ружье — ятаган с визгливым скрежетом скользнул по стволу, — а затем изо всех сил, как веслом, махнул прикладом. С расколотой головой турок опрокинулся навзничь.

Слева и справа на янычар набросились гренадеры капитана Масалова и поручика Хитрова. Турки не выдержали, стали отступать; некоторые, бросив оружие, побежали.

— Орлы мои! — залихватски закричал разгоряченный боем Масалов. — Его сиятельству доложу о вашем подвиге!

Его никто не слушал: размашисто, по-крестьянски, орудуя штыками, как вилами, гренадеры кололи янычар…

В штурмовой колонне подполковника Давида Михельсона отличились команды майора Селенгинского полка Глебова и капитана Белевского полка Кавешникова. Их дружный штыковой удар был неотразим — турки, не слушая офицеров, оставили позицию и густой толпой ринулись к Ор-Капу, светившейся вдали огнями факелов.

Капитан Воронежского полка Шипилов приказал развернуть две турецкие пушки, знавшие артиллерийское дело солдаты стали в прислугу, и пушки выпалили вслед отступающему неприятелю…

У подполковника Карла Ганбоума первыми взошли на вал гренадеры капитана Мерлина. Они рассекли янычар на мелкие группы и теперь вели рукопашную. Сам Ганбоум, в разорванном на боку мундире, влез на лафет разбитого орудия и восклицал рассерженно:

— Да кто ж так колет?!.. В брюхо! В брюхо коли!

Когда карабкались по лестницам на вал, он сорвался вниз, больно ударился; чей-то сапог саданул ему в ухо — оно сильно кровоточило, в голове звенело, но подполковник держался молодцом…

В колонне егерей Василия Долгорукова произошла заминка: несшая штурмовые лестницы рота капитана Рижского полка Бабина в темноте и суматохе наскочила на роты прикрытия майора Телегина и поручика Нелединского и смешалась с ними. Все остановились, пытаясь разобраться по командам. А с вала — турецкие пушки. Слава Богу, что стрельнули с перелетом!

— Вперед! Вперед! — чуть не плача, кричал фальцетом Долгоруков. — Бабин!.. Телегин!.. Что же вы, господа?.. Надо вперед!

В грохоте выстрелов офицеры не слышали призывов молодого князя, но действовали решительно: страшно матерясь, раздавая направо-налево зуботычины, они кое-как сбили команды и добежали до рва.

Долгоруков, у которого это был первый ночной штурм, возбужденно размахивал руками, кричал, подбадривая егерей. Хотелось скорей взойти на вал и на виду у всех совершить подвиг. Непременно подвиг!