Сражение произошло первого августа. В полдень прусские батареи открыли плотный огонь по левому флангу армии, которым командовал генерал-поручик Александр Голицын, а затем брошенная в атаку пехота выбила русских из окопов и захватила 70 пушек, получив возможность обстреливать продольным огнем главные силы армии.

Видя отступление Голицына, Салтыков приказал генерал-поручику Петру Панину двинуть свои полки. И пока Сибирский, Низовский, Азовский, Угличский и Киевский полки сдерживали натиск пехоты, союзная кавалерия генералов Петра Румянцева и барона Лаудона стремительной атакой во фланг опрокинула прусские эскадроны принца Евгения Вюртембергского.

Попытка Фридриха прорваться одной колонной в тыл союзников также закончилась неудачей. Поначалу генерал Зейдлиц провел свои эскадроны через пруды восточнее Кунерсдорфа и атаковал русские окопы, где расположились Псковский, Невский, Казанский и два гренадерских полка, однако его атака была хладнокровно расстреляна артиллерийским огнем батарей Магнуса Берга. А вступившие затем в дело полки генералов Василия Долгорукова и Александра Вильбоа, подкрепленные артиллерией генерала Корнелия Бороздина, завершили разгром неприятеля, обратив его в бегство.

Преследуемые до Одера союзными войсками, потерявшие во время сражения только убитыми свыше 17 тысяч человек, пруссаки оставили победителям 26 знамен, 172 орудия, 10 тысяч ружей и более 4 тысяч пленных.

Эта победа принесла Салтыкову чин генерал-фельдмаршала, а Василий Долгоруков за проявленное в сражении умелое командование и личную отвагу получил свой первый орден — указом от восемнадцатого августа он был награжден орденом Святого Александра Невского.

Сражение под Кунерсдорфом оказалось звездным часом Салтыкова. Развить достигнутый успех дальше ему не удалось: возникшие разногласия с австрийским командованием и недостаток продовольствия вынудили армию отойти обратно за Одер, а затем к Висле на зимние квартиры. А летом 1760 года Петр Семенович заболел, и двадцатого сентября императрица назначила нового главнокомандующего — генерал-фельдмаршала графа Александра Борисовича Бутурлина.

Спустя неделю, двадцать восьмого сентября, русские войска взяли Берлин, гарнизон которого капитулировал, и в числе победителей в город вошел вместе со своими Вятским и Невским полками генерал Василий Долгоруков.

Падение Берлина, впрочем, не привело к окончанию войны. У прусских генералов еще было немало сил, чтобы противостоять российской армии. И одной из опорных тот чек их сопротивления являлась мощная крепость Кольберг, руководить осадой которой было поручено Петру Румянцеву.

В конце лета 1761 года Долгоруков получил приказ передвинуть свою 3-ю дивизию для подкрепления и штурма Кольберга. Узнав о движении дивизии, прусский генерал Дубислав фон Платен попытался остановить ее. И хотя Долгоруков старался избегать столкновений с превосходящими силами неприятеля, несколько боев ему все же пришлось провести. В одном из них Василий Михайлович едва не погиб — под ним были убиты две лошади, и прусская пуля засела в левой руке выше локтя. Но приказ командующего он выполнил — двадцать первого сентября соединил свою дивизию с войсками Румянцева.

Ставший к тому времени популярным полководцем, удачливый и решительный Румянцев раздраженно встретил приход Долгорукова, обвинив того в опустошении окрестных земель, что лишило его возможности добывать у местных жителей фураж и пропитание для своих полков.

Оскорбленный незаслуженными упреками генерала, Долгоруков вынужден был написать об этом командующему Бутурлину, пояснив, что шел по почти опустевшим от пребывания Румянцева поселениям и последние два дня был вынужден кормить солдат только вареной мукой, так как из-за быстроты передвижения не успевал даже испечь хлеб.

Тем не менее Румянцев во всех рапортах, посылаемых и Бутурлину, и в Петербург, неизменно повторял свои обвинения. А Долгоруков, внимая только ордерам командующего, перестал обращать внимание на письма Румянцева. И очень быстро между двумя генералами возникла сильная обоюдная неприязнь, длившаяся затем многие годы.

Осада и бомбардировка Кольберга продолжалась до начала зимы, солдаты постепенно подвели траншеи к самому гласису, и, видя бесполезность дальнейшей обороны, пятого декабря гарнизон сложил оружие.

Победа над Пруссией была близка, но тут в военные дела снова вмешалась политика.

Отметив свое 52-летие, императрица Елизавета Петровна через неделю скоропостижно скончалась, а вступивший двадцать пятого декабря на престол новый император Петр III отметил начало 1762 года приказом о прекращении всех военных действий.

Рано утром двадцать восьмого июня 1762 года к петергофскому дворцу Монплезир, раскачиваясь на пружинистых рессорах, подкатила четырехместная карета. Из нее, однако, никто не вышел — карета была пуста. Сидевшие же на козлах и правившие лошадьми два офицера ловко спрыгнули на землю, спугнув копошившихся в пыли воробьев. Один из офицеров остался у лошадей, другой рослый, плечистый 25-летний красавец — быстрым заученным движением одернул мундир и уверенно направился к дворцовым покоям.

Это был поручик Алексей Орлов, сержант гвардейского Преображенского полка. Бессонная ночь, стремительная скачка из Петербурга в Петергоф почти не отразились на нем — движения четкие, быстрые, но без суеты, лицо спокойное, бледное, только глаза немного покраснели. От него слегка пахло хмельным: перед дорогой Алексей для бодрости осушил бокал мадеры.

Тремя шпорами, оставляя пыльные следы на сверкающем паркете, Орлов спешно прошагал по длинному коридору дворца к спальной комнате, рывком распахнул дверь и подошел к кровати.

Супруга императора Петра III Екатерина Алексеевна безмятежно спала, подложив ладонь под щеку. Обтянувший голову чепец сбился набок, и кружево еле заметно колебалось в такт ее дыханию. На белой подушке, у подбородка, темнело небольшое пятнышко: сюда упала капля слюны из ее полуоткрытых губ.

Орлов осторожно тронул оголенное круглое плечо спящей женщины и тихо сказал:

— Пора вставать… У нас все готово…

Екатерина Алексеевна вздрогнула, открыла глаза и, увидев в полумраке спальни склонившуюся над ней огромную неясную фигуру, от которой несло вином и потом, испуганно вскрикнула:

— Кто это?!

Она хотела позвать прислугу, но не сделала этого, узнав неожиданного гостя.

— Алексей?! Ты откуда?!

— Пора вставать, — не отвечая на вопросы, невозмутимо повторил Орлов. Он подошел к окну, раздвинул пошире портьеры, впустив в покой розовый свет нарождавшегося дня и, убедившись, что женщина уже отошла от сна, повторил: — У нас все готово!

«Вот оно!.. Началось!..» — подумала Екатерина Алексеевна, чувствуя, как в груди поднимается радостное возбуждение. — Сбылось предчувствие…»

От мысли, что через несколько часов все решится, на какой-то миг закружилась голова, пугающе сжалось сердце, и тут же ее охватило опьяняющее ликование: «Началось! Началось!..»

— Карета ждет, — все тем же ровным, лишенным эмоций голосом произнес Орлов, повернулся на каблуках и вышел из комнаты, едва не столкнувшись в дверям с камер-фрейлиной Екатериной Шаргородской, которая, заслышав шум подъехавшей кареты, прямо в ночной рубашке бросилась к спальне.

— Помоги мне! — коротко приказала Екатерина Алексеевна и стала торопливо одеваться.

Спустя четверть часа она выскользнула из дворца и скорым шагом направилась к карете.

Орлов сидел на козлах. Помахивая длинным хлыстом, он с нескрываемым сожалением поглядывал на взмыленных, едва отдышавшихся от долгой скачки лошадей, вздыхая: «Поди, загоним их нынче… Жаль…»

У кареты стоял второй офицер — капитан-поручик инженерного корпуса Василий Бибиков, который учтиво подал Екатерине Алексеевне руку, помог сесть, сам устроился рядом и крикнул Орлову:

— Трогай!

— Ну-у, Господи, — вполголоса протянул Орлов, — благослови!

Он перекрестил скрюченным пальцем широкую грудь, привстал и с силой опустил хлыст на лоснящийся лошадиный круп.