2-я сотня 2-го Аргунского полка была послана для обеспечения переправы через реку Айхэ. Часть стрелков села на лошадей, которых коноводы укрывали в лесу, и начала переправу через реку под прикрытием огня конных саперов капитана Шульженко.
Генерал Ренненкампф приказал всем сотням начать отход за перевал, а сотне князя Меликова занять перевал и держаться на нем до тех пор, пока не увидит в стороне Шитаучена большой дым костра.
Последним с перевала ушел начальник отряда со штабом. Увидев дым костра, отошла 4-я сотня 2-го Нерчинского полка.
Отряд свернулся в колонну и двинулся в долину реки Айхэ.
В ночь с 12 на 13 мая три сотни 2-го Нерчинского и четыре сотни 2-го Аргунского полков во время отдыха отряда на биваке у Шаого подверглись нападению японской пехоты.
Одна сотня 2-го Аргунского полка находилась в сторожевом охранении, а другие сотни, разложив костры и расседлав коней, стали готовить пищу, некоторые из казаков уже спали. В 10.30 раздался первый выстрел часового в сторожевом охранении, потом еще несколько, но на них никто не отреагировал. После небольшой паузы по расположению отряда был открыт сильный огонь. Началась паника и неразбериха, казаки не догадались даже потушить костры, метались между ними, собираясь в сотни.
К одной из таких сотен подошел начальник отряда и под свист пуль несколько раз с ней поздоровался, казаки дружно отвечали. Паника прекратилась.
Две сотни, рассыпавшись в цепь, пошли на выстрелы, а 2-я сотня 2-го Нерчинского полка есаула князя Меликова заняла гребень высоты и не допустила обход японской роты и выход ее на перевал. Несколькими залпами казаки заставили японцев прекратить стрельбу и отойти. Отряд благополучно ушел на перевал и остановился в местечке Айянямынь. Когда проходили перевал, трубачи 2-го Нерчинского полка исполнили Российский гимн под громкое «ура» семи казачьих сотен.
О хоре трубачей казачьих полков следует сказать особо. Каждый казачий полк имел хор трубачей, которые использовались главным образом для подачи команд, известных всем без исключения казакам. П. Краснов, участник боев в мае 1904 года в отряде генерала Ренненкампфа, с чувством благодарности вспоминал полковых трубачей и очень красочно описал их значение для поднятия боевого духа войск.
Сигналы, подаваемые трубой, широко применялись в казачьей коннице, и «люди знали, что они не покинуты, что они не оставлены, но что воля их начальника властно звучит над ними звуками охрипшей забайкальской трубы!».
В одном из военных журналов России была опубликована статья, в которой автор высчитал, что если упразднить музыкантов в полках российской армии, то можно получить целую сорокатысячную армию солдат, что музыка — это пережиток старых войн, отошедших в область предания.
Ошибочность такого расчета очевидна. Не в арифметике было дело, а в том состоянии души, которое возникало у казака, когда он слышал звуки оркестра на привале, когда «хоронил убитых товарищей под плачущие звуки молитвы… сколько облегчения и душевного мира влили в его сердце этот хриплый кларнет, гудящий бас и надтреснутый баритон».
Все участники сражения у Тюренчена с благодарностью говорили о музыкантах 11-го Восточно-Сибирского полка, поддержавших штыковую атаку своей музыкой. И этот случай 13 мая у Шаого, когда японцы напали на бивак казаков и отряд оказался за линией японского охранения, каждый думал, свободен ли перевал, удастся ли вернуться к своим, но когда хор трубачей 2-го Нерчинского полка заиграл среди боя гимн «Боже, царя храни…», все сомнения пропали, люди воодушевились. «Спасибо им! Они много влили бодрости и смелости в наши сердца во время этого трудного боя…»
В сторожевом охранении на перевале осталась 1 — я сотня 2-го Аргунского полка есаула Шундеева.
С началом наступления японцев 15 мая на помощь ей пришла 5-я сотня 2-го Аргунского полка под командованием князя Магалова. Под прикрытием огня этих сотен начальник отряда выбрал другую позицию, на которой расположил все свои силы: 4-я сотня 2-го Нерчинского полка заняла лесистый отрог на левом фланге общей позиции, в густом кустарнике; возле дороги, на поляне, заняла оборону 3-я сотня 2-го Аргунского полка; правее ее — 4-я сотня 1-го Аргунского полка, а дальше, в густом сосновом лесу, стали казаки 4-й сотни 2-го Аргунского полка.
Японцы пошли в атаку густыми цепями. В бой вступила артиллерия противника, засыпая шрапнелью казачьи цепи.
Начальник отряда дал команду на отход, чтобы вывести казаков из-под огня артиллерии.
С утра 15 мая до середины дня сдерживали казаки генерала Ренненкампфа наступающие цепи японцев, а потом медленно отошли лавой через Синкайлинский перевал к деревне Саймацзы, а на другой день, совершив марш в 40 верст, сосредоточились в богатой китайской деревне Цзяньчань (Дзяньчан).
За отход без команды с позиций командир 2-го Аргунского полка войсковой старшина Кобылкин был отстранен генералом Ренненкампфом от командования полком.
В этих первых боях казаки-забайкальцы, которых так все ругали, проявили свои наилучшие качества.
По развитию, сметке, большой находчивости и инициативе, которую отрицал Л. Нодо, казак далеко превосходил регулярного солдата, забитого муштрой и униженного морально.
Примером этому может служить поведение казака 1-й сотни 2-го Аргунского полка Боровского в японском плену. Будучи в дозоре, казак Боровский со своим товарищем, «братаном», как он доложил, наткнулись на выдвигающуюся из леса японскую пехоту, которая открыла по ним огонь. Товарищ ускакал, а под Боровским была убита лошадь. Японцы стали окружать его. Видя, что уже не уйти, казак спрятал в кустах под камнями винтовку, патроны, шашку и вышел навстречу надвигающейся японской цепи.
В плену японские офицеры все допытывались, куда он дел свое оружие, но казак, несмотря ни на что, даже на то, что его пытали, загоняя крючья под ногти, стоял на своем: «не было у меня ни винтовки, ни шашки», «сколько сил в отряде, не знаю, но много — счесть нельзя», «пушки тоже есть, очень много». Прикидываясь дурашливым простаком, Боровский тем временем обдумывал, как совершить побег. Его раздели, морили голодом, но казак стоял на своем. Ночью, когда часовой, охранявший его, уснул, казак умудрился развязать веревки и убежать. Вышел к месту, где запрятал оружие, взял его и через сутки оказался в расположении наших войск.
Услышав эту историю, австрийский военный агент при отряде Ренненкампфа, граф Шептыцкий, был восхищен поведением казака, его смелостью, терпением и находчивостью в казалось бы безнадежном положении, а военному корреспонденту и писателю П. Краснову сказал следующее: «Вот вы часто нападаете на казаков, что у них выправки нет; да, у них нет ее, но вы посмотрите, что это за люди! Чем больше я присматриваюсь к вашим сибирским войскам, тем более они мне нравятся. С ними можно дело делать. Каждый человек тут свободный, имеет свою голову на плечах и понимает военное дело. Это хорошие войска. А что муштры нет, так она заменяется здравым смыслом и тем глубоким патриотизмом, который я вижу в каждом солдате».
Это мнение иностранца, который не умел говорить просто любезности, а был истинно военный человек, хорошо разбирающийся в психологии и характере солдата.
Отдых, который рассчитывали получить казаки в богатой деревне Цзяньчань, не состоялся, так как был получен приказ вновь вернуть Саймацзы, занятые накануне противником.
Для выполнения этой задачи туда направили пять сотен 1 — го Аргунского полка, один батальон стрелков с двумя горными орудиями под руководством полковника Карцева. Семь других сотен 2-го Аргунского и 2-го Нерчинского полков командир отряда отправил под командой генерала Любавина для охвата Саймацзы на случай наступления на него японцев со стороны Айянямыня.
В авангард ушла 1-я сотня 2-го Нерчинского полка есаула Энгельгардта.
На самом Феншуйлинском перевале, у каменной кумирни, находилась застава сотни графа Комаровского 2-го Аргунского полка. Командир ее доложил генералу Любавину, что противника поблизости нет на 10 верст вокруг и что он за это ручается.
