Начальник над пленными в городе Мацуяма, полковник Кооно, похвалил его за твердое исполнение долга и написал об этом случае японскому военному министру, который потом сообщил о поведении русского офицера в плену в Россию; 21 декабря 1904 г. вновь бежал в группе из 6 человек, среди которых тоже были забайкальцы — казаки 1-го Читинского полка Михаил Жарков и Алексей Крикунов, попавшие в плен при попытке прорваться через японские заставы с целью разведки, и казак 4-й сотни 1 — го Верхнеудинского полка, защитник Порт-Артура, Михаил Измайлов, попавший в плен из-за предательства генералов Стесселя, Фока и других, сдавших преждевременно город-крепость; 26 декабря 1904 года в 6 верстах от берега и шхуны, на которой они хотели бежать, были схвачены; 21 января суд в городе Вентутзы приговорил Святополк-Мирского к повешению, замененное по ходатайству товарищей и французского консула 15 годами каторжных работ, замененных в свою очередь 15 годами тюрьмы. В тюрьме Святополк-Мирский отказался поменять офицерский мундир на одежду арестанта. Будучи переодет силой, разделся донага и отказался принимать пищу. Добившись возвращения мундира и узнав, что вновь готовится его переодевание в тюремную одежду, подал просьбу о замене тюремного заключения смертной казнью. После этого переведен в тюрьму города Токио, откуда был выпущен в октябре 1905 года.
Надо отметить, что положение русских военнопленных в Японии, можно смело сказать, было неплохим. Офицеры получали ежемесячно от русской казны 50 рублей жалованья, имели вестовых из числа пленных рядового состава, получали почту и книги, которые, правда, подолгу задерживались в японских канцеляриях в ожидании цензуры. Охотно давали читать японцы подпольное издание «Революционная Россия». Как бы то ни было, терпеть можно было, тем более что, кроме сказанного выше, в распоряжении пленных офицеров были бильярд и теннис, разрешалось пользоваться садом для прогулок, каждый имел отдельную комнату, иногда разрешали выходить в город, на работы никто не привлекался. Можно было спокойно дождаться окончания войны и уехать на родину. Однако побеги русских из плена были очень частым явлением. Не все решались на это, так как по японским законам за побег грозило тюремное заключение на длительные сроки, но смельчаки находились. Среди них почти в каждой бежавшей группе были казаки-забайкальцы.
Испытывая огромные трудности в чужой стране, бежавшие стремились к морю, чтобы, захватив шхуну или баркас, морем добраться до материка, а потом пешком выйти к своим.
Об одной из таких групп смельчаков пишет в своей книге мичман А. Толстопятое, сам участник побега. Из пяти человек бежавших — двое были забайкальские казаки, бывшие защитники Порт-Артура, хорунжий 4-й сотни 1 — го Верхнеудинского полка В.И. Носонов и казак этой сотни Фирсов. Побег не удался.
Пройдя по горам и лесам острова Киусиу за десять суток 200 верст, они были пойманы и приговорены японским судом к 4 годам тюрьмы — офицеры и 1 году — рядовые.
После окончания войны оба казака вернулись в родное Забайкалье, ничего не требуя за свои муки и унижения, принятые не по своей вине.
В докладной записке, поданной главнокомандующему 22 марта 1906 года в Лошагоу, Святополк-Мирский обратился с просьбой: «…Я люблю военную службу, отдался ей весь, и мне тяжело будет продолжать ее, если мой послужной список будет замаран отметкой о бытности моей в плену. Поэтому я осмеливаюсь просить о разрешении не вносить в мой послужной список бытности моей в плену. Думаю, что страдания, мною вынесенные, дают мне право на такую просьбу».
И больше ничего не попросил офицер: ни увеличения денежного содержания, ни очередного воинского звания. О трагедии Святополк-Мирского стало известно потом, а 5 мая, после ухода офицеров на разведку с этой же целью и для наблюдения за противником, были высланы 2-я сотня 1-го Читинского полка к Хабалину; 4-я — на Шализай; 6-я — по долине Седзыхе до Моди и Аупилу для связи с уссурийцами и для рекогносцировки маршрута Шализай-Фынхуанчен; 3-я сотня держала «летучую» почту — Далинский перевал — Падзахэ; 3-я сотня 1-го Верхнеудинского полка была выдвинута на Лаунляо, Хандухань и Дагушань; 2-я и 6-я сотни верхнеудинцев были примерно в 100 верстах у деревни Санадаолин и шли на соединение с отрядом.
Теперь, зная все это, можно представить, какие усилия предпринимались генералом Мищенко, чтобы обеспечить командование Восточным отрядом сведениями о противнике.
В ходе разведок казаки постоянно сталкивались с разъездами противника или его боевым охранением, несли потери в людях и конном составе.
6 мая 2-я сотня 1 — го Читинского полка в ходе разведки столкнулась с японским разъездом в 50 драгун. Не приняв боя, драгуны повернули коней и поскакали назад. Вся сотня, выхватив шашки, с гиканьем и свистом кинулась за ними, но поработать клинками не пришлось.
Преследуя драгун, читинцы нарвались на засаду японской пехоты. Залп остановил казаков, заставил спешиться и вступить в огневой бой. Только с наступлением сумерек сотня начала отход на Дзюдьзяпудзы, потеряв двух казаков убитым и и одного раненым.
Японские передовые отряды активизировали свои действия, пытаясь улучшить свои позиции и обойти отряд Мищенко.
В этот же день, 6 мая, японская пехота превосходящими силами атаковала 4-ю сотню Читинского полка. На помощь ей поспешил 1-й Верхнеудинский полк, заставивший японцев остановиться. Во время боя есаул Талаевский по распоряжению командира полка выслал небольшой офицерский дозор влево, который обнаружил обходной маневр японцев, пытавшихся отрезать отряд Мищенко от Сюяна.
Отряд своевременно отошел к деревне Сандзель, и этим он обязан сотнику Чеславскому и его казакам, предупредившим своих об опасности обхода.
Все эти дни отряд отражал атаки японской пехоты, наступающей на Сюян от Фынхуанчена, не прекращая разведку на Дагушань, где ожидалась высадка японских войск.
В ночь с 6 на 7 мая 3-я сотня верхнеудинцев подъесаула Беклемишева, возвращаясь с разведки от Дагушаня, у деревни Сетхучензы попала в засаду. При подходе к деревне казаки не заметили часового, который, пропустив сотню мимо себя, выстрелил по ней и поднял тревогу. Спереди по опешившей сотне ударил залп. Подъесаул Беклемишев решил пробиться и повел сотню в атаку, но завершить ее не удалось, так как казаки попали на залитое водой рисовое поле. Во время второго залпа Беклемишев был ранен. Падая с коня, он успел прокричать казакам, чтобы они держались правее рисового поля. Три раза бросались казаки в атаку, но были остановлены мощным винтовочным огнем. В ночном бою потеряли и других офицеров: штабс-ротмистра Владимира Геништа и сотника Михаила Лескова. Всех трех офицеров вынести из-под огня противника не удалось, несмотря на все попытки казаков это сделать. Штурм деревни дорого обошелся сотне: без вести пропавшими числились подъесаул Беклемишев, штаб-ротмистр Геништа и сотник Лесков, а также 27 казаков. Позже, в донесении генерала Мищенко, ссылавшегося на сведения, полученные от китайцев, указывалось, что 16 казаков убиты, двое офицеров и 7 казаков находятся в плену, из них 1 офицер и 4 казака ранены, о судьбе других казаков ничего не известно. Потом узнают, что все трое офицеров были тяжело ранены, а подъесаул Беклемишев — смертельно.
Начав наступление, японцы потеснили отряд Мищенко и к 11 час. 8 мая заняли высоты левого берега реки Данихэ, открыв залповый огонь по казачьим цепям. Конный разъезд и взвод пехоты противника попытались было переправиться на русский берег, но полусотня 2-й сотни читинцев лихой атакой сбросила их в реку. До 22 час. 2-я сотня, действуя в качестве арьергарда, не давала противнику перейти на правый берег реки и отошла только тогда, когда весь отряд сосредоточился на отдых у деревни Сендзянь. Опасаясь окружения, генерал Мищенко перевел отряд на Далинскую дорогу, за первый от Сюяня перевал, по боковой тропе, проложенной по краю пропасти.
В арьергарде действовали 2-я и 6-я сотни 1-го Верхнеудинского полка, а полусотня 5-й сотни этого полка осуществляла боковое охранение. Вскоре к отряду присоединилась 1-я Забайкальская казачья батарея.
