Альв въехал в лес. Деревья окутывал густой мрак, но вдали виднелось красное зарево. Приблизившись, он понял, что это огонь просвечивает сквозь стены хижины, сплетенной из ветвей и обмазанной глиной. Хижина стояла под большим раскидистым дубом, с которого друиды некогда срезали смолу. Ярл альвов почувствовал, что там живет колдунья, он слез с коня и постучал в дверь.

Ему отворила женщина, такая же старая и сгорбленная, как и вековой дуб. Перед ней стоял альв; лунный свет отражался от шлема, кольчуги и сивого, словно туман, коня, что щипал позади подстриженную траву.

— Добрый вечер, мать, — сказал Имрик.

— Пусть ни один из альвов не зовет матерью меня, родившую супругу рослых, как тополя, сыновей, — буркнула колдунья, однако подала ему рог пива. Видимо, живущие поблизости селяне снабжали ее продуктами и пивом, а она им платила чарами. Внутри хижины Имрику пришлось согнуться и сдвинуть груду костей и прочего мусора, прежде чем он сумел сесть на единственную скамью.

Он смотрел на колдунью странно раскосыми глазами альвов, цвета закрытого туманом неба, без видимого зрачка. В глазах Имрика мелькали тени древнего знания, потому что он долго жил на свете, хотя выглядел по-прежнему молодым: широкий лоб, торчащие скулы и тонкий нос. Серебристо-золотые кудри, более тонкие, чем паутина, спускались из-под рогатого шлема на закрытые красным плащом широкие плечи альва.

— На памяти последних поколений альвы редко заглядывали к людям, — сказала колдунья.

— Да, мы были слишком заняты войной с троллями, — ответил Имрик, и голос его звучал, как вздох ветра в кронах далеких деревьев. — Но теперь у нас перемирие, и мне интересно, что произошло за последние сто лет.

— Многое, но хорошего мало, — буркнула ведьма. — Из-за моря явились датчане, убивают, жгут, грабят; захватили для себя большую часть восточной Англии и еще не знаю что.

— Это не так уж плохо. — Имрик разгладил усы. — Когда-то тем же занимались англы и саксы, до них пикты и шотландцы, еще раньше — римляне, перед ними — бритты и галлы, а до них… Впрочем, история длинна и не кончится на датчанах. И я, следящий за этим почти от сотворения этой земли, не вижу здесь ничего плохого, поскольку могу с интересом проводить время. Хотел бы я увидеть этих пришельцев.

— Тебе не нужно далеко ездить, — ответила колдунья, — потому что Орм, прозванный Сильным, живет на берегу моря в одной ночи пути на смертном коне.

— Это не расстояние для моего жеребца. Я поеду туда.

— Подожди. Подожди, альв! — С минуту колдунья сидела, бормоча что-то под нос, и слабый свет небольшого очага отражался в ее глазах так, что казалось, будто два красных огонька движутся среди дыма и теней. Потом она радостно расхохоталась и крикнула: — Да, да, езжай, альв, к дому Орма на берег моря! Орм далеко, но его супруга охотно тебя примет. Недавно она родила сына, но его еще не крестили.

При этих словах Имрик насторожился.

— Это правда, колдунья? — спросил он тихим бесцветным голосом.

— Да, клянусь Сатаной. У меня свои способы, чтобы всегда знать, что творится в этом проклятом доме. — Одетая в лохмотья старуха, сидя на корточках перед слабо тлеющими углями, раскачивалась взад-вперед, и огромные бесформенные тени носились по стенам хижины. — Пойди и убедись сам.

— Я не осмелюсь забрать ребенка датского вождя. Он может быть под опекой Асов.

— Нет. Орм христианин, хоть и не очень ревностный, а его сын до сих пор не посвящен ни одному из богов.

— Плохо приходится тем, кто пытается меня обмануть.

— Мне терять нечего, — ответила колдунья. — Орм сжег моих сыновей в их собственном доме, и мой род угаснет вместе со мной. Я не боюсь ни богов, ни дьяволов, ни альвов, ни троллей. Я сказала тебе правду.

— Поеду посмотрю, — решил Имрик и встал. Кольца его кольчуги серебристо зазвенели. Завернувшись в широкий красный плащ, он вскочил на белого жеребца.

Он мчался через поля и леса, словно дуновение ветра, словно полоса лунного света. Страна людей раскинулась далеко и широко: тенистые деревья, высокие холмы, белые от инея луга, дремлющие в лунном сиянии. Тут и там под звездным небом темнели человеческие усадьбы. Какие-то существа кружились в темноте, но то были не люди. Имрик услышал вой волка, топот маленьких ножек между корнями дуба, заметил блеск зеленых глаз лесного кота. Животные знали, что рядом проезжает ярл альвов, и уходили поглубже во мрак.

Вскоре альв добрался до усадьбы Орма. Овины, сараи и дома прислуги, построенные из грубо отесанных бревен, с трех сторон окружали мощеный булыжниками двор. С четвертой вздымались к небу украшенные резными драконами крыши, выделявшиеся на фоне звезд. Имрик нашел маленькую комнатку с другой стороны дома. Собаки, учуяв альва, зарычали, но прежде, чем успели залаять, Имрик обратил на них страшный взгляд белесых глаз и рукой начертал в воздухе какой-то знак. Собаки отползли, тихо поскуливая.

Как блуждающий ночной ветер, альв подъехал к нужной комнате, колдовским способом открыл изнутри окно и заглянул внутрь. Свет луны упал на ложе, серебристой линией обрисовывая фигуру Эльфриды в облаке распущенных волос. Но Имрика интересовал только ребенок, прижимающийся к матери.

Ярл альвов рассмеялся, хотя лицо его осталось неподвижным, как маска, закрыл окно и повернул на север. Эльфрида вздрогнула, проснулась и прижала к себе спящего ребенка. Глаза ее вновь подернулись туманом беспокойных снов.

В те времена народы Страны Чудес еще жили на поверхности земли, но даже тогда что-то необычайное простиралось над их имениями, словно их подвесили между мирами смертным и сверхъестественным. Место, которое в определенное время могло выглядеть как обычный холм или лес, в иную пору сверкало неземным великолепием. Поэтому люди избегали северных гор, известных как горы альвов.

Имрик ехал в сторону Альвгейта, который выглядел не каменистым холмом, а высоким замком со стройными башнями, бронзовыми воротами и мощеными мрамором дворами. Стены коридоров и комнат покрывали красивейшие волшебные гобелены с меняющимися узорами и сверкающие драгоценные камни. В лунном сиянии жители Альвгейта танцевали за стенами замка. Имрик проехал мимо, направляясь к главным воротам. Копыта его коня разбудили эхо, и невольники-низовики заторопились услужить ему. Спрыгнув на землю, он направился к замку.

Там блеск бесчисленных свечей преломлялся в золоченых и выложенных дорогими каменьями мозаиках, создавая ослепительную игру цветов. Из комнат доносились звуки музыки: плеск арф, причитания волынок и шепчущие, как горные ручьи, флейты. Фигуры на гобеленах и коврах медленно двигались, словно живые; полы, стены и ребристые, закрытые голубоватой дымкой высокие потолки напоминали живое серебро: оно непрерывно изменялось, хотя никто не смог бы сказать, как это происходит.

Имрик спустился в подземелье, где тишину нарушало лишь звяканье его кольчуги. Внезапно его окружила темнота, лишь изредка разгоняемая светом факелов, а воздух подземелья остудил его грудь. Время от времени слышался лишь лязг металла да жалобный стон, отдающийся эхом в сырых коридорах, пробитых в камне. Но ярл не обращал на это внимания. Как и все альвы, он двигался быстро, словно кот, тихо и ловко сходя вглубь темноты.

Наконец он остановился перед дубовой дверью, усиленной бронзовыми прутьями, зелеными от плесени и потемневшими от времени. Только Имрик имел ключ от трех больших замков. Бормоча заклинания, он открыл замки и рванул дверь. Пронзительно заскрипели петли — ведь минуло уже триста лет с тех пор, как дверь открывали в последний раз.

В камере за дубовой дверью сидела женщина из рода троллей, прикованная к стене за шею настолько тяжелой бронзовой цепью, что она могла бы удержать на якоре корабль. Бледный свет воткнутого за дверью факела падал на ее огромное тело, нагое и мускулистое. Она была совершенно лысой, а ее зеленая кожа странно подергивалась. Повернув к Имрику отвратительную голову, она скривила губы в жуткой гримасе, ощерила белые зубы, но глаза ее были пусты, как два черных колодца, в которых можно утопить душу. Имрик держал ее здесь девятьсот лет, и она помешалась.