— К ночи они нас догонят, — холодно констатировала Крона.

— Мы будем держаться вместе, верно, Джоссерек? — спросила Дония. — Мы еще отправим несколько из них на съедение муравьям. Но поклянись, если увидишь, что я в безвыходном положении и ничего не могу сделать, ты меня убьешь. Я обещаю тебе то же самое. Сдаваться нельзя. Если они одолеют, лучше искать спасения в смерти.

Крона хранила молчание. Джоссереку было интересно, поступит ли она так же, как они с Донией, или примет пытки и унижение, как последнее испытание твердости духа. Но почему нужно выбирать между пытками и смертью? В сознании у него забрезжил выход из положения.

— Дония! — закричал он, глаза у него возбужденно блестели. — Крона, мы можем с ними справиться!

Дония изумленно уставилась на него, проводница же осталась безучастной. Так же мерно стучали копыта лошадей.

— Каким образом? — спросила Дония.

— Надо поджечь траву. На равнине она быстро загорится, а ветер дует прямо на них. Быстрее!

Горечь послышалась в голосе Донии.

— Я боялась, что ты это предложишь, — сказала она так тихо, что скрип седла почти заглушил слова. — Нет. Уничтожить землю… добровольно? Нет. Я сама тебя убью, если ты это сделаешь.

Его взорвало.

— Ты тайный агент Империи! — взревел он. — Ты начнешь когда-нибудь думать? Мы, только мы одни, можем предупредить северян о планах Сидира. — И уже обращаясь к Кроне: — Если рогавикьянцы не сдадутся, баромьянские всадники уничтожат все стада на северных землях. Перебьют всех животных. И у них есть все возможности сделать это. Неужели это известие не стоит нескольких квадратных миль равнины, которые снова зарастут травой?

Дония застонала, Крона закрыла рукой лицо. Пальцы ее так напряглись, что выступили сухожилия на тыльной стороне ладони и побелели костяшки. Когда она открыла лицо, ее Джоссерек едва расслышал ее за грохотом копыт:

— Он говорит правду. Мы должны так сделать.

Прошла еще минута, прежде чем Дония выдохнула:

— Да, пожалуй.

Джоссерека захлестнуло ощущение первой, пусть и не очень значительной победы.

Он не ожидал, что хотя бы одна из них пойдет на это. Он осадил лошадь, сорвал несколько веток с куста и набрал немного хворосту. Это заняло немало времени. Не сразу ему удалось зажечь сухую листву, но вскоре огнем был охвачен весь пучок.

Теперь Джоссерек поскакал, делая зигзаги. Он наклонялся то влево, то вправо, касаясь своим факелом травы и кустов. Поднялось зарево. Оно волной расходилось от Джоссерека, двигаясь в сторону преследователей. Пламя вздымалось и клокотало, дым вскипал, словно морская пена, пепел клубился над обуглившейся землей. Сквозь гарь он с трудом разглядел, как отступали бродяги. Их неистовые вопли едва слышались в гуле пожара.

Они, должно быть, обогнули горящий участок, и теперь огонь окружал их со всех сторон. Они явно были ненормальными. Те, кому было уже нечего терять, горели заживо. Остальные пытались вырваться из огненного кольца, но пламя настигало их.

Ненормальные? Джоссерек подумал об этом и остановился. Лошадь дрожала и тяжело дышала под ним; глубокое, болезненное дыхание — так же дышала лошадь Донии. Ветер с ледника развевал гриву, обдувал пот, блестевший на крупе. Вой ветра перекрывал рев пожара.

«Если женщины действительно сумасшедшие, то сумасшествие у них чисто рогавикьянское. И… наверное, они оставили нас в покое, не потому, что спасовали перед пожаром. Они до смерти перепугались. Они, вероятно, считают, что тот, кто способен поджечь землю, слишком страшен, чтобы иметь с ним дело. Как бы там ни было, они ведь тоже жители Рогавики.»

— Дело сделано. — Несчастный голос Кроны был едва слышен, словно она находилась где-то очень далеко.

И тут он почувствовал, что готов принять решение.

— Нет, — возразил он, обращаясь к ним обоим. — Все только начинается.

— Что ты имеешь в виду?

Он высоко поднял голову.

— Я имею в виду, что больше не позволю никому указывать мне. Дония, мы должны рассказать на стоянке и в лагере все, что мы знаем. Неважно, если это их разозлит. Известие, которое мы несем, не должно умереть вместе с нами, как это едва не случилось сегодня. Может быть, это единственное, что сможет их объединить. Вы, северяне, не солдаты. Но прошло то время, когда ваши люди могли заботиться только о собственных домах. Когда на кого-нибудь из ваших нападали, ему на помощь в лучшем случае приходили добровольцы из других семей. Даю руку на отсечение, они больше искали приключений, нежели действовали осознавая, что сегодня помогут они, а завтра помогут им. Теперь вы должны измениться, или вас ждет разгром. Все северяне, от Диких Лесов до Тян-Шана, должны объединиться, чтобы дать отпор врагу. И они не могут позволить себе спокойно кочевать за своими стадами, ожидая, пока соберется общее собрание и что-то там решит. Они должны сплотиться как можно быстрее. Ты слышишь меня, Дония?

Сидир задержался в Аулхонте на три дня, хоть знал, что армия его недоумевает, что поползли уже слухи. Но вот курьер принес сообщение, которое стронуло его с места.

— … да, сэр, отряд из полка Золотого Ягуара…

— Какой именно отряд? — прервал его Сидир.

— Отряд Копья Кхалла. Они натолкнулись на банду местных жителей, более многочисленную, чем обычно. Полковник Фелгэй полагает, что охотники начали объединяться. Как обычно, они атаковали сразу, не вступая в переговоры, и нанесли нам тяжелые потери. Понимаете, сэр, у них завелось новое оружие: они таскают с собой гнезда шершней и забрасывают их в гущу наших порядков. Когда лошади разбегаются куда попало, они вырезают солдат, причем каждый справляется с тремя-четырьмя нашими. Бок о бок с мужчинами сражаются женщины, на их счету почти половина убитых. Оставшиеся в живых отступили, перегруппировались и послали за подкреплением. Тем временем противник занял позицию на голой скале. Целому полку не удалось выбить их оттуда. Взять высоту можно только с большими потерями. Полковник Фелгэй послал меня сообщить вам об этом и получить дальнейшие указания.

«Отряд Копья Кхалла, один из самых лучших моих отрядов разбит кучкой дикарей», — пронеслось в сознании Сидира.

— Мы можем держать осаду скалы, пока они там все не вымрут, сэр, — предложил гонец. Это был кривоногий, невысокого роста ветеран-баромьянец старой закалки, который говорил то, что думал, не особо считаясь с мнением офицеров.

— Но это задержит нас: потребуется много людей, чтобы удерживать их от вылазок, которые могут дорого нам обойтись.

— Ага, — Сидир потер подбородок. — Отсюда до того места дня полтора езды. Попробуй отдохнуть хоть немного. Через час мы выезжаем. — Он отдал приказ своему адъютанту по-рагидьянски: — Подготовьте свежих лошадей и конвой из гм-м… шестерых.

— Как, сэр? — запротестовал тот. — Так мало?

— На этой земле дьяволов я предпочитаю не лезть с советами к Главнокомандующему, — сказал гонец. — Мы очистили дорогу вдоль реки, за нами чисто. Ведь я добирался сюда один.

— Шестерых, — повторил Сидир. — А теперь вы свободны. Оба.

Оставшись в главной комнате один, он дал волю эмоциям. Вокруг лежали земли Гервара. Может быть, среди тех бандитов была и Дония? Он почувствовал дрожь в коленях, чуть-чуть, самую малость.

«Глупо, глупо! Все говорит против такого предположения».

— Неуверенность смазала забрезжившую надежду. — «А все-таки почему бы не предположить, что она отправилась домой? Ведь в этих местах она обычно зимует. Это и есть сама зимовка. И у меня есть шанс показать ей, как бережно я отношусь ко всему, что ей принадлежит.»

В любом другом месте он приказал бы своим людям все разорить, разграбить и сжечь дотла. Когда наступят холода, люди-волки поневоле внимут голосу разума. Тогда им придется занимать те жилища, которые он позволит им занять. Это могло бы сработать в нетронутых районах. «Могло бы, могло!»