— Надеюсь, вы правы, — вздохнул Иннл. — Но, извините меня за дерзость, из ваших слов следует, что вы совершенно не разбираетесь в их характере.

— Я ценю дерзость. — Сидир выдавил улыбку. — Ложь и лесть не просто бесполезны, они вредны. — «Неужели Дония лгала мне, — подумал он, — или я просто не сумел понять, что она пыталась объяснить? Неужели ее любовь ко мне была фальшивой, или же она просто наслаждалась мною таким, каков я есть? Конечно, когда она обратилась ко мне за помощью, это было не рассчитанное предательство, а акт отчаяния. Что же я сделал не так, Дония?»

— Тогда объясни мне, — попросил он. — Как, ты говоришь, племена определяют свои территории?

— Во-первых, Главнокомандующий, это не племена, — ответил Инил. — И не кланы. Наше слово «семья» лишь приблизительно соответствует их слову «рорскэй!». Семьи внутри такого «рорскэй» имеют тенденцию заключать смешанные браки, но это не обязательно. Это лишь результат соседства. В этих смешанных браках муж входит в семью жены — без всяких там церемоний, глубокие чувства, может быть, вообще отсутствуют, хотя один Бог знает, какие чувства жители Рогавики считают важными для себя. За двадцать пять лет торговли с ними я так в этом и не разобрался.

Сидир потер подбородок.

— И тем не менее, этот муж будет защищать семью, в которую он вступил, не на жизнь, а на смерть.

— Да. Как правило, народность — это набор семей, которые по традиции охотятся на одной определенной территории. Эта территория огромна. На всех северных землях проживает менее сотни народностей, в каждой из них — по двести-триста человек. Стада, за которыми они кочуют, достаточно четко определяют зоны их обитания, ибо у этих животных есть определенное чувство территории.

«Неужели именно это взбесило Донию? В ее первобытном восприятии мира — стада это ее дом? Ее боги, духи ее предков?»

— Отдельные представители и группы партнеров перемещаются свободно, — продолжал Инил. — Они всюду желанные гости, так как приносят с собой новости и вносят разнообразие в скучный быт стоянок. Никто не запрещает им охотиться. Но серьезного вторжения какой-нибудь крупной группы в чьи-то охотничьи угодья никогда еще не бывало. По-моему, это вообще немыслимо.

— Даже в трудные времена? В бескормицу?

— У них не бывает трудных времен. Численность населения здесь сохраняется достаточно низкой, поэтому им всегда хватает еды, даже если поголовье скота падает… скажем, во время очень суровой зимы.

«И это тоже ненормально. Это признак упадка, признак того, что народ вымирает. То же самое, что в Арванете. Вымирает наиболее сильная в умственном отношении часть населения. Именно поэтому Империя сможет завоевать северян. Но тогда слаба и Дония?»

— По-моему, их религия запрещает завоевания. — предположил Сидир, — Как и многое другое.

— Я не уверен, что у них есть то, что мы называем религией, — сказал Инил.

— Что?

— О, я слышал предположения, что некоторые из них делают некое подобие духовной карьеры. Но я полагаю, что все это только предположения.

«Никакие войны не смогут их сплотить. Никакие лидеры не смогут ими управлять. Они не опираются ни на какую веру. Тогда как же они выжили?»

Инил закутался в плащ.

— Очень холодно, Главнокомандующий, — пожаловался он. — Не пойти ли нам в дом?

— Иди, если хочешь. Я хочу еще немного подышать. Вскоре я присоединюсь к тебе.

— Ледник уже затронул и ваши области, верно? — пробормотал Инил и удалился.

Сидир посмотрел ему вслед. Что это все могло значить, тысяча чертей?

Его внимание снова вернулось к окружающему. Ему предстояло сделать многое, очень многое. Прежде всего следовало собрать сведения. Без проводников из местного населения — некоторые коренные жители часто присоединялись к завоевателям, во всяком случае, в других краях так и было — его разведывательным отрядам придется пробираться вперед наощупь, сталкиваться со всякими неожиданностями, составлять карты всех местностей, попадающихся на их пути, где за каждым камнем может сидеть стрелок, а в каждой яме прятаться смерть. И они смогут сделать это, его парни, и сделают. И где-нибудь они отыщут дом Донии и оцепят его, чтобы сделать его обитателей заложниками или уничтожить в назидание строптивым. Но он должен попробовать решить все миром. Какое все-таки короткое лето в этих местах, населенных призраками!

И она тоже жила здесь…

«Почему?

Попробую быть объективным. Красивая. Необычная. Великолепный характер. Мужской ум и нервная система. И может быть, прежде всего… тайна. Никогда не знаешь, что там у нее внутри. И ничто из перечисленного не объясняет, почему эта потеря так кровоточит в моей душе.

И почему я говорю о какой-то тайне. Вернее всего, она просто не брала ничего в голову, и ничего серьезно ее не интересовало. И она была готова точно так же, как и со мной, кувыркаться с тем кочегаром или с кем-нибудь еще. Но она была неспособна долго хитрить, первая же случайная ссора привела ее в бешенство. Я не могу забыть не саму Донию, а свою мечту.

А к чему мне мечта?»

Женщин Рогавики называют колдуньями.

Споря с его рагидьянским разумом, в нем зашевелился характер потомственного дикаря. Он почувствовал, как кусается ветер, вздрогнул и скрылся в доме.

Уже несколько дней Дония и Джоссерек двигались на север, в Гервар, прежде чем встретили группу охотников. Джоссерек не стал считать, сколько их было. В этих пустынных местах время и пространство слились воедино, здесь имели значение только события — порывистый ветер с дождем, радуга, преследование антилопы, чтобы добыть пищу, или бегство от стаи диких собак; закат, просвечивающий алым сквозь прозрачные крылья летучих мышей, — кружащих над озером, шумный взлет глухаря из ягодника, брод через холодную, как лезвие ножа, реку, непроизвольный смех над играми лисят, находка улья с медом в трухлявом пне, дикая любовь при свете луны, потом нежная любовь на рассвете, а как-то раз — сумасшедшая любовь — небеса тогда налились багровым и ревели, изрыгая грозу. Все эти события отдельными волнами накатывались на монотонные мили и мили пространства. Он видел, что местность медленно меняется. Низкие пологие холмы и долины стали уже привычны глазу. Чаще стали встречаться деревья и низменные луга, потом пошли болота. Ночи стали холоднее.

Когда Дония заметила слева от себя струйки дыма, она свернула в том направлении.

— У них могут быть новости, которых мы еще не слышали, — пояснила она. — Но главное — рассказать им то, что известно нам. К наступлению летнего Лэндмита нужно собрать как можно больше сведений.

«Лэндмит — это не Китмит, который наступает на каждой территории почти одновременно с солнцестоянием, — вспомнил Джоссерек. — Лэндмит на два месяца позднее. Черт! Неужели им понадобится столько времени, чтобы начать объединяться? К тому времени Сидир будет уже в Рунге.»

Но он уже знал, что спорить бесполезно.

— Где мы сейчас находимся? — спросил он.

— Ты имеешь ввиду, на чьей земле? На фераньянской. — Дония щелкнула языком и ударила пони каблуками. Пони понесся рысью. Джоссерек последовал за ней, следом потянулись две запасные лошади.

К лагерю охотников они подскакали незамеченными — их скрывал горный кряж. С вершины Джоссерек разглядел у ручья дюжину круглых палаток с коническими крышами. Их владельцы явно принадлежали к членам одного Братства — ассоциации семей, проводивших вместе зимние месяцы. Многие из них и охотились вместе. (Некоторые, особенно молодежь, и зимой и летом странствовали в других районах).

День был солнечный и теплый, сильно пахло торфом. И взрослые и дети собрались между палаток и готовили ужин. Громадный степной олень был подвешен среди котелков над углями. Рядом стояло несколько легких фургонов, на которых через равнину возили грузы. Усталые тягловые лошади, прихрамывая, паслись рядом. Ездовые лошади, собаки и соколы были на охоте. Взгляд Джоссерека скользнул по зеленому склону в сторону горизонта, на восток, и там увидел охотников. Охотники гнали стадо — огромную волну желто-коричневых тел; земля дрожала от грохота копыт. Сами верховые цепочками скакали по краям стада, держа в руках луки и копья.