Тем не менее она поняла его и спросила:

— Тогда в чем же состоят ваши интересы? Почему это вторжение вас так волнует?

— Я говорил тебе…

— Это не такая уж веская причина. Наши встречи на корабле были слишком кратковременны, чтобы я смогла сделать вывод об истинных причинах. Но теперь… Если бы приморцы просто хотели понаблюдать за нами, они послали бы кого-нибудь открыто. Они могли бы назвать себя собирателями знаний, сказать, что им просто интересно… Ученые, да, ты мне рассказывал, когда мы бродили по городу, что у вас их много. К чему рисковать, если вами движет только любопытство?

Джоссерек почувствовал облегчение.

— Ты проницательна!

«Но не слишком ли проницательна для дикарки?»

— Пока вы побеждаете, но мы не теряем надежды. Мыслящих людей нашего народа интересует сера.

— Сера? — Она вскинула брови. — Ах, да. Желтое горючее вещество, которое мы называем «зевио».

— Самые богатые месторождения в мире остались вдоль пролива Дольфин, — воскликнул он. — Мы получали серу в основном из Арванета, когда он контролировал месторождения. Теперь это подмяла под себя Империя, а она запрещает экспорт. Из серы делают порох. Скейрад считал себя покорителем баромьянских кланов, но его наследник, по словам императора, станет покорителем мира. — Его передернуло. — Я не считаю, что даже самые дальние его потомки смогут когда-нибудь завоевать весь мир, но в Ичинге весьма недовольны нынешним положением дел.

— Да. Это разумно. Мы можем тебе доверять. — Дония бросила кролика, хлопнула Джоссерека по плечу и сверкнула улыбкой. — Я рада.

В висках у него стучало. Он смог бы прямо сейчас сгрести ее в охапку, но она отошла, осторожно положила перепелиные яйца и сказала:

— Если ты будешь готовить, то я займусь нашей одеждой.

— Да, я здорово голоден, — признался он.

Они занялись работой, каждый своей. Ее пальцы проворно сновали сплетая травяные нити основы.

— Куда мы пойдем отсюда? — спросил он. — Или, для начала, где мы находимся?

— Западнее Югулара и севернее реки Крэбэппл, которая в него впадает. Я следила за нашим маршрутом. Ближайшая стоянка — в Булгаре, до него идти пешком еще дня два. Нет, я забыла, что твои ноги слишком нежные. Пожалуй, дня четыре. Будь осторожен, когда начнешь сдирать шкуру с кролика — я хочу сшить из нее мокасины для тебя. Невыделанная шкура скоро растрескается, но ее хватит, чтобы дойти до стоянки. А там — лошади и дом, так что не стоит беспокоиться.

—. Твой дом далеко, верно? Ты так же хорошо знаешь всю территорию Рогавики?

Она кивнула головой.

— Стоянки, зимние сады и другие постоянные жилища. Я знаю их по картам, даже если сама никогда там не была. Их не так уж много.

— Но как же ты сможешь их найти? — Он округлил глаза. — Я не вижу ни единого ориентира.

— У нас нет компаса, значит, мы будем ориентироваться по звездам и солнцу. Все зависит от того, как быстро мы пойдем. Над стоянками круглые сутки виден дым. В ясную тихую погоду этот дым виден на горизонте за тридцать, а то и за сорок миль. — Она перевела расстояние в единицы, принятые в Арванете и нахмурилась. — Обитатели стоянок вынуждены тушить костры с приближением солдат империи. И так будет продолжаться, пока мы не выжжем всю эту саранчу.

Хотя воздух был теплых, его передернуло.

«Я считаю себя бандитом. Я убивал людей и спокойно спал после этого, но ее тон, ее взгляд… Неужели солдаты империи действительно могут повредить ей. Неужели это чума, которой все равно, кто перед ней? Неужели им чуждо все человеческое? Как ее народу удалось на протяжении всей своей истории избегать войн и не причинять никому вреда?»

Он искал и не находил ответа.

— Дония… — спросил он наконец. — Дония, почему ты стала такой дикой вчера ночью? Разве мы не договаривались, что будем шпионить, собирать информацию, по крайней мере до Фулда?

Она выронила рукоделие. Рот у нее сжался, на шее набухли мышцы. Он услышал тихое рычание.

— Прости меня, — прошептала она в смятении.

Глубоко дыша, она с трудом возвращала себе спокойствие, лицо и грудь вновь приобретали нормальный цвет. Но голос все еще оставался надтреснутым.

— Я должна была убить Сидира. Но мне это не удалось. Демоны терзают меня. В следующий раз позволь мне вытрясти из него душу.

— Но… но ты… и он… Ты говорила, что любишь его, или что-то в этом роде…

— Это было до того, когда он двинулся на север. Когда он вторгся в Яир и Лено, я почувствовала… я уже не сомневалась, что рано или поздно то же случится и с Герваром. Если бы он взял меня туда… Но сначала он мне говорил… если мы не подчинимся императору… он перебьет всю дичь… Неужели ты не понимаешь?! — закричала Дония. — Если я столкну тебя с утеса, что тебе останется делать, кроме как упасть? И что мне оставалось делать, кроме как вцепиться ему в горло?

Она взвизгнула, вскочила и умчалась.

Джоссерек был поражен. Ему и раньше приходилось видеть нечто подобное у воинов: ею овладела ярость такой ураганной силы, что она должна была либо бежать, что было сил, либо, наброситься на него, на какое-нибудь животное, на стенку — на что угодно, лишь бы выплеснуть ее. На все, что может быть разрушено или убито. Она каталась среди высокой травы, рычала, простирала руки кверху, словно пыталась вырвать из неба солнце.

Значит обитатели Рогавики именно такие, как утверждают южане, решил житель Киллимарейча. В лучшем случае, это дикари. Они научились кое-чему, но не обрели ни разумности, ни терпения, ни способности контролировать себя. Он недоумевал, почему они вызывали в нем грусть. Или, может быть разочарование? От них нет никакой пользы, как от союзников — они даже опасны до тех пор, пока их не завоюешь или не истребишь. А они обречены на это, потому что, в сущности, слабы и малочисленны. Нет. Не стоит ждать от них многого ни в политическом, ни в военном смысле. Что касается Донии, то она вела себя настолько здраво и разумно, так знающе и заинтересованно, как ни одна женщина, виденная Джоссереком. Но это только внешнее. Ее настоящее лицо глубоко скрыто. Это скорее Акула, нежели Дельфин.

Он вернулся к своим кухонным делам. Ему по-прежнему нужна была ее помощь. Во время их путешествия, он будет присматриваться к окружающему, может быть, что-нибудь и окажется полезным. Но при первой же возможности он отправится в рагидьянский порт на западном побережье и отчалит домой. А дома он расскажет Мулвену Роа, что здесь для приморцев нет никакой надежды.

Дония обежала большой круг, вернулась и теперь, опустившись на землю, тяжело дышала. От пота ее волосы стали мокрыми и слиплись. Пот капал со щек, струйками стекал меж грудей. От нее исходил острый запах, который постепенно сменялся чистым ароматом женщины. В глазах у нее снова засветился здравый смысл.

— Ты себя лучше чувствуешь? — осмелился спросить Джоссерек.

Она кивнула.

— Да, немного. — Они… не убьют… стада. Нет, они умрут сами. Унг-нг-нг, хорошо пахнет.

Она снова была в хорошем настроении, вся ее ярость ушла в бег.

Его едва не стошнило от перепелиных зародышей, но она грызла их с видимым удовольствием. Кролик был мягкий, и Джоссерек принялся за него с аппетитом, но в жарком не было ни соли, ни специй.

— Всегда пей кровь, — посоветовала она, когда он об этом сказал. — Когда мы тронемся в путь, мы будем питаться лучше.

— А мы можем убивать пасущийся скот? — скептически спросил он.

— Я могу, если мы захотим, или можем отбить какого-нибудь детеныша. Но нам незачем будет этим заниматься. Я сделаю рогатку и мы будем стрелять птиц. Кроме того, здесь полно всевозможных маленьких зверушек, а еще раков, моллюсков, лягушек, змей, трав, корней, грибов. Я же говорила тебе, что это — щедрая земля. Скоро ты сам в этом убедишься.

Она поела и поднялась. Он продолжал сидеть, скользя взглядом по ее фигуре. Он видел ее во всем великолепии и вспомнил, что «Рогавика» означает «Дети неба». Она потянулась и рассмеялась навстречу тем расстояниям, которые так влекли ее.