— На дворе мороз больше, чем в сердце благородной девицы, — сказал он, а потом спросил: — Кто это?

— Фреда, дочь Орма, — ответил Торкел. — Ей как-то удалось вернуться.

Аудун подошел к девушке.

— Это чудесно! — весело сказал он и обнял ее, но прежде, чем успел поцеловать в щеку, почувствовал отчаяние, терзающее душу девушки. Он отошел в сторону. — Что случилось?

— «Что случилось, что случилось!» — фыркнула Ааса. — Не задавай глупых вопросов несчастной девушке. А теперь убирайтесь оба, дайте мне уложить ее.

Потом, Ааса принесла ей поесть, а затем долго шептала и гладила по волосам, как мать. Девушка расплакалась и плакала долго, но удивительно тихо. Ааса обняла ее и позволила выплакаться, а потом Фреда уснула.

Торкел предложил ей пока пожить у них. Хотя вскоре она пришла в себя, но не была уже той веселой девушкой, какой все ее помнили.

Торкел спросил ее, что произошло, а когда Фреда побледнела и опустила голову, быстро добавил:

— Можешь не говорить, если не хочешь.

— Мне незачем скрывать правду, — сказала она еле слышно. — Вальгард увез нас с Асгерд за море, собираясь отдать какому-то языческому королю, чье расположение он хотел завоевать. Как только он высадился… на него напал другой викинг. Вальгард бежал, а Асгерд погибла в схватке. Этот другой вождь забрал меня с собой, но потом, вынужденный уладить какое-то дело и не имея возможности взять меня, оставил возле дома моего отца.

— У тебя странное вооружение.

— Его дал мне этот викинг, а он получил его еще от кого-то. Я часто сражалась рядом с ним, он был хорошим человеком для язычника. — Фреда засмотрелась на огонь, пляшущий в очаге. — Да, он был лучшим, храбрейшим и самым нежным из людей. — Она скривилась. — И почему бы ему не быть таким — ведь он происходит из хорошей семьи.

Она встала и быстро вышла во двор. Торкел проводил ее взглядом, дергая бороду.

— Она не рассказала нам всей правды, — буркнул он, — но это все, что мы когда-либо услышим.

Фреда не сказала больше даже священнику, который ее исповедовал. После разговора с ним она пошла одна погулять и остановилась на вершине холма, всматриваясь в небо.

Зима шла к концу, и был ясный, не очень холодный день. Снег сверкал белизной на молчаливой земле, а вверху раскинулось безоблачное небо.

Фреда спокойно произнесла:

— Я совершила смертный грех, не признавшись, с кем жила без свадьбы. Но я оставляю эту тяжесть себе и унесу ее в могилу. Отец небесный, ты знаешь, что наш грех был слишком чудесным, чтобы осквернять его сейчас чудовищным названием. Накажи меня, как пожелаешь, но пощади его, ибо он не ведал, что творит. — Она зарделась. — Кроме того, мне кажется, я ношу под сердцем то, что ты, Мария, должна помнить… — но он не должен страдать за грехи своих родителей. Отец, Мать и Сын, делайте со мною что хотите, но пощадите это невинное дитя.

Спустившись вниз, она почувствовала, что на сердце у нее стало легче. Холодный воздух целовал горящие щеки девушки, солнечные лучи зажигали медные вспышки в ее волосах, серые глаза сверкали. Улыбка блуждала по ее губам, когда она встретила Аудуна сына Торкела.

Хоть и ненамного старше ее, Аудун был высоким и сильным. Его считали хорошим хозяином, и он мог стать смелым воином. Светлые кудри окружали лицо, красневшее так же часто, как лицо девушки. Несмело улыбнувшись в ответ на улыбку дочери Орма, он подбежал к ней.

— Я… искал тебя… Фреда, — сказал он.

— Зачем? Я кому-то нужна?

— Нет, только… ну… да, я хотел… поговорить с тобой, — запинаясь, пробормотал он. Юноша шел рядом с девушкой опустив голову и лишь изредка поглядывая на нее.

— Что ты собираешься делать? — спросил он наконец. Безмятежное настроение покинуло Фреду. Она взглянула на небо, потом на поля. Отсюда не было видно моря, но ветер в тот день дул так сильно, что донес до ушей девушки его неустанный, беспокойный шум.

— Не знаю, — ответила она. — У меня никого нет…

— Нет, есть! — воскликнул он, но тут язык его словно одеревенел и он не сказал ничего больше, хотя мысленно и проклинал себя за это.

Зима истекала ручьями под ударами весны, но Фреда продолжала жить в доме Торкела. Никто не упрекал ее в том, что она носит в себе ребенка. Не случись этого после того, что она пережила, все бы думали, что с ней не все в порядке. Поскольку была она здоровой и сильной, а может, из-за остатков альвийской магии, ее почти не тревожила тошнота и она могла работать наравне со всеми, а когда заняться было нечем, отправлялась на долгие прогулки, одна или в обществе Аудуна. Ааса рада была помощи и возможности поболтать, поскольку дочерей у нее не было вообще, а служанок немного; хозяйство их ничем не напоминало имение Орма. Впрочем, это супруга Торкела говорила почти все время, а Фреда вежливо ей отвечала, когда к ней обращались.

Поначалу время было для нее палачом, но не из-за тяжести греха и скорби по близким — это она могла вынести, а новая жизнь в ее лоне частично заменила их, — а из-за тоски по Скафлоку.

Он не подавал признаков жизни, а она не видела его с тех пор, как в последний раз он печально взглянул на нее у кургана Орма в то зимнее утро. Он ушел, окруженный со всех сторон врагами, в самую мрачную из всех стран, за сокровищем, которое должно было стать причиной его гибели. Где он сегодня? Жив ли еще или уже лежит мертвым, и вороны выклевывают ему глаза, когда-то светившиеся только для нее? Жаждал ли он смерти так, как когда-то Фреду? А может, просто забыл о том, чего не мог вынести, и отрекся от людей ради холодных объятий Леи? Нет, это невозможно, он не отверг бы любви, пока жив.

Но жив ли он, и если да… долго ли проживет?

Время от времени он снился ей, стоял перед нею как живой, держал в объятьях, и их сердца бились в одном ритме. Он шептал ей на ухо, смеялся, слагал любовные стихи, и игра становилась любовью… Она просыпалась среди ночи, задыхаясь в душном мраке…

Фреда изменилась… После великолепия альвийского замка и безумных, но таких радостных дней охоты на троллей в лесной глуши, жизнь людей казалась ей серой и ограниченной. Поскольку Торкел крестился только для того, чтобы торговать с англичанами, Фреда редко видела священника, хотя и жаждала этого, зная, что согрешила. После чудес леса, холмов и моря церковь казалась ей угрюмой. Она по-прежнему любила Бога — ведь вся земля была его творением, а церковь — делом рук человека. — но не могла заставить себя встречаться с Ним очень часто.

Иногда она уходила по ночам, садилась на коня и ехала на север. Благодаря колдовскому зрению, она могла мельком видеть жителей Страны Чудес — убегающего гнома, сову, рожденную не из яйца, черный корабль, плывущий вдоль побережья. Однако те, кого она решалась спросить, бежали от нее, и девушка не могла ничего узнать о войне между альвами и троллями.

Но даже мельком замечаемый мир, необычайный и безумный, был миром Скафлока, и в некое короткое, но чудесное время она сама принадлежала к нему.

Она искала себе работу, чтобы не думать слишком много, а ее молодое здоровое тело расцветало. Когда недели превратились в месяцы, она почувствовала в себе то же волнение, которое заставляет птиц лететь за моря и раскрываться почки, похожие на кулачки младенца. Увидев себя в пруду, она поняла, что из девушки превратилась в женщину — ее стройная фигура округлилась, груди набухли, кровь быстрее кружила по телу. Она становилась матерью.

Если бы он мог сейчас увидеть ее… Нет-нет, это невозможно. Но она любила его, любила всем сердцем.

Зима ушла среди дождей и раскатов грома, первая зелень покрыла деревья и луга, птицы вернулись домой. Фреда увидела знакомую пару аистов, которые удивленно описывали круги над имением Орма. Они всегда гнездились на крыше его дома… Фреда расплакалась тихо, как весенний дождь, в сердце ее была пустота.

Хотя нет, ее вновь заполняло чувство — уже не прежняя безграничная радость, но спокойное удовлетворение. Ребенок в ее лоне рос, и в нем или в ней — это не имело значения — ожили все забытые надежды.