Охота эта непрестанно велась обеими сторонами. Часто любовники прятались в пещере или под каменной аркой, наблюдая за погоней, и только тонкий покров чар, сотканный руническими песнями Скафлока и защищавший от прямого взгляда, скрывал их следы. Когда они бежали после убийства двух-трех солдат от большого отряда троллей, им вслед летели стрелы, копья и камни, пущенные пращей. Из своей пещеры они видели, как проплывают мимо длинные корабли троллей, настолько близко, что можно пересчитать заклепки в щитах воинов.

И было холодно, очень холодно.

Ведя такую жизнь, они ближе узнали друг друга, узнали, что их тела — лишь часть того, что можно любить. Скафлок часто думал, стал ли бы он без Фреды сражаться с троллями. Ее стрелы убили множество врагов, а дерзкие планы засад погубили еще больше. Именно ее поцелуи в минуты отдыха побуждали его действовать, а помощь и утешение, которые она дарила ему в любое время дня и ночи, добавляли сил. Для Фреды Скафлок был самым сильным, отважным и лучшим из всех мужчин, ее мечом и одновременно щитом, любовником и соратником.

Девушка даже стыдила себя, что ей не мешает отсутствие у него веры. Скафлок объяснил ей, что святые слова и знаки могут повредить чарам, в которых они нуждались. Со своей стороны Фреда пришла к выводу, что было бы кощунством использовать их для получения превосходства в борьбе между двумя лишенными души племенами, что лучше, а может, даже и безопасней, не читать молитв. Что касается войны между альвами и троллями, то раз это была война Скафлока, она стала и ее войной. Когда-нибудь, после победы, она уговорит его выслушать священника, и Бог наверняка поможет ее любимому поверить в него.

Жизнь изгнанников была тяжела, но девушка замечала, что ее тело приспосабливается к ней: чувства обрели остроту, мышцы — силу, а душа — твердость. Ветер подгонял кровь в ее жилах, звезды поделились блеском с ее глазами. Постоянно балансируя на острие меча, Фреда научилась наслаждаться каждой минутой, познала глубины, о которых прежде даже не подозревала.

Странно, думала она, что голодные, замерзшие, испуганные — они никогда не ссорились. Они думали и действовали как один человек, словно были вылеплены из одной глины. Между ними имелись только такие различия, которые отвечали желаниям другого.

— Когда-то я хвалился перед Имриком, что никогда не испытал страха, поражения и несчастной любви, — сказал Скафлок. Он лежал, положив голову на колени Фреды, а она расчесывала ему спутанные ветром волосы. — Он сказал мне тогда, что это крайности человеческой жизни. Я не понял, что он имел в виду, но теперь вижу, насколько он был мудр.

— Откуда он мог это знать?

— Не знаю, потому что альвы лишь изредка терпят поражения, очень редко испытывают страх и никогда — любовь. Но, встретив тебя, я нашел в себе все эти три крайности. Я становился больше альвом, чем человеком, но ты возвращаешь мне мою человечность, и я теряю альвийские навыки.

— Что-то альвийское попало и в мою кровь. Боюсь, я слишком мало думаю о том, что хорошо и свято, зато слишком много о приятном и полезном. Я становлюсь все грешнее.

Скафлок привлек ее лицо к своему.

— И хорошо делаешь. Эти рассуждения о долге, законе и грехе не приводят ни к чему хорошему.

— Ты кощунствуешь… — начала она, но Скафлок закрыл ей рот поцелуем. Она попыталась освободиться, и все кончилось любовной игрой, полной веселья и мнимой борьбы. К тому времени, как они закончили, Фреда забыла о дурных предчувствиях.

Когда тролли перестали опустошать земли альвов, они вернулись в крепости и редко покидали их, разве что отрядами слишком многочисленными, чтобы их можно было атаковать. Скафлок, убив несколько оленей, заготовил много мороженого мяса, но, оставшись без ратного дела, помрачнел и уже не заигрывал с Фредой, а проводил дни, сидя в углу пещеры.

Девушка старалась развеселить его.

— Теперь нам не грозит опасность, — сказала она.

— Зато мы не можем сражаться, — ответил он. — Мы просто ждем конца. Эльфхейм гибнет, вскоре все королевства Страны Чудес будут принадлежать троллям. А я сижу здесь!

Однажды он вышел из пещеры и увидел ворона, парившего под свинцовым небом. Море набрасывалось на скалы у его ног, шумело и гневно рычало, готовясь к новому прыжку, а водяная пыль замерзала там, куда падала.

— Какие ты принес вести? — крикнул Скафлок на языке воронов. Разумеется, он воспользовался не этими словами, потому что языки зверей и птиц сильно отличаются от человеческого, но смысл был именно такой.

— Я прилетел с юга, из-за Пролива, чтобы обрадовать своих сородичей, — ответил ворон. — Валлония и Вендландия уже в руках троллей, Скания близка к этому, а войска короля альвов отступают к центральным провинциям государства. Нам хорошо пировать там, но воронам нужно торопиться, ведь война скоро закончится.

Скафлок пришел в такую ярость, что наложил стрелу на тетиву лука и убил ворона. Но когда мертвая птица упала к его ногам, гнев покинул юношу, сменившись печалью.

— Я поступил дурно, убив тебя, — тихо сказал он. — Ты не сделал мне ничего плохого, ты творил доброе дело, очищая мир от гниющих останков прошлого. Ты был другом, к тому же беззащитным, а я убил тебя, хотя позволяю своим врагам жить спокойно.

Он вернулся в пещеру и вдруг расплакался. Рыдания разрывали ему грудь. Фреда обняла его, успокаивая, как ребенка, пока он не выплакался в ее объятиях.

В ту ночь Скафлок не мог заснуть.

— Эльфхейм гибнет, — бормотал он. — Прежде чем сойдет снег, он будет только воспоминанием. Ничего не остается, кроме как выступить против троллей и забрать с собой столько, сколько смогу.

— Не говори так, — просила Фреда. — Этим ты предашь не только себя, но и меня. В сто раз лучше жить и бороться.

— Чем бороться? — с горечью спросил Скафлок. — Альвийские корабли затоплены или рассеяны по морям, воины пали, закованы в кандалы или прячутся, как мы с тобой. В замках альвов поселились ветер, снег и волки, а враг сидит на троне ярла. Альвы одиноки, наги, голодны и беззащитны…

Фреда поцеловала его, и в этот момент Скафлок увидел сияние меча, как бы высоко поднятого на фоне мрака.

Девушка почувствовала, что ее любимый напрягся, как стальной брус, долго дрожал, словно по этому брусу били тысяча молотов, а потом прошептал:

— Меч… подарок Асов… да, этот меч…

Фреда испугалась:

— О чем ты? Что это за меч?

Прижавшись к ней в темноте, Скафлок начал тихо шептать ей на ухо, словно боясь, что ночь его услышит. Он рассказал, как Скирнир привез сломанный меч, как Имрик спрятал этот клинок в стене подземелья Альвгейта, и как Тюр предупредил его, что близко время, когда ему потребуется подарок Асов…

Закончив, он почувствовал, что Фреда дрожит в его объятиях — она, которая охотилась на вооруженных троллей. Тихо и неуверенно девушка произнесла:

— Не нравится мне это, Скафлок. Плохая это вещь.

— Плохая? — воскликнул он. — Это наша последняя надежда. Один, знающий будущее, предвидел день гибели Эльфхейма… и дал нам меч, который должен этому помешать. Беззащитны? Мы покажем им, что все обстоит иначе.

— Плохо иметь дело с языческими вещами, особенно подаренными языческими богами, — умоляюще сказала она. — Только зло может выйти из этого. О, мой любимый, забудь об этом мече!

— Боги несомненно имеют какую-то свою цель, — согласился он, — но ей не обязательно противостоять нашим. Я думаю, Страна Чудес — это шахматная доска, на которой Асы и йотуны передвигают альвов и троллей в какой-то игре, превосходящей наше понимание. Но мудрый игрок заботится о своих пешках.

— Но ведь этот меч спрятан в Альвгейте.

— Я проберусь туда. У меня есть одна идея.

— Меч сломан. Как ты найдешь… как мы найдем гиганта, который сможет его починить? Как заставить его отковать заново меч, который будет использован против родственных ему троллей?

— Наверняка есть какой-нибудь способ, — в голосе Скафлока прозвучали металлические нотки. — Я уже даже знаю, как получить нужные сведения, хотя это очень опасно. Мы можем проиграть, но дар богов — последний наш шанс.