— Нееет… — прохрипела Кайа, захлёбываясь слезами.

Эльтаир прижал её к себе и принялся гладить её волосы. Кайа не сопротивлялась. Ей было уже всё равно. Глаза высохли от слёз. Всё смешалось. Всё. Гнев, страх, отчаянье, одиночество, безысходность…

— Если на то будет воля небес, то она оживёт, — слабо улыбнулся Эльтаир.

— Она не умрёт, нет! — всхлипнула Кайа. — Нет! Она воин! И она умрёт смертью воина, а не так… Нет! Она вообще никогда не умрёт! Никогда!

— Потери лишь делают нас сильнее…

Кайа оттолкнула Эльтаира и кинулась в свою комнату на второй этаж. Ей хотелось побыть одной. Только с пустотой комнаты. Наедине с серыми стенами. Как порой одна глупость может изменить всю жизнь!

Захлопнув дверь, Кайа села в угол и посмотрела сквозь окнонное стекло на далёкое, чуждое небо. Оно было по-прежнему безмятежным и бесконечно-синим. Лёгкие пушистые облачка плыли в вышине, некоторые из них походили на растрёпанные перья птиц поднебесья. Они деформировались, раздвигались, и вскоре перья необратимо разрывались на маленькие бесформенные кусочки, которые, постепенно становясь всё меньше и меньше, вскоре и вовсе растворялись в синеве. За время пребывания Кайи на территории Длинномордых ни разу не полил дождь, ни разу не упала с неба хотя бы одна капля. Небо как нарочно оставалось безмятежным и безучастным к судьбе полукровок, словно дразня Кайю тем, как непомерно далеки стали от них теперь небеса.

Кайа задумалась. Ей так надоело прятаться! Интересно, а что будет ждать её там, если она вдруг умрёт? Примут ли на небеса полукровку? А что, если с ней произойдёт, как в легенде с истреблёнными фуриями, которые обязаны вечно скитаться между небом и землёй, не в силах попасть ни к небесным предкам, ни на землю, ни исчезнуть в бездне времён? И передасться ли хоть единому существу её грязная Энергия?

Кайа спешно отбросила эти мысли. Никто не знает, что по ту сторону жизни. Это всего лишь легенды, созданные для услады смертных.

Кайа сиротливо прижалась к холодной стене. Она всегда считала, что одиночество — наказание для неё. Но нет. Пожалуй, нет ничего лучше одиночества. Тишина, покой, свобода действий. Ты не от кого не зависишь, и никто не зависит от тебя. У тебя нет друзей, а значит, тебе не придётся переживать разлуку с ними. Ты можешь делать, что хочешь и как хочешь. Одиночество — это хорошо. Когда можно поговорить с небом, послушать песни листьев и вдохнуть полной грудью воздух свободы… Пожалуй, Август поступил правильно, оставив их. Он просто был не в силах и дальше каждый день переживать за сестёр. Теперь, чтобы с ним не случилось, ответственность за их жизни не лежит на его плечах.

Больше всего Кайе сейчас хотелось провалиться под землю, исчезнуть, улететь подальше. Хотелось вырвать сердце, чтобы оно не саднило внутри. Хотелось стереть память. Проститься с жестоким миром, жертвой которого она стала.

«В чём смысл жить? Жить в страданьях, в горе… Зачем нам это?»

Жизнь всего одна. И смысл её отжечь на этом свете так, чтоб потом не стыдно было уйти на другой. Так если ей мешают жить в её удовольствие, и ей ничего с этим не поделать, есть ли смысл в её существовании?

Кайа посмотрела в небо, но то по-прежнему оставалось безучастно.

«Нет. Если я живу, значит так кому-то нужно!» — подумала она.

Она нужна Лисьему Хвосту. Она нужна Эльтаиру. А может, она нужна и Доре, и даже той же сварливой Кенди, хоть они и сами этого не понимают. Ведь своими жизнями они обязаны ей — Кайе. Благодаря ей они сейчас живут в этом доме. Благодаря ей они все встретились и собрались вместе.

Дверь в комнату распахнулась, и на порог выскочила взмыленная от ярости Дора. Глаза её горели непрекрытым гневом. Подскочив к Кайе, она схватила её за воротник и рывком подняла с пола.

— Что ты себе позволяешь! — завизжала она.

— Отстань! — буркнула Кайа, выскочив из «объятий» сестры.

— Ты видела, что ты сделала с Кенди! Ты только посмотри!

— Зуб за зуб! — фыркнула Кайа. — Из-за неё Дымка чуть не…

— Кстати, чуть не забыла! — взвизгнула Дора. — Эльтаир послал меня передать тебе, что жива твоя Дымка. Но это не стоило той драки, что ты учинила!

Дора, хлопнув дверью, выскочила из комнаты.

Кайа застыла в изумлении, не зная, как ей теперь и поступить. С одной стороны, Дора принесла хорошую весть, и Кайе не терпелось кинуться на первый этаж и осведомиться, что с Дымкой всё в порядке. Но с другой стороны форма, в которой Дора преподнесла эту весть, наводила на мысль противоположную радостной. Неужели Дору абсолютно не тревожит, что там, на первом этаже, умирает та, кто воспитывала их вместо матери, прошла с ними и горе, и радость? Неужели её волнует только то, что Кенди разбила лицо, Кенди, которая и пальцем не шевельнула во имя их блага, а напротив, всячески старалась отравить им существование?

Кайа вышла на лестничную площадку и перевесилась через перила, заглядывая на первый этаж.

— Эльтаир? — позвала она.

Эльтаир вышел из-за угла и кивнул Кайе.

— Дымке нужен покой. Сейчас она спит.

— Спит? Точно?

— Ты помогла спасти её. Спасибо тебе.

— Нет — тебе спасибо!

Кайа спустилась на первый этаж и покосилась на диван. Из-за подушек выглядывал серый кошачий бок, и Кайа с облегчением заметила, что тот ритмично поднимается и опадает.

— Пойдём! — сказала она Эльтаиру, махнув рукой на дверь. — Нужно поговорить с тобой.

— А почему не здесь? Нужно приглядывать за Дымкой!

— Нужно поговорить наедине. Никто не должен нас услышать!

Эльтаир задумался, но кивнул и пошёл за ней.

Мярион. Недалеко от Храма Солнца.

— Аймек говорит, что мои птицы доставили письма с интересующим Вас вопросом на все дорожные посты, — дослушав серию писков орла, подытожила Крошка. — Там же, где таких постов не имеется, охотничьи птицы летят вдоль дороги к выходу из города, надеясь обнаружить какие-либо следы кареты Наследницы.

Райпур благодарно кивнул ей:

— Спасибо, — вздохнул он. — Без тебя я бы точно не справился.

— Будешь благодарить, когда мы узнаем что-то о местоположении твоей Наследницы, — фыркнула кошка. — Не стоит рассыпать направо и налево благодарностями только из чувства солидарности.

Райпур устало склонил голову набок и пробурчал:

— Но… без помощи твоих птиц я бы и в правду с места не сдвинулся.

Крошка снова что-то неопределённо фыркнула, но возражать не стала.

Они сидели в каком-то мелком закоулочке, заканчивавшемся глухой серой стеной, из-за которой уныло проглядывал клочёк такого же серого неба. В закоулочек выходила одна единственная дверь, да и та, судя по всему, была запасным входом или выходом для прислуги. Под козырьком у двери в ряд стояли пустые бочки, скорее всего, из-под вина. В противоположном углу горой валялись ящики из-под овощей или фруктов. В одном из таких ящиков и свернулась, лениво свесив вниз лапки, Крошка. Райпур сел на бочку возле неё. Запрокинув голову, он смотрел на врезающуюся в хмурое небо бетонную крышу, и монолит домов убегал из-за его спины в непомерно далёкую мрачную высь.

— Расслабься, нам ещё долго тут сидеть, — буркнула Крошка, подвернув под себя лапку. — Поверь мне, как только моим подопечным станет что-то известно, они мигом пригонят сюда. Быстрее ничего не сделаешь. Печеньку хочешь?

Райпур медленно покачал головой.

— Как знаешь, — повела плечом белая кошка. — В этом ящике остались весьма сносные печеньки.

— Раз уж у нас появилось свободное время, — протянул бывший генерал, покосившись на кошку. — Можно мне задать один вопрос?

— Хм, опять старая песня? — буркнула та в ответ. — Жизнь тебя так и не научила терпению… Ну ладно, давай уже, задавай.

Райпур задумался:

— Как… как ты понимаешь орлов?

— Ха, глупый вопрос! Выучила язык, только и всего.

— Выучила язык?

— Угу. Горло и голосовые связки котов устроены так, что нам не составит особого труда сымитировать крики птиц. А наши уши позволяют нам улавливать малейшие сигналы собеседника. Некоторые птичьи кличи расположены на более низких частотах или подобны ультразвуку и услышать их можно только по колебанию воздуха, которое так отлично улавливает мембрана кошачьей ушной раковины. Человек тоже способен подражать птичьему щебету, но ему никогда не расслышать всех оттенков птичьей речи, так как слух его в разы тупее кошачьего. На основе наблюдений за птицами я выявила, какой сигнал относится к какому предмету или действию, и таким образом сложила эти сигналы в единую языковую систему, — тут Крошка прекратила тароторить, и на её всегда серьёзной мордочке появилось что-то похожее на ласковую улыбку. Вздохнув, она добавила. — Первой птицей, с которой я ещё котёнком начала свои наблюдения за сигналами птиц, был Аймек. Я нашла его ещё маленьким, несмышлённым птенчиком в печной трубе этого дома. Хорошо хоть, что даже будучи глупеньким малышом, он помнил свой язык. Я, добрая душа, взяла птенца себе, выкормила, отогрела. Думала выпустить потом, да он сам не захотел уходить. Так мы стали жить вместе.