Царь, высшие причины понуждают
Меня вернуться, прежде чем потоки
Прольются вражьей крови. Где Давид?
Нет никого, кто бы сумел сыскать
Героя. Остается меньше часа
До битвы. Слышишь, как нетерпеливо
Пехота криком оглашает воздух
И как земля грохочет и трепещет
От топота подкованных копыт?
Звон шлемов и мечей, и грозный гул,
И вопль, и ржанье? — Даже трус почует
Прилив отваги, а Давида нет.
И где он? Но зато — ну, полюбуйся,
Ну, погляди (какое чудо!). Кто
Вместо него явился в стан? Священник,
В своем холщовом белом облаченье,
Дрожа от страха, возле беньямитов
Он прятался. Что ж, выслушай его,
Ради каких соображений высших
Он добровольно хочет умереть.
Скажу, коль царский гнев не воспретит…
Гнев? Значит, ты, злодей, его достоин?
Но кто ты?.. Кажется, я узнаю…
Ты из спесивого тупого стада
Пророков рамских.
Я ношу эфод.
Я первый из левитов. И в служенье,
К которому господь его призвал,
Наследую святому Аарону
И многим поколениям достойных
Священников. И при ковчеге в Номве
Я состою; а сей ковчег священный
Порою находился в сердце битвы,
Хотя ты полагаешь, что не въяве
Мы служим богу; впрочем, при Сауле
Священники — товар не ходкий: все же
Когда воитель побеждает в боге,
Иначе невозможно победить,
Нас по-иному ценят. Ты меня
Не знаешь? Что за чудо! А себя
Ты знаешь? — Со стези господней ты
Сошел, а я в той скинии служу,
Где пребывает всемогущий бог;
Саула там уже давным-давно
Не видывал никто. А звать меня
Ахимелех.
Так для меня зовется
Изменник. Я тебя уже узнал.
Ты вовремя пришел. Скажи, не ты ли
Давал приют изгнаннику Давиду,
Постель, и кров, и пищу, и спасенье,
И, ко всему, оружье? Да какое!
Священный меч, который по обету
Подвешен был в той скинии для бога,
Ты снял своей десницей нечестивой!
И опоясал им врага престола,
Не доброхота твоего царя?
Сомнений нет, что ты явился в стан,
Чтобы предать меня.
О да, предать,
Поскольку я пришел, чтобы молиться
О даровании тебе победы,
В которой отказал тебе господь.
Да, это я, который оказал
Поддержку неизвестному Давиду.
Но кто он? Уж не зять ли он царя?
Не самый ли отважный среди войска?
Не самый добрый, праведный, прекрасный
Среди сынов отечества? Не он ли
Твой меч во дни войны, а во дворце
Не он ли пеньем побеждает душу?
Любимец женщин, родины отрада,
Гроза врагов — таков он, тот Давид,
Которого я уберег. А ты
Уж не вернулся ль к почестям военным?
Не попытался ли вести сраженье?
Вернуть победу и освободиться
От страха, что в тебя вселил господь?
Меня ты проклинал — себя ты проклял,
Откуда вдруг взялось у вас, жестоких,
Преступных, кровожадных богомолов, —
Откуда вдруг участье? Самуилу
Казалось преступлением, что я
Не умертвил царя амаликитян,
Захваченного в плен; а это был
Великий государь, прекрасный воин,
Храбрец и щедр на собственную кровь
Ради народа. Бедный царь! Ко мне
Доставленный в колодках, побежденный,
Не оскорбил он гордости царя
Мольбою о пощаде. Но злодеем
Он показался Самуилу, тот
Своей рукою трижды погрузил
Меч в сердце безоружного. — Вот ваши
Победы каковы! Но если кто-то
Пытается унизить государя,
Он тотчас же найдет у вас поддержку,
Приют и щит. И не ковчег, отнюдь,
А лишь дела мирские вас заботят!..
Кто вы такие? Темный, грубый род,
Посмеивающийся втихомолку,
Который в безопасных облаченьях
Осмеливается порочить нас,
В доспехах обливающихся потом,
Нас, что проводят боевые дни
В крови и ужасе, со смертью рядом,
Во имя жен, детей и вас самих.
И вы-то, трусы, хуже слабых женщин,
Жезлом тщедушным, вытверженной псальмой
Мечтаете остановить мечи!
А ты кто? Царь земной, но перед богом
Кто царь? Саул, опомнись! Ты не больше,
Чем венценосная пылинка. Я
Сам по себе — ничто, но я гроза,
Вихрь, буря, если бог меня подвигнет;
Господь, который сотворил тебя,
И взглядом-то тебя не удостоит:
Что за Саул? — Напрасно ты предался
Агагу, по дороге к преступленью
Напрасно следуешь его стопам.
Какая кара есть для государя
Бесчестного, кроме меча? И есть ли
Жестокий меч, не призванный всевышним?
Свои взысканья вырубает бог
На мраморе и воздает не меньше
Израилю, чем Филистии. — Бойся,
Саул! Уже, я вижу, в черной туче
Парит неумолимый ангел смерти
На огненных крылах; одной рукой
Он обнажает раскаленный меч,
Другой — хватает волосы седые
На голове злодея. Трепещи,
Саул! — Вон кто на смерть тебя толкает,
Вот этот: Авенир, брат Сатаны.
Он в старом сердце бередит сомненье,
Обводит властелина и царя,
Как малое дитя. А ты, безумец,
Лишаешь дом свой подлинной опоры?
Где дом Саула? Сам в пучине волн
Он растворил его, и дом тот рухнет,
Уже он падает, уже он — пепел.
Уже — ничто.
Мне прорицая беды,
Ты лучше предсказал бы их себе.
Не ведал ты, явившись в этот лагерь,
Что здесь умрешь: так предвещаю я.
Распорядится этим Авенир. —
Ступай, мой верный Авенир, приказы
Преступного Давида отмени,
В них кроется измена. Луч денницы
Мне завтра будет вестником войны.
А замысел Давида был лукав —
Напасть на недругов перед заходом,
Тем как бы намекая на мою
Слабеющую руку. Но посмотрим!
Я чувствую, что все твои угрозы
Во мне зажгли военный пыл, и завтра
Я поведу войска, не хватит дня
Для грозной сечи, что я учиню.
Ну а того схвати и приведи,
Мой Авенир, и пусть себя убьет…
О, небо! Царь! Отец! Остановись!
Молчи! — Пусть вены отворит, и кровь
Изменника падет на филистийцев!
С ним рядом пусть удерет и этот…
Мало
Для царской мести. В Номву я пошлю
Мой гнев, чтоб уничтожил матерей,
Детей, стада, рабов, дома чтоб выжег
И племя лиходейское развеял
По ветру. И тогда уж с полным правом
Твои пророки скажут: «Вот Саул».
Моя рука, которую так часто
Вы призывали для кровопролитья,
Еще ни разу не разила вас:
Вот почему смеялись вы над нею.
Царь ни единый помешать не может
Погибнуть праведником: смерть моя
Сладка мне будет и славна. А вашу
Бог издавна предначертал: вы оба
Умрете жалкой смертью от меча,
Но не от вражьего и не в бою.
Ступай. — Тебе я молвил божье слово,
Но ты был глух; мой долг исполнен; жизнь
Прочь! Увести
Его на смерть — на долгую и злую.
