Прекрасно это утро. Солнце встало

Без алой плащаницы и как будто

Сулит счастливый день. — О времена!

Где вы, ушедшие? Тогда Саул

Не поднимался в лагере с ковров,

Не будучи уверенным, что к ночи

Спать ляжет победителем.

О царь,

Зачем сомненье? Ты не пасовал

Перед напором филистимлян. Это

Сражение, — попомнишь Авенира, —

Чем более оттянется, тем будет

Почетней и полней твоя победа.

Ах, Авенир, — когда переберешь

Дела людские — ясно, что воззренье

У юности иное, чем у нас!

Когда я мог рогатину метать,

Которую сейчас едва держу,

Я мало колебался… Но не младость

Одну утратил я… Была со мною

Еще неодолимая десница

Всевышнего!.. И был, по крайней мере,

Со мной Давид, мой витязь.

Ну а мы?

Уж будто без него победы нет?

Коль думать так, я меч бы обнажил

Лишь для того, чтобы пронзить себя.

Давид, который первая причина

Всех бед твоих…

Ах, нет! Причина бед

Моих страшней… А ты? Зачем скрывать

Весь ужас положенья? Если б не был

Я любящим отцом, каким являюсь,

К несчастью… ах, нужны ли были мне

Победа, царство?.. В гущу вражьих копий

Давно бы ринулся без промедленья,

Давно б уже без жалости пресек

Ужасное мое существованье.

Ведь сколько лет уже не тешил смех

Мои уста? Возлюбленные чада,

Ко мне ласкаясь, вызывают часто

Лишь гнев во мне… Нетерпеливый, мрачный.

Жестокий, злобный — вот я стал каков,

Всегда себе не мил, не мил другим,

При мире жажду войн, при войнах — мира,

Из каждой чаши пью я тайный яд,

Ищу я в друге недруга; порою

Ворс нежный ассирийского ковра

Колюч, как терн, тревожен краткий сон,

Ужасны сновиденья… Кто поверит?

Страшит меня военный зов трубы,

Превыше нету для Саула страха,

Чем звук трубы. Ты видишь: овдовел

Саулов дом, утративший величье;

Ты видишь сам: со мной ли нынче бог,

И ты (ах! разумеешь это сам),

Ты кажешься порой мне верным другом,

Как есть на деле, — сильным полководцем,

Соратником, и воином, и славы

Моей защитником, а вдруг — лжецом,

Придворным лицемером, низким, хитрым

Врагом, изменником…

Увы, Саул,

Ты и сегодня, в полном разуменье,

Все так же возвращаешься к предметам

Былого времени! А вся смятенность

Души твоей (ты знаешь!) происходит

Из обиталища пророков этих,

Из Рамы. Кто впервые произнес,

Что ты отвержен богом? Самуил —

Старик тщеславный, дерзкий, лживый, хитрый;

Потом орава гнусных лицемеров

Отозвалась ему, как эхо. Он,

Завистник, над твоей главой увидел

Венец, который почитал своим.

Он ожидал, что царская корона

Вот-вот коснется седины его,

Когда своей единодушной волей

Народ Израиля пустил по ветру

Тот замысел, избрав себе царем

Воителя. И в этом весь твой грех.

И сразу ты не стал избранник божий,

Как только сам себе стал господин.

Сперва лишь это тронуло твой ум,

Потом нашептывания Давида

Усугубили дело. Да, конечно,

В бою он был храбрец, не отрицаю,

Но он всегда прислужник Самуила,

Он больше расположен к алтарю,

Чем к полю битвы, он десницей — воин,

Душой — священник. — Вот теперь ты знаешь

Всю истину без ложной мишуры.

Я рода твоего, и блеск царя

Есть слава Авенира, а Давид

Не вознесется, не поправ Саула.

Давид?.. Я не терплю его… Но дочь

Ему я отдал в жены… Что ты знаешь!

Все тот же голос, тот же вышний голос,

Что по ночам когда-то звал меня,

Когда я — молод, беден и безвестен —

И мысленно не приближался к трону;

Тот самый голос с жутким выраженьем

Меня вдруг вспугивает по ночам,

Гремя, как разъяренная волна:

«Приди, Саул, приди, Саул!..» Священный,

Пророческий, величественный образ,

Являвшийся мне до оповещенья

О том, что бог избрал меня царем,

Мне чудится, я вижу Самуила

Во сне, но по-иному, чем тогда.

Его я вижу из теснины мрачной

Сидящим на сияющей горе:

Пред ним Давид коленопреклоненный,

Его священным миром умащает

Пророк, другою длинною рукой,

Которая не меньше ста локтей,

Он тянется к моей главе, срывает

С волос венец и волосы Давида

Украсить хочет; веришь ли — Давид

Ниц падает, венец не принимает,

И вопиет, и слезы льет, и кажет,

Чтоб мне его вернули… — О, виденье!

О, мой Давид! Ты, значит, мне послушен?

Ты зять еще? и сын? и друг? и верный

Мой подданный?.. Но ярость! но проклятье!

Венец похитить с этой головы!

О, трепещи же, старый посягатель…

Кто ты?.. Конец тому, кто так помыслит!..

Ах, горе мне! вот я уже в бреду!..

Погибнет пусть Давид: исчезнут с ним

Все страхи, и несчастья, и виденья.