Барах, не называй меня. В тот день,
В тот грозный день разгрома, мы с отцом
Вернулись в Астрахань. Взяв во дворце
Ценнейшие каменья и одевшись
Крестьянами, родители мои,
Эльмаза и Тимур, и я бежали.
Скрываясь от людей, мы шли в пустынях
И в диких скалах. Боже мой, Барах,
Как много бед, как много мук снесли мы!
В горах Кавказа мы попались в руки
Грабителям
{48}, и только жизни наши
Нам вымолить слезами удалось.
Нам спутниками были голод, жажда
И всякие невзгоды. Я нередко
Нес на плечах то старика отца,
То мать мою несчастную, и так
Мы продолжали путь. Я сотню раз
Удерживал родителя, который
Хотел с собой покончить, и не реже
Мать к жизни возвращал, когда она
Лишалась чувств от слабости и горя.
Так мы достигли города Яика.
Там, у дверей мечетей, горько плача,
Я со стыдом просил о подаянье,
По улицам и лавкам собирая
Сухие корки, мелкую деньгу,
Я кое-как кормил отца и мать.
Вдруг новая беда. Бесчеловечный
Султан Хорезма, не желая верить
Молве о том, что мы давно погибли,
Затем что трупов наших не нашли,
Назначил богатейшие награды
За наши головы. Он разослал
Монархам письма с просьбой разыскать нас.
Причем давал точнейшие приметы.
Ты знаешь сам, как все его страшатся.
Ты знаешь, что низложенный монарх
Жалчей и подозрительней, чем нищий,
И что такое польза государству?
Благоприятный случай мне открыл,
Что царь Яика отдал приказанье
Негласно нас искать по всей столице,
Я бросился к родителям моим,
Я умолял их скрыться. Мой отец
Рыдал, рыдала мать. Они искали
Объятий смерти. Друг мой, нелегко
Отчаянные души успокоить,
Напоминая им веленья неба
И умоляя. Все же мы бежали,
Для новых мук, для новых бед, для новых
Терзаний…
