— Первый раз вижу такое чудо, — искренне признался Герлах. — Саша, если такую штуку подарить Илонке, да она в жизни больше ни на кого не посмотрит! Как ты думаешь, сколько такая штука может стоить?

— Не знаю, — хрипло вздохнул Завьялов. — На Землю это официально не провезешь, а на Марсе продавать нет никакого смысла.

— Подарю Илонке, — сказал Герлах. — Она этого лейтенантика из звездной полиции сразу отошьет, никаких рыцарских турниров проводить не придется.

Он сделал еще несколько шагов и наклонился над фантастическим марсианским цветком, протягивая к нему руки.

Завьялов и сам бы не смог объяснить причин внезапно одолевшего его беспокойства.

— Осторожнее, Йозеф! — крикнул он.

И тут марсианский цветок словно взорвался!

По слежавшимся за столетия слоям породы побежали юркие трещины, их становилось все больше и больше, а потом словно раскрылась хищная гигантская пасть, и Герлах исчез в красно-желтых клубах песка, напоминающих дым.

Некоторое время Завьялов смотрел, как раскрывается подземная пустота, потом вспомнил, что у него нет оружия, а запас кислорода слишком ничтожен, чтобы с ним дойти до любого из марсианских поселений.

И тогда он побежал.

Он бежал прочь, охваченный страхом, и сгорал вместе с тем от стыда, он бежал — бессильный помочь и способный спастись, а юркие трещины бежали за ним и что-то живое, упругое, хищное оплетало его ноги. Ужас придал ему сил. Завьялов сам не помнил, как оказался в глиссере. Не закрывая люка, он приник к клавишам, поднимая глиссер с песка. Только когда машина оказалась в воздухе, Александр почувствовал себя в безопасности и смог закрыть люк, в который уже ворвался первый марсианский вихрь. Он заставил глиссер подняться выше. Внизу уже бушевала марсианская пылевая буря. Струи песка сливались в невероятную, кажущуюся живой глотку — горло дьявола; тонны песка устремились в воздух, и стало не видно ничего — исчезли скалы и каменные россыпи, исчезли барханы, исчезло Солнце, холодно сверкающее в пространстве, и словно разрезы на студне исчезли разломы, в которых сгинул Герлах. Ужас гнал Завьялова прочь от жуткого места, где он чудом смог избежать западни и где его товарищ нашел место вечного успокоения…

До Синего купола было менее пяти минут неспешного лета.

Сайхин ждал долго.

За последние двести лет он удовольствовался всего двумя синелапками, но этого ему хватило для экономной жизни, более того — энергии еще хватило бы надолго. Сайхин брал из организма все, что только можно было взять. При полной переработке добычи на атомарном уровне полученной энергии могло хватить на тысячелетие.

Но сегодня ему повезло. Сегодня ему невероятно повезло — вместе с хорошим объемом органики он овладел приличной массой энергоемких сплавов, жидкими углеводородами и мощным окислителем, которого в марсианской атмосфере было так мало.

Разбросанные по пустыне рецепторы сообщали о появлении в его жизненном пространстве активной протоплазмы, поэтому он выбрал приманку. Надо сказать, приманка была выбрана удачно — протоплазма на него среагировала.

Теперь у сайхина было достаточно энергии, чтобы жить дальше. Энергии хватало не только для существования в режиме ожидания, теперь он мог предпринять активные действия — вырастить конечности и перебраться к странному уродливому сооружению, похожему на панцирь давно исчезнувших с лица Марса галархов.

Жаль, что не удалось овладеть вторым куском органики — тогда бы сайхин был достаточно силен, чтобы вскрыть панцирь и полакомиться многочисленными кусочками протоплазмы, которые его заселяли.

Впрочем, и в охоте с приманкой были свои прелести, которые может понять только тот, кто живет в неподвижности тысячи и тысячи лет.

Симонсен открыл глаза.

В черном небе над ним высветились неправдоподобно яркие переливчатые звезды. Среди звезд стремительно катилась белесая тень.

Лейтенант лежал посреди холодной пустыни, и вокруг до самого горизонта расстилались едва видимые в полумраке темные песчаные барханы с редкими изумрудно светящимися веточками бориветра. В отдалении от астронавта еще чадили обломки, разбрасывая редкие фонтанчики искр, что-то ворчало недовольным великаном, которого внезапно настигла смерть. Искры постепенно успокаивались, уносились в пространство, рея над барханами свободными светляками. Редкое пламя опало, растекаясь таинственно вдоль искореженного стабилизатора с республиканской эмблемой.

Ракета погибла, а с ней погибли товарищи Симонсена, и это означало смерть самого Симонсена, ибо до Марс-Сити отсюда было не менее тысячи миль по прямой.

Над пустыней дули пряные коричневые ветры, неся запахи корицы и таинственных марсианских специй. Ветры уносились к пустым хрустальным городам, чтобы звенеть в голубые колокольчики и стучаться в створки окон, которые никогда уже не раскроют нетерпеливые руки навсегда покинувших комнаты жителей этих городов.

Лейтенант попробовал сесть.

Острая боль в позвоночнике безжалостно бросила его лицом на наждак марсианского песка.

И Симонсен разрыдался.

Он был молод, ему едва исполнилось двадцать пять лет, а жестокая планета отбирала у него будущее.

Симонсен плакал под неподвижными глупыми звездами, заманившими его в эту безвыходную космическую западню. Он оплакивал своих погибших товарищей, останки которых сейчас догорали среди безжалостно искореженного металла. Он оплакивал свои несбывшиеся мечты, которым суждено было теперь навсегда затеряться среди холодных и безжизненных марсианских песков, над которыми печально свистел ветер. Он плакал, уткнувшись лицом в песок, морозящий щеки и душу, оплакивая свою короткую жизнь, свою невесту, отца и мать, седеющих медленно на другом конце Вселенной. Родители смотрели на него сейчас из бездонной глубины марсианского неба, они видели, как мучается их сын, но были бессильны помочь ему, отделенные миллионами томительных километров.

Миллионы километров…

— Ладно, — сказал он себе, сплевывая кислый, пахнущий железом песок с разбитых губ. — Я еще не кончился!

Он поднял голову.

Серебряный Фобос белесой тенью катился в высоте, распугивая звезды и неясным молочным светом освещая пустыню. Рядом с ним в песке что-то зашуршало. Симонсен опустил взгляд и увидел перепуганную мордочку марсианской песчанки. Мгновения астронавт и зверек смотрели друг на друга. Потом взметнулся фонтанчик песка, мелькнули забавные перепончатые ножки песчанки, и только песчаные струйки, побежавшие вдоль бархана, указали, куда держит путь лохматый обитатель пустыни.

Симонсен стиснул зубы в ожидании боли и сделал первое движение. Растревоженный песок остался за ним. И Симонсен пополз, обдирая мундир о наждак пустыни и оставляя за собой раздавленные кустики бориветра. Он полз, жадно хватая холодный марсианский воздух, полный пряного запаха корицы и осеннего сладковатого тлена.

Космос — это осень человечества.

Начав свое существование в зимнюю стужу неприспособленности, одиночества и бессилия, пройдя через розовую весну первого познания, первого умения, через весну каменного, бронзового, железного веков, ощутив испепеляющую беспощадную жару лета электричества и атома, висевшие на волоске, но не рухнувшие в пропасть, мы вступаем в свою осень, осень зрелого познания окружающего нас мира, открывая космические просторы и космические законы, а силы природы надвигаются на нас, обещая новую зиму с неизбежной весной впереди.

Симонсен полз по пустыне, и холодные алмазы звезд вспыхивали в высоте, словно глаза неведомого существа, радуясь неудачам и удивляясь маленьким невероятным победам искалеченного человека. Звезды мрачно предрекали человеку неизбежное приобщение к вечности. Лейтенант полз по холодным немым пескам, оставляя за собой извилистый след, который тут же заметала слепая марсианская поземка. И наступало время, когда усталость железными тисками стискивала плечи, вдавливая астронавта в кислый марсианский песок, и бессилие торжествующе шептало: «Все! Все! Незачем сопротивляться! Пора осыпаться павшей листвой в теплые ладони ждущей тебя Вечности!», и золото смерти звенело в ушах, но Симонсен из последних сил вскидывал голову, усилием воли удерживая меркнущее сознание, яростно хрипел непристойные слова и вытягивал руку, впиваясь изодранными пальцами в жесткие края барханов. Все новые метры пути ложились за измученным телом. Анад горизонтом уже вновь всплывал призрачный марсианский спутник, догоняя другой, и изломанные бойкие двойные тени бежали по пустыне, делая ее страшной и непостижимый.