— А зачем он мне? — вздохнул электрик. — Как марсиане там поселились, так все и не закрывалось. Наверное, ключ у Лошакова был, точно не знаю. Ау кого же еще?

— А теперь давай по порядку. В тот день по телевизору футбол показывали. Твой любимый «Спартак» играл с пермской «Камой». Правильно? И ты очень к началу матча спешил, тем более что кум твой Санек Коротков пивка прикупил, балычок у него из сома имелся. Я специально в магазине поинтересовался, сколько он пива взял. А тут затеялись менять масло. Ты, конечно, к куму сбегал, не без этого. Только что же это за удовольствие: смотреть футбол, когда туда-сюда мотаться приходится. Поэтому ты тэны поставил на автомат. Верно? А сам отправился к куму футбол под пивко смотреть.

Пока я это говорил, голова электрика все ниже и ниже клонилась к столу, словно он пытался спрятать от нас со Ступаковым лицо.

— Ты рассчитал все правильно, только одного не учел, того, что милый твоему сердцу «Спартачок» сольет игру по полной программе: три мяча он в том матче пропустил и ни одним не ответил. И зашел у тебя с кумом спор. А спор, особенно если его пивком подогревают, затягивается. Время-то бежит незаметно, верно, Валера?

В баню ты пришел уже около двенадцати, ты еще на улице случайно со Шнуром встретился. Он и рассказал, что бежал ты к бане, словно она синим пламенем горит. Ворвался ты в баню… И что ты увидел, Валера?

— Не было такого, — пробубнил электрик. — Это все домыслы ваши.

— И ты увидел, что масло кипит, даже булькает. И марсиан ты тоже увидел. Любили они коллективно в масле понежиться. Так, Валера? Ты перепугался и кинулся к щиту. Сначала ты все обесточил, а потом сломал реле, вроде неисправность случилась, тэны отключиться сами не могли. Дай свою расческу!

Васильев вздрогнул, не поднимая головы, достал из внутреннего кармана куртки расческу. Кончик ее ручки был обломан.

— Что и требовалось доказать, — усмехнулся я. — Кусочек этой расчески я в реле нашел, этой самой расческой ты его курочил. Ну, будешь говорить? Ты не о себе думай, ты о мальчишках, с которыми в футбол играешь, об их родителях думай! Ну?

Некоторое время Васильев сидел неподвижно, потом поднял голову, и мы со Ступаковым увидели его несчастное лицо.

— Я же не хотел, — сказал электрик. — Накладочка вышла. Все правильно вы рассказали, но я не с кумом, я с Генкой Кураевым поспорил, он у кума был в гостях. Потом он уехал, а мы с кумом стали спорить, кто выиграет… Ну, я или Кураев. А потом футбол начался, Генка вернулся, литруху привез. Ну, мы и засиделись… А потом я спохватился, но тогда еще не очень волновался, у меня же реле стоит, еще ни разу не подводило. Я — бегом, влетел в баню, а там, как в гастрономе, запахи стоят. В бассейне булькает, и лучше туда не смотреть, все они там, ни один щупальцем не дергает. Ну, я и растерялся. Поначалу чуть с ума не сошел. Как прикинул, чем все это мне выйдет… Только вы не думайте, ничего я не ломал, это вы уже на меня наговариваете, мне и своих грехов хватит, за них и отвечу.

— И что ты сделал? — вмешался в разговор Ступаков.

Такой поворот разговора его неприятно удивил, поэтому голос, которым он задал вопрос, был резким и недобрым.

— Рванул я оттуда, — признался электрик. — Рассказал все куму, а по утрянке мы с ним на рыбалку уехали. Чтобы всем показать: не знаем мы ничего, и знать не желаем. Товарищ начальник, а что мне теперь за это будет?

— Суд тебе будет, — гневно пообещал Ступаков. — Марсианским трибуналом вас будут судить, гражданин Васильев.

Электрик скукожился еще больше, лицо стало совсем несчастным.

— Вот оно как, — пробормотал он. — Оно конечно, виноват я, во всем вокруг себя виноват. Лишь бы снисхождение было, детишек чтобы не тронули…

— Поздно ты, Валера, о них вспомнил, — сурово сказал майор. — Раньше надо было вспоминать, когда по ноздри пивом заливался.

— Только я ничего не ломал, — сказал Васильев. — Ничего я не ломал. Реле само испортилось. Поклясться могу!

— Это ты марсианскому трибуналу рассказывать будешь, — сказал Ступаков.

Пока электрик Васильев писал чистосердечное признание, мы со Ступаковым молчали. Майор только объяснил подозреваемому, на чье имя писать явку с повинной, и принялся недовольно курить. А я сидел и думал, что по делу о пропавших марсианах столько разного надумали, банду искали, а оказалось простое российское раздолбайство, к которому мы уже привыкли, а марсианам еще только предстоит привыкать.

Электрик закончил водить по листу ручкой и сел, словно школьник, сложив руки перед собой. Лицо у него было несчастным. Он обреченно смотрел на меня. Начальник криминальной милиции пробежал глазами его письменное признание и ловко перекинул бумагу мне.

— В камеру его? — поинтересовался Ступаков.

— Нет, гулять отпустим, — сказал я. — Конечно сажай. Пусть посидит, о жизни подумает.

Оглядел унылого электрика и поинтересовался:

— Кураев-то зачем приезжал?

— Как это — зачем? — удивился Васильев. — Он же нам масло для этих марсианских гадов всегда привозил.

Майор вызвал помощника дежурного по отделу, и тот увел задержанного.

— Лихо, — сказал Ступаков, но тут же спохватился. — А как же сами марсиане? Они что, не почувствовали? Ведь больно, наверное, было!

— Не было им больно, — сказал я, а поскольку майор продолжал недоумевать, объяснил: — Они же холоднокровные, как наши лягушки. Лягушку посади в воду, начни эту воду подогревать, она сразу же станет уравнивать свою температуру с температурой окружающей среды. И так, пока до своего предела не дойдет.

— А когда этот предел наступит?

— Тогда она просто сварится, — сказал я.

— Ладно, лягушка — существо безмозглое, — продолжал сомневаться майор, — но марсиане мозги имеют. Как же они не поняли, не сообразили, что масло закипает?

— Так они зачем на ночь в бассейн полезли? — вопросом на вопрос ответил я.

— Отдохнуть, выспаться, — сказал майор и тут же расплылся в улыбке. — Понял, допер, Валентин Мокеевич. Во сне все это и случилось. А они даже не почувствовали. Так?

— Так точно, майор, — кивнул я. — В правильном направлении мыслите. Прощелкали марсиане. Потому и сварились. А если точнее — изжарились, как пирожки с мясом.

Некоторое время майор осмысливал ситуацию.

— Ловко это у вас получилось, — хмыкнул он. — Только один виноватый и имеется. И больше никто не при делах. Ловко. Так, значит, и доложите? Значит, Валерка за все отвечать будет?

— А это как он себя поведет, — объяснил я. — Что явка с повинной? Листок испачканной бумаги. Скажем, заяви он, что марсиане его к этим делам не подпускали, мол, сказали, что с земной техникой справятся лучше любого аборигена. И кто тогда виноват?

— Несчастный случай, — понимающе кивнул начальник криминальной милиции. — Это вы к тому, чтобы я ему все объяснил? Я правильно понял, Валентин Мокеевич?

— А я разве тебе что-нибудь говорил? — удивился я.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Постойте! — спохватился Ступаков. — Не срастается, Валентин Мокеевич! Трупы-то где?

— Вовремя ты о них вспомнил, — одобрительно кивнул я. — Сейчас будут и трупы. Зови Лошакова, засиделся он у нас в коридоре.

Я еще не знал, что с трупами марсиан здорово ошибаюсь.

— Заходи, Геннадий Федорович! — крикнул Ступаков, выглядывая в коридор.

Он уже ничему не удивлялся.

В кабинет вошел плотный мужчина в светлых брюках и летней рубашке с коротким рукавом. Ремень брюк туго перепоясывал обозначившееся брюшко. Круглое красномясое лицо Лошакова было монументально-спокойным и невозмутимым.

Директор банно-прачечного комбината поздоровался и сел на стул, внимательно оглядывая нас. Ступакова он знал, поэтому в основном уделил внимание моей персоне, явно ждал, что я представлюсь, но я с этим не спешил.

— Вот тут с тобой, Геннадий Федорович, товарищ хочет переговорить, — сказал майор, кивая в мою сторону.