Теперь он сам узнал и громадного плечистого Пенькова, который, опираясь на карабин, что-то оживленно говорил Матти, жестикулируя свободной рукой. Сережа Белый сидел на корточках, разглядывая между барханами что-то невидимое Следопыту.

Заметив приближающихся людей, все трое астрономов выпрямились.

— А-а, Феликс! — радостно сказал Пеньков. — Здравствуй, Наташенька!

— Что это вы здесь собрались? — спросила Наташа. — А программа наблюдений?

Матти крепко пожал руку Рыбкину.

— Пеньков пиявку убил, — объяснил он. — Ждали вас утром, смотрим — кружится. Володька взял карабин и в пустыню!

— С первого выстрела снял! — хвастливо объяснил Пеньков. — Нет, Феликс, все-таки эти подствольники — классная штука. Правда, и пиявка удачно подставилась, с первой гранаты — напополам.

Следопыт подошел к краю бархана и заглянул вниз. На мерзлом красном песке темнело пятно, посреди которого неподвижно лежало бурое тело пиявки, изуродованное взрывом гранаты. Он машинально посчитал сегменты. Сегментов было шесть. «Все правильно, — с тоскливым гневом подумал Феликс. — Наверное, она ждала меня здесь всю ночь. И удивлялась, что я не прихожу. А утром увидела Пенькова. И радостно бросилась ему навстречу. Как собака, которая долго ждала хозяина. Она же не знала, что Пеньков встретит ее выстрелом из гранатомета! Она ждала хозяина, друга ждала, а не охотника…»

Он осторожно прыгнул с бархана и подошел к убитой пиявке. Шесть глаз ее были широко и укоризненно открыты. Рыбкин отвел глаза. Утренняя радость куда-то исчезла, на смену ей пришло неожиданное горькое отчаяние. Он не мог смотреть на Пенькова, хотя и понимал, что это глупо, что простодушный астроном ничего не знал. Винить следовало, прежде всего, самого себя. Если бы ребята знали…

Че-ерт! Он стиснул кулаки, стараясь не смотреть ни на дышащего радостью Пенькова, ни на ничего не понимающих, но чувствующих что-то неладное Матти и Белого, ни на встревоженную его поведением Наташу. Говорить ничего не хотелось. Да и что теперь было говорить!

Феликс сел на край бархана, чувствуя, как предательски влажнеют под маской щеки. Как все глупо получилось! Он с размаха ударил кулаками в мерзлый неподатливый песок.

— Он же за Наташу боялся… И за тебя! — что-то сообразив, вздохнул Матти.

— Ну! — подтвердил Пеньков, бестолково взмахивая обеими руками.

Карабин был уже у него за спиной, и лучи красного Солнца робко играли на ворони ствола.

— Помолчите, ребята, — негромко сказал Сергей. — Кажется, ты опять сделал что-то не то, Володя!

Наташа молча присела на бархан рядом с мужем. Ее присутствие делало осознание собственной вины еще более острым. Рыбкин судорожно вздохнул, посмотрел в темно-фиолетовую бездну над головой. В бездне бледно расплывались вдруг растерявшие резкость звезды.

Можно было продолжать искать оправдание себе, Пенькову и всем тем, кто никогда не ходил по пустыням Марса без карабина. Но все это было бы лишь ненужной и пустой тратой времени. «Хватит стрелять, — неожиданно подумал Феликс. — Хватит. В прорезь прицела никогда не увидишь чужой души. То, что видно в прицел, всегда становится мишенью…»

Красное холодное Солнце высвечивало безжизненные марсианские пески до самого горизонта. На западе стремительно всходил похожий на тающую льдинку Деймос.

Наташа положила руку на плечо Феликса. Рядом с ними уныло топтались ничего не понимающие астрономы. В низинке между барханами блуждали тени и с легким льдистым звоном скапливался бурый марсианский снег, постепенно заметая остывшее тело мертвой пиявки.

Убивать — это проще всего. Куда сложнее делать из вчерашних врагов друзей и чувствовать, что ты всегда в ответе за тех, кого однажды приручил, что ты должен, ты просто обязан дарить им тепло и свет своей человеческой души.

Красная звезда, названная по имени бога войны, притягивает к себе взгляды астрономов и астрофизиков. Разрабатываются проекты первых полетов на Марс, проекты эти научно обоснованы и стали обыденными. Они уже не поражают человеческого воображения, да и сама планета по современным меркам находится не так уж и далеко. Вскоре Марс ожидает вторая волна экспансии землян. Первая уже состоялась, пусть пока лишь на страницах книг. Десятки литераторов сделали все, чтобы, ступив на поверхность соседней планеты, мы уже ничему не удивлялись. И — что не менее важно — чтобы Марс ничему не удивился.

Марсианские традиции наиболее характерны для земной фантастики, марсианской теме посвящены десятки романов, сотни повестей и бесчисленное количество рассказов. Быть может, дотошный библиограф возразит мне и скажет: ну почему бесчисленное? У нас все подсчитано, до последней юморески. Пусть так, но пришло время рассказать о советской литературной экспансии на Марс, ведь современному поколению подростков, идущему на смену прежним всезнающим любителям фантастики, история покорения Марса советскими фантастами кажется такой же загадочной, как и сама история канувшей в Лету Страны Советов. Более того, им постепенно внушается мысль, что никакой Страны Советов не было, что это всего лишь иное название лунного Моря Мрака, где, как известно, ничего значительного не происходило.

Молодые читатели должны знать, что Советский Союз, как еще называли Страну Советов, действительно существовал, в нем писали о Марсе десятки писателей, которые в меру своего таланта давали нам представление не только о далекой планете, но и о людях, покорявших ее. Как любое явление, экспансия советской литературы на Марс имеет свою предысторию. Мы же, чтобы не делать наше повествование бесконечным, вынуждены ограничиться временным отрезком, который начинается в 1917 году и заканчивается в 1992-м. Именно в этом историческом промежутке, в этом изгибе пространственно-временного континуума располагалось государство, пытавшееся утвердить принципы равенства, братства и социальной справедливости во всей Вселенной. Государство провозгласило себя существующим вечно, ну если не вечно, то хотя бы до построения бесклассового общества на всей Земле, но просуществовало в реальности всего семь десятков лет. Тем не менее в фантастической литературе оно оставило свой весьма заметный и своеобразный след. Об этом не следует забывать ни тем, кто занимается научно-социальными построениями в наши дни, ни читателям, интересующимся такими построениями. В особенности тем, кто заглядывает за пределы земной атмосферы, справедливо полагая, что будущее человечества находится именно там.

Исключение сделано лишь для двух романов, которые вышли еще до революции, но с которых начинается советская фантастика. Без них понимание марсианской экспансии Страны Советов будет неполным.

Разумеется, это романы А. Богданова «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1913). Впрочем, первая повесть может интересовать нас лишь как предыстория второй. В этой повести революционер Леонид знакомится со странным человеком, который оказывается марсианином по имени Мэнни. Марсианин на космическом корабле, именуемом «этеронефом», прибыл на Землю для изучения возможности колонизации нашей планеты. Но уже во второй повести читатель возвращается на Марс, чтобы ознакомиться с тамошней цивилизацией, устроенной на началах разума и социализма. Главное во второй повести — картины социального устройства Марса, в которых А. Богданов воплотил свои представления о будущем Земли.

Первая ласточка не стала последней. С победой в России революции, которую одни считают величайшим событием в истории человечества, а другие называют не иначе как контрреволюционным переворотом, литература стала иной — из нее ушли буржуазно мыслящие маститости. В нее пришли сотни молодых энтузиастов, не особо искушенных в литературном ремесле, но умевших мечтать так, как не могли этого писатели и поэты Серебряного века. К тому же новые литераторы были частью самого революционного народа. Некоторые из новых авторов взялись писать фантастику, и взгляд их обратился к планете Марс. Марс был далеко и выглядел достаточно загадочно, там могло происходить все что угодно, там были возможны самые невероятные приключения, жить там могли самые невообразимые существа, и все это создавало необходимую строительную площадку, на которой можно было возвести любые социальные построения — от откровенно негативных до окрашенных нежной розовой слюной революционного оптимизма и пламенем энтузиазма вдруг пробудившегося этноса.