Послышалось позвякивание шпор о каменные плиты пола, и в зале появился Гусев. Вздернутые усы и блестящие глаза говорили сами за себя.

— Надо же — укусил, — сказал Гусев. — Я к нему с харчем, а он р-раз и нате вам — укусил! И ведь справный был паук, сам его объезжал! Правду говорят, сколько паука ни корми, а он все в лабиринт смотрит. Но и я не сплоховал — прямо между жвал ему из маузера! У меня без промаха, Мстислав Сергеевич… А паучка мне нового, еще более справного обещали! Я своим орлам верю!

Гусев остановился напротив владыки Марса, наглым неморгучим глазом глядя на инженера Лося.

— Ну что, Мстислав Сергеевич, пора и за Землю браться, а? Когда выступаем? Надоела мне эта мирная жизнь, спасу нет!

«А ведь он и в самом деле хочет раздуть пожар мировой революции во всей Вселенной, — вдруг понял инженер Лось. — И не по каким-то особым причинам, просто скучно ему в мирной жизни, не любит он что-то строить и создавать. А вот воевать любит! Это его медом не корми, а дай повоевать. Отравленный человек! И встань я на его пути, он без раздумий пустит мне пулю в лоб из своего маузера».

— Всему свое время, Алексей Иванович, — сухо сказал инженер. — Ты не гони, вопрос уж больно серьезный.

— И серьезнее бывали, — раскатился в белозубом смехе Гусев. — А мы раз-два и в дамки!

— На Совете выступишь, — по-прежнему сухо сказал Лось.

— Да ты что, Мстислав Сергеевич, — удивился марсианский командарм, — белены объелся? С говорунами спорить собрался? Совет, почитай, это мы с тобой и есть, остальные там для блезиру штаны на стульях протирают да кактусы сушеные жрут! Али я не понимаю, от кого все зависит?

— Не сейчас, — сказал Лось. — Позже поговорим!

— Не понимаю я тебя, — сказал Гусев, похлопывая по полированной кобуре маузера. — Вроде с тобой я гуторю, а все равно как с другим человеком. Ты, Мстислав Сергеевич, помни простую истину — боец пятками назад не ходит, зараз я в отступ идти несогласный, собрались Землю брать, так чего же ждать, чего телиться, дело делать надо!

— Воевать собрался? — не выдержал Лось. — Чем воевать? Да твоих пауков в первой же атаке из «максимов» положат! Ты видел, что на Марсе делается? Людям жрать нечего, мука из кактусов на вес золота, воды не хватает…

— А это ты со своего Совета, Мстислав Сергеевич, спрашивай, — посоветовал марсианский командарм. — У меня голова под другим углом заточена. Нам ведь главное начать, а потом, глядишь, за нами люди потянутся!

Разговаривать с человеком, мечтающим о вселенском пожаре, все равно что отговаривать Герострата от поджога храма. Это инженер Лось понял еще в Петербурге, когда вел переговоры о строительстве первой ультралиддитовой ракеты с Урицким. Того тоже одно интересовало — как далеко ракета лететь сможет и какой ею ущерб мировой буржуазии сподручно организовать.

«На Землю его, — с неожиданной злостью подумал Лось. — Пусть там порядки наводит. А ведь это выход! Я его отправлю с первой волной ракет, чтобы возглавил и организовал выступление. Посмотрим, кто там за ним потянется!»

Как всегда, после принятого решения стало легче.

Марсианский командарм постоял еще немного, ведя разговор, но, получив доверительные ответы, ушел обнадеженный. Проводив его, Лось вернулся к окну и долго смотрел на туманные горы Лизиазиры. На душе было пакостно, словно он и в самом деле принятым решением предавал что-то святое.

Над Лизиазирой пилотажничал марсианский воздушный корабль.

Казалось, он лавирует между невидимыми, но чувственно ощутимыми струями воздуха, поднимаясь вверх и стремительно теряя высоту. Чем-то этот корабль напомнил инженеру Лосю его собственную жизнь. Разве не так он лавирует среди людей, часто требующих от него совершенно противоположного. Но у него своя цель, а у каждого из них — своя, они чаще всего несовместимы, эти цели.

Инженер Лось распахнул окно, грудью вдохнул свежий воздух, сел на широкий подоконник, глядя на кружок красного солнца, и в который раз ощутил отчаяние и тоску, которые может ощутить лишь владыка, связанный по рукам и ногам ворохом бесполезных и никому ненужных обязательств и понимающий, что грядущее добро можно сделать лишь из настоящего зла, больше его не из чего сделать.

В иллюминаторы можно было не смотреть, погода за пластиковой броней жилого купола и так была слышна. Ветер то повизгивал, словно обиженная собака, то набирал басистую угрожающую силу, и легко было представить, как над ржавой поверхностью несется мутная бурая поземка, медленно воздвигая вокруг куполов Поселка мрачные песчаные холмы.

Хорошо, что мотонарты еще с вечера загнали в общий ангар. О надвигающемся буране никто не знал, но рачительный и хозяйственный Степаненко обошел машины, пнул лыжу одной из них ногой и мрачно сказал:

— Це не дiло, хлопцi! Ховайте цii хреновины, щоб зустрiчь журиться не пришлось!

И вовремя он это сказал, не загнали бы машины в ангар, после бури пришлось бы их откапывать из песка, да еще с двигателями и трансмиссией возились бы до седьмого пота. И ведь не угадаешь, когда эта чертова буря начнется — атмосферное давление не падает, облачных признаков нет, а что касается семилапок, так им песчаная буря не хуже ясной погоды, они в любую погоду скачут, а в бурю, пожалуй, еще и резвее, чем обычно, бывают.

Международная станция «Альфа-RЕХ» состояла из пяти куполов и основного блока научного центра, соединенных между собой герметичными коридорами с шарообразными отростками кессонных камер, через которые можно было выбраться на поверхность. Ангар примыкал к русско-украинскому блоку, французы, китайцы, англичане и американцы предпочли своей жилой площадью ни с кем не делиться и жили раздельно. Впрочем, деление это через полгода пребывания на станции стало условным, астробиологи, например, объединились во французском куполе, аресологи, не обращая внимания на протесты остальных и грозные распоряжения начальника экспедиции Тима Данна, вообще оборудовали свой жилой закуток в блоке научного центра, только китайцы продолжали жить сплоченным коллективом. Но их можно было понять, у них руководитель был вроде из партработников, и замполит у них был такой дотошный и въедливый, что многие, и не без оснований, считали его за кадрового разведчика. Ничего необычного в этом не было, в каждой исследовательской группе, без сомнения, имелись свои разведчики. Как говорят французы, а ля гер ком а ля гер! Се ля ви, хлопцы! Это в космосе национальные интересы особого значения не имеют, а на Земле они по-прежнему в приоритете.

На поверхность сейчас мог выбираться только распоследний идиот, поэтому кессонки были заблокированы на тот случай, если такой идиот все-таки найдется. От метеорологов можно было всего ожидать или, что было более вероятным, от физиков. Все были изолированы, а потому каждый занимался своим делом: кто статистические данные анализировал, кто отчеты наблюдений готовил. А Астахову ничего делать не хотелось. Вот такой у него бзик был — поваляться на постели и почитать Льва Николаевича Толстого. Впрочем, почитать — это было слишком сильно сказано. За полгода Астахов Толстого в буквальном смысле измусолил бы, да вот только не книга это была, а «флэшка», и весь Толстой на этой «флэшке» со всеми своими несообразностями умещался. Любил Астахов просматривать текст и вылущивать из него перлы наподобие того, что «какие-то два господина прошли по улице с огнем папиросы во рту». Впрочем, у Льва Николаевича, как и у всякого уважающего себя классика, и похлеще ляпы встречались.

Астахов завалился на койку, натянул на виски рожки дистанционки и совсем уже было предался любимому занятию, когда его бесцеремонно отвлек Саня Цымбаларь. Вообще-то его звали Олексой, но на станции когда-то украинизированные имена быстро приняли свои русифицированные формы. И наоборот, Николая Федорова никто иначе как Мыколой не называл. А Семена Лежнева вообще все и в глаза и за глаза звали паном Петлюрой. Саня Цымбаларь выключил астаховскую пэкашку и поинтересовался, куда лентяй и бездельник засунул дискету с отчетом по последней «линзе». Астахов, немного обиженный его бесцеремонностью, со всей прямотой заявил, что никакой дискеты он не брал, более того, он ее в глаза не видел, но если уж с кого дискету спрашивать, так это с пана Цымбаларя, поскольку именно он с ней не расставался всю последнюю неделю. Цымбаларь почесал затылок и отправился искать отчет по каютам. Настроение уже было не то, и Астахов с сожалением бросил дистанционку на надувную подушку. Посидев немного на постели, он осознал, что желания работать у него не прибавилось. Но и валяться без дела было глупо.