— Значит, под «Толстяка»?

— Исключительно для пробы, — доложил я. — Основное — свиньям.

— Не передохли? — поинтересовался генерал.

— Говорит, наоборот, даже в весе прибавили, — грустно сообщил я.

Радоваться, честно говоря, нечему было. Признания людей у меня, считай, имелись, с вещественными доказательствами хоть и не густо было, но что-то использовать я мог. Не было самих марсиан, а без этого все произошедшее марсианам могло показаться беспардонным враньем. Но что поделать, все обстояло именно так.

— Обеспечь секретность происходящего, — приказал генерал. — Материалы дела засекретить, через прокуратуру решить вопрос о принятии его к своему производству. Здесь следователю передашь. Подозреваемых сегодня же отправишь в область, в наш изолятор. Вещественные доказательства еще раз просмотри. Протокол осмотра свинофермы обязательно сделай, обеспечь осмотр животных приличным ветеринаром, после чего пусть немедленно всех их режут к чертовой матери!

Крестьянин, живший в глубине моей души по линии деда, попробовал сопротивляться.

— К чему такая спешка, товарищ генерал? Не сезон ведь еще! Осенью и порежут!

— Самый сезон, — нетерпеливо сказал генерал. — Лучше свиней порезать, чем ждать, когда зарежут тебя. Ты меня понял, Гурский?

— Трудно вас не понять, товарищ генерал, — еще раз огрызнулся я. — Не на китайском изъясняетесь.

— Со всех причастных к событиям возьми подписку о неразглашении, — приказал генерал. — И Боже упаси, чтобы хоть какая-нибудь мелкая деталь просочилась в прессу. Голову оторву и скажу, что так и было! Это происшествие относится к разряду государственных тайн.

— Что случилось-то? — удивился я.

— Умный ты, Валентин, а все-таки дурак, — с сожалением произнес генерал. — Пойми, дурья башка, раньше все знали, что марсианам можно пить нашу кровь, что они от этого только здоровее становятся. Усек?

— Ну? — неуверенно сказал я.

— Баранки гну! — уже сердито сказал Лютоплатов. — А теперь выясняется, что после определенной кулинарной обработки и марсианин может стать гастрономическим изыском. Как к этому марсиане отнесутся?

И тут до меня стало доходить, что мы все и в самом деле стали носителями высшего государственного секрета. А секрет заключался в том, что марсиане съедобны. Ничего хорошего подобные знания никому из нас не сулили. Вздохнув, я побрел исполнять указания начальника. Я его знал: если обещал за разглашение тайны голову оторвать, оторвет обязательно, жалости не испытает. Как только эту секретность люди воспримут?

И было утро.

Хорошее утро выдалось — облаков на небе не было, бездонная синева вбирала в себя зелень деревьев и травы, спокойную гладь воды, разноцветную пестроту домов провинциального города Сухова и готовилась встретить медленно встающее солнце, которое еще ворочалось за горизонтом, выбрасывая первые лучи и зажигая алым пламенем туманный горизонт.

И мы не спали.

— Слушай, — почти сердито сказала Вера. — Ну, не могу я так. Что значит, собирайся? Я здесь, между прочим, на работе числюсь. У меня здесь квартира. Как же я все сразу брошу? В чем я тогда ходить буду во Лбове? Надо хотя бы вещи собрать!

Теплая, упругая, она лежала у меня на груди, и я чувствовал кожей ее пламенеющую щеку.

— Шмотки можно и во Лбове купить, — сказал я. — Деньги у меня есть, это не проблема — походишь по магазинам, выберешь.

— Все как-то неожиданно, — жалобно сказала Вера и завозила ногами.

— Сама выбирала, — шутливо поддел ее я.

— Нет, я, конечно, согласна, — сказала она и, приподнявшись на локте, посмотрела мне в лицо, — но как-то страшно.

Я ее понимал. Жила она себе в Сухове, какая-то жизнь устоялась, привычная, без особых потрясений, а тут вдруг от нее требуют собираться и ехать неизвестно куда, а главное, неизвестно, как будет. И хотелось ей, и боялась Вера неизвестности.

— Решай, — сказал я. — Время не ждет.

Она надула губки и, водя тонким пальчиком по моей щеке, внимательно вглядывалась в мое лицо.

— Слушай, — вдруг вспомнила она. — А марсиан вы нашли?

— Нашли, — прикрыл я глаза.

— Где? — она оживилась и явно была рада смене темы. — Расскажи, Валя, интересно ведь!

— Это государственная тайна, — сообщил я, делая строгое лицо. — Ты в список допущенных к ней лиц не входишь. Вот выйдешь за меня замуж, тогда я еще подумаю, рассказывать тебе обо всем или нет.

— Нечестно! — она наклонилась и ласково укусила меня за шею. — Крови жажду! Ты меня шантажируешь, Гурский!

Нет, все-таки такие женщины — редкость. Через мгновение я уже забыл обо всех своих тревогах, о разговоре с генералом, обо всех хлопотах последнего дня, когда мне приходилось делать все, чтобы информация о причинах исчезновения марсиан и причастных к нему лицах не стала достоянием, как говорится, широкой общественности, мать ее в медном тазу с молотком и зубилом!

Во второй половине дня я зашел в хозяйственный магазин.

Магомбет сидел на телефоне и с кем-то переговаривался на гортанном аварском языке. Завидев меня, он приветственно поднял руку.

Я сел в кресло и подождал, когда он закончит разговор.

— Встретился? — поинтересовался я.

— Ты все угадал, — сказал Магомбет. — Они сейчас у меня на складе сидят. Будешь с ними разговаривать?

— Не о чем мне с ними говорить, — устало сказал я. — Идиоты. Разве можно так подставлять окружающих тебя людей?

— Они не подумали, — вздохнул Магомбет. — Опыта нет. Не думают, чем все обернется. Ничего, ничего, посидят в лагере подготовки, наберутся ума, тогда и в мир выпустим. Сегодня их заберут. Я уже позвонил. Извини, что через твою голову, брат.

— Спасибо тебе, — сказал я искренне.

— За что, брат? — удивился Магомбет. — Одно дело делаем!

Последним в этот день я посетил Никона.

Анатолий Сергеевич сидел в кабинете и смотрел телевизор.

Выступал некто дородный, комплекцией даже напоминающий чем-то марсианина, одетого в земной костюм.

— Отбросьте предрассудки, — жирным поставленным голосом говорил он. — Соберите в себе все доброе и посмотрите: Господь создал марсиан, как создал Землю и человека. Да, они питаются кровью, но это не кара небесная, это законы Природы, которую сотворил Господь. Можем ли мы противиться Его замыслам? Можем ли отказать страждущему брату по разуму в той корке хлеба, жертвование которой делает человека Человеком? И пусть эта корка хлеба выглядит непривычно и даже жутковато для нашего скудного понимания, возблагодарим Творца, что он не создал и не прислал на муки человеческие нечто более ужасное и несправедливое. Возблагодарим Господа нашего и терпеливо, как учил нас Он, понесем наш крест, безропотно и с благодарностью к Создателю…

Увидев меня, Никон убавил звук.

— Христианский канал? — кивнул я на экран. — Помолимся о смирении и покорности?

— Все в одну дуду дудят, — сказал Никон и выключил телевизор. — Даже попы.

Директор школы потер виски, пригладил волосы и посмотрел на меня.

— Уезжаете? — равнодушно поинтересовался он. — Счастливой дороги, Валентин Мокеевич. Надеюсь, вам у нас понравилось.

Когда я с ним заговорил о режиме секретности, о необходимости хранить тайну, он только удивленно взглянул на меня:

— Вы о чем? Это вы что-то знаете, а я, честно говоря, даже не знаю, о чем идет речь.

Походил по кабинету, словно решался на какой-то шаг, и совсем уж бесцветным голосом спросил:

— Вера Петровна тоже уезжает?

— Она задержится, — сказал я, чувствуя, что немного покраснел. — Ей еще рассчитаться надо. Надеюсь, вы быстро подпишете приказ об ее увольнении?

— А я уже подписал, — сказал Никон. — По собственному желанию Веры Петровны. Жаль. Я ценил ее как хорошего хозяйственника. Знаете, нам здесь трудно найти хорошие кадры, городок маленький, каждый действительно деловой человек на вес золота.

Мы даже выпили с ним по рюмочке коньяка «Черная чайка».