Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Раздумывая над этим, я лег спать очень поздно. И, вытянувшись под одеялом, подумал, что вот и четырнадцатый день моего отпуска миновал, а моя женщина все продолжала от меня удаляться. И не было видно этому конца. Река Волга уносила меня от нее куда-то на край света.

Только Юсси Мурто сумел бы, может быть, вызволить меня из этой беды, окажись он здесь. Но не было здесь Юсси Мурто. Далеко он был. И, возвышаясь где-то там, над хвойными просторами севера, он все еще думал о чем-то, озирая раскинувшуюся перед ним Россию. О чем он так упорно думал, молчаливый, медлительный Юсси? Распираемый своими мыслями, он собирался, кажется, заговорить о чем-то, угрюмо глядя на Ивана. Но на этот раз я заснул, так и не дождавшись, когда он откроет свой молчаливый рот.

40

На следующий день мне опять не удалось задать Ивану свой вопрос. Едва завидя меня на палубе, он куда-то скрылся. Днем я застал его в салоне-буфете. Он сидел в стороне от других обедающих за отдельным столиком, склонившись над меню. Я подсел к нему и сказал: «Здравствуйте». Он кивнул, не отрываясь, однако, от чтения, хотя меню было совсем коротким. Я подождал немного, обдумывая свой вопрос, а он все читал, готовясь заказать себе обед. Выбрав наконец нужное блюдо, он подвинул карточку ко мне и достал папиросу. Курить в салоне, кажется, не полагалось. Тем не менее он сунул папиросу в рот и полез за спичками. Не найдя их в одном кармане, полез в другой. Потом встал, похлопывая ладонями по всем карманам, и быстро вышел из салона, проворчав с досадой: «Вот черт, спички забыл».

Я мог бы сказать ему, где его спички. Они находились у него в левом кармане пиджака. Оттуда они отозвались, когда он хлопал себя по карманам. Я мог бы даже предложить ему свои спички, но не успел. Он вышел слишком быстро, И пока я обедал, он в салоне больше не появлялся.

Позднее я увидел его снаружи. Он шел неторопливо по круговой палубе, заложив руки за спину и глядя себе под ноги. Заметив меня, он ускорил шаг, убрав из-за спины руки и подняв голову. Но я тоже ускорил шаг, чтобы догнать его и еще раз повторить свой вопрос, на который он пока что не дал ясного ответа. Стараясь не упустить из виду его широкую спину в светло-сером пиджаке, я устремился вслед за ним, обгоняя идущих впереди меня и обходя встречных.

И вдруг он остановился, резко обернувшись ко мне и засунув руки в карманы брюк. Свет ближайшей лампочки плохо доставал до его худого темного лица, и я не увидел на нем губ — так плотно они были сомкнуты. Зато в его глазах свет лампочки отразился, и они сверкнули навстречу мне такими злыми огнями, что я раздумал задавать ему вопрос. Зачем стал бы я задавать ему вопрос и о чем? Никаких вопросов к нему у меня не было. Все было ясно для меня без всяких вопросов. И я молча прошел мимо, отведя от него свой взгляд.

Не удалось мне также задать в этот день вопрос Варваре Зориной. А вопрос касался очень простой вещи: скоро ли мы прибудем к месту и есть ли там железная дорога? Но я даже подойти к ней не сумел в этот день, потому что на палубе она постоянно находилась в окружении своих подруг и друзей и мне уже не улыбалась, даже не замечала меня. А когда пароход останавливался у какой-нибудь пристани, они всей ватагой выходили на берег, не пытаясь пригласить меня. Так относятся здесь к человеку, который вздумает посочувствовать им в беде. Что мне оставалось делать после этого? Я шел в свою каюту дочитывать историю России, чтобы понять хотя бы из истории причину такого их поведения. Но история не давала этому разгадки.

А пароход продолжал скользить вниз по реке, по-прежнему огибая на своем пути невидимые мели. Река становилась все шире. Зеленые леса на ее берегах постепенно редели и скоро совсем пропали. Вместо них потянулись голые травянистые скаты, бурые от солнца. И только редкие селения на этих скатах удерживали при себе зелень деревьев.

Так прошел пятнадцатый день моего отпуска. Что он мне принес? Ничего он мне хорошего не принес. Наоборот. Он отдалил меня еще больше от моей женщины и приблизил к тому страшному Ивану. А я не хотел попадать к нему в лапы. Пускай бы к другому кому-нибудь обратил он злой блеск своих глаз. Но не было перед ним другого. Один я был определен судьбой ему на расправу. И пароход неотвратимо нес меня к нему.

Только присутствие Юсси Мурто могло бы, может быть, оградить меня как-то от этой беды, но далеко был Юсси Мурто. Да и что он мог знать о здешних бедах? Совсем иные мысли обременяли его многодумную голову, и разговоры он вел с Иваном далекие от моей судьбы. Не покидая пределов севера, он говорил что-то с угрюмым видом и затем выслушивал ответ, идущий к нему из русских просторов. И снова он упрямо что-то говорил, и снова шел к нему веселый русский ответ. Туда и сюда носились над землей два голоса. В одном из них таились угрюмость и недоверие, а другой просто так откликался — лишь бы откликнуться, даже как бы давая понять своим беспечным тоном, что ему ни жарко, ни холодно от чьих бы то ни было недоверий. Один говорил: «Да. Все это так. Вы очень красиво и гладко определили устройство мира на сто лет вперед. Но, делая туда шаг, не наступите на человека». А другой откликался: «Ништо. Сам человек туда идет. Как может он наступить сам на себя?». Один говорил: «Да. Пусть так. Но вы заранее установили человеку место в том далеком мире, измерив его своей мерой. Откуда вам знать, что мера ваша верна и что человек втиснется в отведенные вами рамки?». И опять откликался другой: «Не наши рамки и не наша мера. Все установит сам человек, исходя из своего роста и своих достижений. Мы лишь открыли ему дорогу туда». И опять что-то ворчливое произносил угрюмый голос. Но я уже не разобрал в нем слов, погрузившись в сон.

41

На следующий день я дочитал наконец обе книги по истории России и сдал их в носовой салон девушке. И в тот же день судно прибыло в Сталинград. Дальше билет не давал мне права ехать, и я сошел со многими другими на берег. На пристани я немного задержался. Там возле сходней случилась какая-то заминка. Темноволосый Вася вел перед собой уже знакомого мне высокого широколицего парня, у которого из кармана пиджака торчала газета. Тот пытался вывернуться, но Вася крепко держал его за руку и за воротник пиджака.

И вдруг парень все-таки вырвался, оставив пиджак в руках Васи. Расталкивая людей, он бросился по сходням на берег. Вася крикнул, устремляясь вслед за ним:

— Держите его! Держите!

Но люди не сразу сообразили, что происходит и кого нужно задержать. А парень тем временем успел перебежать по сходням с пристани на берег. И там ему дорогу внезапно заступил Иван со стальными зубами. Вначале казалось, что крупный и грузный парень опрокинет с разгона не очень-то плотного на вид Ивана. Но получилось наоборот. Они сшиблись и некоторое время потоптались на месте, сцепившись руками, а потом Иван с неожиданной силой отбросил парня назад, прямо в объятия подоспевшего Василия. К Василию прибежали на помощь его товарищи. Увидя это, Иван крикнул:

— Держите его крепче! Сейчас милиционера пришлю!

Кое-кто из пассажиров остановился возле Василия, пытаясь вникнуть в происходящее. А он завернул парию руки назад и сказал, тяжело переводя дыхание:

— Ну что, достукался, трудящий? Рано тебя выпустили, приятель. — И, обращаясь к любопытствующим, пояснил: — Каюты вздумал чистить. Амнистированный. Бериевское наследие, так сказать. Выпустил на нашу голову всяких уголовников-рецидивистов — попробуй вылови их теперь!

Широколицый парень опять попробовал вывернуться из его рук, но он пригрозил, встряхнув его сзади:

— Хватит рыпаться, а то изуродую, как бог черепаху, и отвечать не буду.

А тот проворчал неожиданно низким голосом, какого я и не предполагал у него в те моменты, когда он пел песню про землю трудящих масс:

— Это тебе, легавому, так не пройдет. Я тебе это еще припомню. Получишь у меня перышко под ребрышко.

Черные глаза Василия вспыхнули новой яростью, и он, кажется, тут же готов был выполнить свою угрозу насчет черепахи, но его товарищи сказали:

93
{"b":"286026","o":1}