— А ему хватает полученного по трудодням.

— Это так много?

— А вот подсчитайте. Одного только зерна выдано по три килограмма на трудодень.

— Какого зерна?

— Разного. Ржи полтора кило, пшеницы кило, проса полкило. Картофеля выдано по четыре с половиной кило, овощей по три с половиной.

— Каких овощей?

— Да всяких. Дуняша, ты не помнишь, как мы там овощи-то распределили?

Дуняша помнила. Помедлив секунду, она перечислила:

— Капусты по два и три десятых килограмма, моркови по четыреста граммов, помидоров по триста пятьдесят, огурцов по двести пятьдесят и свеклы по двести.

Я представил себе все это увеличенным в сто раз, и у меня получилась изрядная груда. Дуняша тем временем назвала еще некоторые продукты:

— Мяса по двести граммов, масла по двадцать, сена по килограмму, соломы по полтора. Шерсти желающим по десять граммов. Да еще меду по полведерочка в среднем пришлось на двор.

Я сказал:

— Два кило масла на год — мало. Я бы еще попросил.

Парторг усмехнулся.

— Мало ли что попросили бы. Сколько заработали, столько и получайте.

— Но я работал не сто дней.

— А сколько?

— Триста по крайней мере.

— Ну что ж, получайте шесть кило масла.

— Все равно мало.

— Конечно, мало. Но жена у вас тоже выработала триста трудодней.

— Ах да, жена. Верно.

— Вот вам уже двенадцать кило. Да из детишек старшеньких кто-нибудь полсотенки трудодней добавил за летние каникулы, сынок там или доченька.

— Да, да, доченька. И сынок тоже.

— Вот, стало быть, еще два килограммчика. Да и сами вы разве ограничитесь тремя сотнями трудодней? Или не потянет вас иногда перевыполнить норму?

— А как это делается?

— Очень просто. Вот, например, у нас при вспашке на лошади норма — шесть соток за день. А некоторым удается вспахать по двенадцати соток. Получается два трудодня за один день.

— О, если так, то я могу и три нормы вспахать. Выдержала бы только лошадь.

— Ну вот, видите! Глядишь — и целый пудик масла набежал, а то и больше. Но дело все-таки не в том, чтобы за количеством трудодней гнаться. Трудодни сами по себе — не выход из положения. Да и не наберешься на всех трудодней. Иной раз просится человек на работу, а работы нет. Зимой так бывает или ранней весной, а то и в конце лета, когда до копки картофеля еще далеко, а хлеб с полей уже убран. В это время только строители обеспечены работой и те, кто на севе озимых занят или на подъеме зяби. Лошади все нарасхват. Когда трудодень полновесный, то и работа в радость. Приходится очередь устанавливать, чтобы поработать всем желающим.

— Вы сказали: «Лошади нарасхват». А тракторы как? В таком крупном хозяйстве главную работу выполняют, наверно, тракторы?

— Да, так оно и есть в других колхозах. И у нас будет рано или поздно. Но пока что мы обходимся без них. Дело в том, что тракторы — собственность государственная. Они не продаются, не покупаются. Их нанимать надо. А это не всегда для нас удобно, потому что с трактористами вечная морока. То они не ко времени в других местах заняты, то им овраги не нравятся, то погода не по душе, то у них поломка. В самое горячее время подвести могут. А своим тяглом как захотел, так и распорядился. Да и трудодни лишние в самом колхозе останутся. Но главное-то все же не в количестве трудодней, а в том, чтобы щедрее их оплачивать. Масла, например, не по двадцати граммов выдавать из того, что остается после продажи государству, а по сорока или пятидесяти. Но для этого надо повысить продуктивность молочного скота. Тут мы еще не на высоте. Вот потому-то я и говорю, что плохо вы работали. А пока ешьте масло от своей коровы.

— От своей?

— Ну да. От той, что стоит у вас на дворе, то есть находится в вашем личном пользовании.

— Так, так. Значит, у меня и собственная корова есть?

— А как же! Для кого же сено и солому выдали? Летом она в колхозном стаде пасется, а зимой вам ее дома кормить надо. У вас и две коровы могут быть, если ребятишек много.

— Вот как. Сколько же нас таких, со своими коровами?

— Сколько дворов, столько и коров, не считая молодняка. Четыреста девяносто семь в шести деревнях.

— А колхозных коров сколько?

— Сейчас доятся пятьсот семь коров.

— Мало для шести деревень.

— Согласен. Война застопорила наш рост. Но мы уже имеем в стаде двести сорок годовалых телят и с полсотни нетелей. Быков два десятка наберется, пригодных на мясо. И даже рабочих волов есть несколько пар.

— А у меня дома есть что-нибудь пригодное на мясо?

— Да. Бычок подрастает или нетель. Поросята есть. Хватит вам?

И девушка с улыбкой добавила:

— Куры есть, гуси, утки.

— О, хватит, пожалуй.

Но девушка продолжала, войдя во вкус этих перечислений:

— У вас еще свой приусадебный участок земли есть, с полгектара или побольше.

— А что он мне дает?

— Он дает вам дополнительно картофель, капусту, огурцы, свеклу, морковь, репу, брюкву, турнепс. Ну, что еще? Редьку дает, хрен, лук, чеснок, укроп, сельдерей, петрушку, горох, бобы, хмель для пива, смородину, крыжовник, яблоки, груши, вишни, цветы.

— Ого, какой я богатый. А где оно находится, это мое хозяйство?

Они оба повернулись к окну. Из окна виднелись дома, расположенные по другую сторону улицы. Парторг улыбнулся мне, кивая на них, и сказал:

— Я что-то уж и не помню, который из них ваш. Покажите-ка сами.

Я присмотрелся. Дома были добротные, сбитые из бревен, крытые железом и черепицей. По размеру они казались примерно одинаковыми, но разнились по форме и отделке. У иных на улицу смотрели пять окон, у иных — четыре. Все они были одноэтажные, но высокие и высоко поставленные. По этой причине видное место у каждого дома занимало крыльцо, тоже везде по-разному отделанное. Главным предметом отделки была тонкая доска с упорными вырезами. Протянутая под самым краем крыши вдоль ее наклонов, она издали казалась полоской кружева. Такими кружевами были украшены, кроме того, окна и верхняя часть крылец. У каждого дома они имели свою окраску.

Я выбрал дом с голубой отделкой. Хозяйственные постройки возле него показались мне новее, чем у других домов, и сад крупнее. Парторг призадумался, когда я указал ему на этот дом, — как видно, ему не совсем понравился мой выбор. Но он тут же скрыл это и сказал весело:

— Вот и ладно! Пойдем, посмотрим, как вы живете!

Но не я жил в этом просторном доме. Жили в нем пятеро других людей: худощавый мужчина среднего роста, близкий по возрасту к сорока годам, его мать, жена и две девочки.

Все они были дома. Судя по запаху пищи, дело близилось к обеду. Но стол пока еще был пуст. Хозяин, встречая нас, встал к нему спиной, взявшись ладонями за его кромку. На наше приветствие ответили все, даже девочки. Потом парторг сказал:

— Я к тебе по делу, Николай Васильич. Не приютишь ли вот гостя на несколько дней? За счет фонда, конечно. Приглянулся ему, видишь ли, твой дом.

Хозяин кивнул, взглянув на меня приветливо, и сказал негромким голосом, в котором как-то странно менялись низкие и высокие ноты:

— Пожалуйста. Милости просим. Разместимся как-нибудь. Места у нас хватит. А гостюшка-то из далеких ли мест будет?

Парторг почему-то помедлил с ответом на этот вопрос и как-то по-особенному пристально взглянул прямо в глаза хозяину, когда произнес:

— Из Финляндии.

Тот медленно отвел от нас взгляд и стал смотреть в пол. Потом переглянулся с матерью и женой и опять уставился в пол. Парторг сказал ему:

— Ты не думай! Это настоящий человек, из трудового класса, самый что ни на есть беднейший пролетарий — сельский батрак. И отзыв о нем есть хороший. Надо уметь видеть разницу в людях.

Хозяин ответил, не глядя в нашу сторону:

— А я разве что говорю? Я же и говорю: пожалуйста, милости просим. Хорошим людям мы всегда рады. Почаще просим к нам наведываться. Всегда готовы принять. И фонд нам ни к чему. Обойдемся. Чем богаты, тем и рады.