— А кто вам сказал, что это колхоз «Рассвет»?

— Ваш водитель.

— Водитель? — Он повернулся на стуле и крикнул в первую комнату: — Нюра! Загляни в гараж, и если Алексей там, пусть зайдет в контору. Скажи: дело есть важное. — И, воткнув опять в меня свои колючие глаза, кивнул на стул: — А вы садитесь. Чего стоять-то?

Он занялся какими-то бумагами на столе. А я сел, убрав свои документы и уже заранее предвидя, что неведомые злые силы опять разъединили меня с моей женщиной.

Скоро в контору вошел водитель, и председатель спросил его:

— Алексей, это ты сказал гражданину, что наш колхоз называется «Рассвет»?

Тот отрицательно качнул головой:

— Нет, не говорил.

Но я запротестовал:

— Как нет? Вы же сказали…

— Я сказал?

— Да, помните, я спросил вас, куда вы едете, а вы сказали…

— Что я сказал?

— Что в колхоз «Рассвет».

— Нет. Не говорил я этого.

Председатель развел руками:

— Я же говорю, не мог он этого сказать.

Но я не мог с этим примириться и стал вспоминать подробно:

— Как же так? Я хорошо помню. Мне в райсовете показали на машину у Дома крестьянина. Их четыре было. И мне сказали, что вот одна из них идет в колхоз «Рассвет». Я подошел и спросил у вас. Вы еще мотор проверяли…

— Что вы спросили?

— Я спросил: «Вы до «Рассвета» едете?». И вы ответили: «Да».

— Правильно. Это я сказал. Верно. Потому что мы с Серегой действительно договорились выехать из Волоховки до рассвета, чтобы успеть домой к ночи.

Тут председатель откинулся на спинку стула и загрохотал густым, басистым смехом, показав такие крупные и широкие зубы, какие только и годились для его челюстей. При этом в его глубоко сидящих глазах совсем потеплело. Водитель тоже улыбнулся, покосившись в мою сторону. Пришлось и мне посмеяться немного, хотя веселого тут было мало.

Когда водитель ушел, председатель опять нацелился в меня своими темными впадинами, из которых теперь уже не струились такие холодные потоки, как вначале. Пробарабанив пальцами по столу, он сказал:

— Н-да… Вот вам и «Рассвет».

Я промолчал. И в это время мне вспомнился лес, где мы ночевали накануне у маленькой реки. Там к бородатому бандиту жена и дочь приехали на телеге от станции железной дороги. Может быть, и здесь где-нибудь недалеко пролегала железная дорога, по которой я смог бы вернуться прямо в Ленинград. Надо было спросить его об этом. Но пока я подбирал в голове слова для этого вопроса, он задал свой:

— А каков он собой, тот колхоз «Рассвет», который вам рекомендовала ваша депутатка? Чем он знаменит?

Странные вопросы он задавал. Откуда мне было знать, каков у них в России тот или иной колхоз? С таким же успехом он мог меня спросить, как выглядит хозяйство у короля зулусов. И когда я пожал плечами, он спросил:

— Вы еще в нем не бывали?

— Нет…

— И если бы она пригласила вас в какой-нибудь другой колхоз, вы и к нему отнеслись бы с тем же интересом?

— Да.

Это я мог сказать, не кривя душой. Да, действительно, любое место на земле становилось для меня интересным, если там появлялась моя женщина, будь это деревня или город, пустыня Сахара или Северный полюс. Но сейчас меня больше интересовала железная дорога. О ней мне хотелось расспросить его подробнее. Но в это время он сказал:

— Я так и понял. Дело не в том или ином колхозе, а в общем знакомстве с жизнью советского народа. Судя по вашим документам, с городской жизнью вы ознакомились вполне и теперь отпуск свой решили использовать для знакомства с нашей советской деревней. Так я понял вашу задачу?

— Так…

Я не совсем внимательно его слушал, занятый мыслями о железной дороге. А он тем временем пришел к такому выводу:

— И не велика беда, если находится деревня не под Ленинградом, а под Ярославлем. Верно?

— Да…

— Вот и договорились. Поживете у нас дней пяток, а там и в «Рассвет» можете ехать для сравнения. Но не думаю, чтобы у них оказалось больше примечательного. У нас тоже найдете немало такого, о чем стоит порассказать вашим землякам, когда к ним вернетесь. Вы сейчас обождите тут малость. Я справлю кое-какие дела, и тогда вместе пойдем.

Он вышел, припадая на правую ногу, а я остался сидеть возле его стола. И, сидя возле его стола, я ударил себя несколько раз кулаком по голове.

В дверях показалась девушка. Она спросила:

— Упало что-то?

Я промолчал. Может быть, и упало. Но где упало и что упало? Упало внутри меня, если уж быть в какой-то мере точным.

Она вернулась в первую комнату и принялась убирать со своего стола в шкаф бумаги и папки. С улицы в ее комнату вошла пожилая женщина с ведром, полным горячей воды, в которой плавала тряпка. Она сказала:

— Скоро вы мне помещение освободите? Не успею дотемна вымыть.

Я встал и с готовностью направился к выходу из конторы. В голове у меня мигом ожили опять мысли о железной дороге. Но девушка в первой комнате подвинула мне стул и сказала:

— А вы здесь обождите. Он сейчас придет.

И пока она прибирала в задней комнате стол председателя, а пожилая женщина там же мыла пол, я сидел в первой комнате, поглядывая то на окно, то на дверь. На окно я поглядывал чаще, потому что оно было открыто. Я даже встал с места и, опираясь руками о подоконник, выглянул на деревенскую улицу. Окно было всего в полутора метрах от земли, и мимо окна по улице проходили туда и сюда люди. Пришлось отойти от окна и переключить свое внимание на дверь.

Делая вид, что рассматриваю на стенах плакаты, таблицы и планы колхозных работ, я постепенно продвигался все ближе к двери. И вот я уже стоял перед ней, и глаза мои нацелились на ручку, имеющую вид скобы. Осталось рвануть ее к себе и шагнуть за порог. Надо было только выбрать момент, когда девушка и женщина, занятые в другой комнате уборкой и разговором, не смотрели в мою сторону. Но, пока я выжидал такой момент, на крыльце заскрипели тяжелые шаги и в комнату, едва не толкнув меня дверью, вошел председатель. Он сказал:

— Ну что ж, пойдемте. Дело к ночи.

И я зашагал рядом с ним через всю деревню, прислушиваясь к поскрипыванию его правой ступни. В конце деревни он свернул в боковую улочку и по ней тоже прошел почти в самый конец. Перед одним из домиков он толкнул калитку и, пропустив меня вперед, спросил у женщины, чем-то занятой во дворе:

— Ребятки где?

Она ответила:

— В кино ушли. И мама с ними потащилась.

Он сказал:

— Ин ладно. Поужинаем без них. — И, обернувшись ко мне, спросил: — Как вы насчет перекусить? Не возражаете?

Вопрос был, конечно, лишний. Он, как видно, сам это понял и потому подвел меня прямо к рукомойнику, укрепленному на столбике посреди двора. Здесь же была закреплена мыльница и висело полотенце. Вымыв руки раньше меня, он подошел к хозяйке и спросил вполголоса:

— Как там у нас в чуланчике, осталось еще маленько?

Она ответила:

— Есть еще.

Он сказал:

— Подашь.

— Ладно.

— И огурчиков с капустной приложишь ко всему.

— А щей не будете?

— И щи. Все будем.

Она вошла в дом, а он постоял на крыльце, поджидая меня. Я вытер полотенцем руки и оглядел двор. Из него было два выхода: на улицу и на огороды. Все остальное замыкалось постройками. Но никаких препятствий на пути к тем и другим воротам как будто не предвиделось. Двор выглядел пустым и спокойным. Последние куры, присмиревшие к вечеру, уходили под навес. Поросята хрюкали, уже запертые где-то. По соседству с ними мычал теленок, наверно разлученный с матерью. Собаки на дворе не было. И на других ближних дворах тоже не было слышно собачьего лая. У них в деревнях мало собак, насколько я это заметил. Причина понятна, и ты, Юсси, сразу бы ее разгадал. Где нечего оберегать, на что там собаки?

Я надеялся, что хозяин тоже войдет в дом вслед за хозяйкой, но он продолжал стоять на крыльце, нацелив на меня свои глазные углубления, которые опять показались мне полными суровости в наступающих сумерках. Прикинув на глаз расстояние до тех и других ворот, я повесил на деревянный гвоздик полотенце и тоже поднялся на крыльцо. Хозяин провел меня в дом и усадил в задней комнате за стол, накрытый светлой узорчатой клеенкой. Хозяйка поставила перед нами в плоской корзиночке нарезанный крупными кусками черный хлеб и неполную бутылку «Московской» водки с двумя маленькими стаканчиками. Хозяин без промедления наполнил из бутылки оба стаканчика и спросил меня: